— Да…

— Немедленно отзвони ей, — выпалила Патриция, — и скажи, что мы будем просто счастливы, если она составит нам компанию.

— Ты думаешь, стоит?

— Ну конечно же! Ладно, мне некогда, надо бежать. Перезвоню позже. А ты звони ей сейчас же, понял?

В трубке послышался щелчок, и настала тишина. Мэтью долго рассматривал микрофон. Растерянно моргнул, опустил трубку на рычаг. Выждал еще с минуту и набрал номер Сьюзен, сам себе удивляясь, что до сих пор помнит его наизусть. Он сказал, что они заедут за ней завтра в шесть тридцать вечера. И очень обрадовался, что она не разрыдалась.

— Я буду в красном, — радостно сообщила она и добавила: — Спасибо тебе, Мэтью!

Временами после комы ему казалось, что он не успевает за развитием событий. Все происходило как-то слишком быстро.

Он сидел и смотрел на телефон.

А потом вдруг снял трубку и позвонил Морису Ипворту.

Как и в ту ночь, когда произошло убийство Мелани, Мэтью показалось, что Ипворт вот-вот снимет нос, усы и очки. Но ничего подобного не случилось. Вместо этого Ипворт не спеша высморкался и объяснил, что страшно простужен.

— И потом… эти сопли проклятые совсем замучили.

А потому в десять утра он сидит сейчас здесь, на солнышке, в плавках, вместо того чтобы находиться в своей конторе, куда бы он непременно пошел, если бы не эта проклятая простуда.

Мэтью же оказался здесь совсем по другой причине. Он до сих пор недоумевал, с чего это Мелани понадобилось снимать дом, если она всегда могла остановиться у матери в Сент-Пите или же у своего дружка Донофрио прямо здесь, в Калузе.

— Так вы говорили детективу Блуму, она зашла прямо с улицы? — спросил он.

— Совершенно верно.

Бассейн находился сразу же за владениями Ипворта. В столь ранний час народу тут было немного. Из дома вышла толстая пожилая женщина в белом купальном халате и голубых шлепанцах, принюхалась к воздуху и направилась к тому месту, где у лесенки, спускавшейся в бассейн, был установлен термометр. С заметным усилием опустилась на колени, выудила термометр из воды и стала изучать.

— Восемьдесят два градуса, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь, потом неодобрительно покачала головой. И направилась к столику — взять одно из полотенец, что были сложены аккуратной стопкой.

— Вы вроде бы говорили, она увидела объявление…

— Всякий раз, когда эта дама идет к бассейну, — шепнул ему Ипворт, — она недовольна температурой воды. Ну, допустим, вода сто четыре градуса. Тогда она во всеуслышание объявляет всем вокруг: «Это надо же, целых сто четыре градуса!» — и трясет головой, и лицо у нее такое недовольное, — он в этот момент тоже тряс головой, выражая тем самым крайнее неодобрение. И Мэтью показалось, что очки и нос вот-вот отвалятся.

— Так я о Мелани Шварц, — напомнил он.

— Да, она сняла дом под именем Холли Синклер. В газетах я прочитал, что настоящее ее имя было Мелани Шварц. Но сняла она дом именно как Холли Синклер.

— А где все это происходило, мистер Ипворт?

— Я был в своем офисе на Дьюн-роуд. Она увидела объявление у дома и уже потом подъехала к офису.

— Вы не пользуетесь услугами агента по недвижимости?

— Нет. Это моя работа, я сам ей занимаюсь. Владею всеми этими помещениями и сам их сдаю. У меня совсем маленький офис. Ни секретарши, ни приемной, только я. И сам всем этим занимаюсь. Она запарковала машину снаружи, зашла, сказала, что видела объявление на Баррингтон и хочет снять, если, конечно, помещение еще свободно. Я сказал ей, что свободно, и она сняла. Надо сказать, дом только что освободился. Мне звонили по поводу именно этого дома и просили придержать, а потом вдруг позвонили и сказали, что передумали. Так что ей повезло, — после паузы Ипворт добавил: — Или совсем наоборот, не повезло, верно?..

— Верно, — согласился с ним Мэтью.

Толстая Дама скинула халат и шлепанцы. Под халатом на ней оказался купальник в крупный цветочек, что делало ее похожей на некий экзотический и съедобный фрукт. Она уже дошла до мелкого края бассейна, спустилась на две-три ступени и пробовала носком ступни воду.

— Восемьдесят четыре! — крикнула она Ипворту. — Вы не поверите, до чего же холодная!

Ипворт отделался коротким кивком.

— И какова же была плата? — спросил Мэтью.

— Две тысячи в месяц. Я понимаю, вам покажется, что это дорого, но учтите, ведь дом практически на пляже. И до «Сонни» рукой подать. А многие молодые люди считают это большим плюсом. Вам нравится рок?

— Ну… иногда да.

— Лично я даже не считаю это музыкой, — сказал Ипворт.

— Так оно и есть. Некоторые произведения трудно назвать музыкой.

— Лично мне всегда почему-то кажется, что под звуки этого рока надо делать гимнастику.

— Так вы сказали, она платила наличными?..

— Да, стодолларовыми купюрами.

— И еще вы сказали детективу Блуму, что в том нет ничего необычного, так?

— Да, верно. Большинство молодых людей просто не успели еще обзавестись чековыми книжками. Они работают, копят деньги, ну и расплачиваются ими, когда надо снять жилье на месяц или два. Правда, такой уж молодой ее вряд ли можно было назвать.

— Старовата для поклонников рока? — спросил Мэтью.

— Именно. На мой взгляд, ей было где-то за тридцать.

Питер Донофрио сообщил Гутри и Уоррену, что Мелани было двадцать шесть. Это же подтвердили и газеты на следующий день после ее смерти.

— А мне казалось, она моложе… — сказал Мэтью.

— Ну, может, и моложе. Но выглядела она на тридцать с хвостиком. Знаете, эти крашеные блондинки, они иногда выглядят старше.

Мелани, знаете ли, очень любила менять внешность. Сегодня блондинка, завтра, глядишь, рыжая…

И какая же она сейчас, мистер Донофрио?

Когда приехала, была рыжая.

А в понедельник? Когда уезжала?

Блондинкой.

— И когда это было, мистер Ипворт?

— Было что? Нет, вы только посмотрите на нее! Целый час собирается войти в воду! Даже если температура воды будет сто четыре градуса, все равно, эта толстуха будет топтаться на ступеньках целый час!

— Когда она сняла дом? Когда это было?

— Второго января. В четверг.

— И вы уверены, что она была блондинкой, а не рыжей?

— Уверен. Рыжей?.. Нет, что вы, нет, конечно.

Теперь женщина стояла уже на самой нижней ступени. Пригнулась, зажмурилась от страха и стала плескать горстями воду на шею и плечи.

— Ну, давай же! — тихо подначивал ее Ипворт. — Давай!

Женщина все не решалась. Ипворт весь так и подобрался в ожидании.

— Вперед! — шепнул он.

И тут наконец дама сошла с нижней ступеньки и торжественно погрузилась в воду — словно роскошный лайнер после того, как о борт его разбили бутылку шампанского.

— Ой, ледяная! — взвизгнула она.

Ипворт обернулся к Мэтью.

— Слыхали? Восемьдесят четыре градуса, и это для нее ледяная!

— Опишите ее мне, — сказал Мэтью.

— Кого? Холли Синклер? Ну, лет тридцати четырех, тридцати пяти… Светлые волосы до плеч. Голубые глаза. Хороший ровный загар. На ней был белый полотняный костюм и белые лодочки.

Он описывал Джилл Лоутон.

Когда в одиннадцать утра к бассейну подошла Тутс, Ипворт все еще сидел там. Простуда и насморк только усиливаются, объяснил он, и это несмотря на то, что вместе с лучами этого чертова солнца его кожа впитывает драгоценный витамин D. Мэтью снабдил Тутс черно-белым снимком Джилл Лоутон. И вот теперь она показывала его Ипворту. Снимок был опубликован в газете «Калуза геральд трибюн» на следующий день после того, как обнаружили тело Эрнста Коррингтона. Заголовок гласил: «Вдова, да не та» — таким образом провинциальные газетчики изощряются в остроумии. На снимке была изображена блондинка с волосами до плеч, небрежно одетая в джинсы, сандалии и белую рубашку мужского покроя. Сделан был снимок у выхода из морга госпиталя «Хенли», куда ее привозили на опознание трупа — как тогда полагали, исчезнувшего мужа. Знай Мэтью, чем окончится его разговор с Ипвортом, он бы захватил с собой этот снимок с самого начала. Но откуда ему было знать… Ипворт внимательно изучал снимок. Тутс так и замерла в ожидании: а что, если вдруг выяснится, что у Джилл Лоутон есть близняшка-сестра, о существовании которой Джилл знать не знала и не ведала? Словом, как в комедии Шекспира.[38] Ну, пусть не Шекспира, какой-то другой комедии…