Демобилизовался Федор вместе со своими товарищами — погодками, а выехал несколько дней спустя: пришлось оформлять списки и документы отъезжающих, потом сдавать сразу опостылевшую писанину новому писарю. Перед отъездом он сходил в город, купил костюм, белую рубашку, модные ботинки, широкий пестрый галстук: деньги, присланные родителями, пришлись кстати.

Выехал Федор не один — такое совпадение получилось.

Жена майора Акимова из их штаба оказалась родом из Атямара и как раз в эти же дни собралась навестить родителей, места своей юности. С женщиной было двое детей — девочка лет двенадцати и четырехлетний мальчик. Майор по-дружески и попросил Федора, чтобы он помог жене и детям благополучно добраться до места; дорога не из близких, а у нее кроме ребятишек было еще два чемодана.

Федор, подивившись, что и здесь нашлась его землячка, заверил майора, что все исполнит, как положено, тот может ни о чем не беспокоиться.

Майор сам отвез их на вокзал, усадил в вагон.

Странное какое-то двоякое ощущение испытал Федор, когда поезд наконец тронулся. И домой рвалось, торопилось его сердце, и неожиданно грустновато было прощаться со всеми этими местами: как и два года назад, стоял он в тамбуре, курил сигарету, смотрел на отплывающий назад перрон, на машущего рукой майора. Потом и майор и перрон исчезли, поезд, набирая скорость, вылетел в полевой простор…

Федор вошел в вагон, встал у окна, поджидая, пока жена майора устроится. И теперь уже не грустил, радовался, подумав, что телеграмму его, наверно, уже получили, готовятся, и представил, как встретится с Таней. Он дал себе слово — недели через две женится, хватит жить так, иссушая сердце!

Ехали спокойно, полностью заняв купе: ребятишки на нижних полках, Федор и Акимова — на верхних. Ох и сладко же спится вчерашнему солдату под перестук колес, так и выговаривающих: домой едем, домой едем!

Утром второго дня, когда Акимова повела ребятишек умываться, Федор задвинул дверь, быстро переоделся. И довольно заулыбался: в зеркале на него смотрел совершенно незнакомый, весьма симпатичный молодой человек в светло-синем костюме и белой сорочке. А жена майора, увидев его, настолько опешила, что решила, будто попала в чужое купе.

— Федя, ты ли это?

— Я, Мария Ивановна, я. Что, разве не узнали?

— Даже напугалась! Чего ж так быстро форму сбросил?

— Вот, не утерпел, — Федор снова покосился на зеркало. — Что, не идет?

— Идет, Федя, очень идет! В этом костюме хоть сейчас с невестой в загс!

Жена майора оказалась женщиной общительной, словоохотливой, рассказала, сколько они с мужем покочевали по городам, по разным гарнизонам; Федор, в свою очередь, охотно отвечая на ее вопросы, рассказывал об Атямаре, о сельских новостях, признался даже, что в Сэняже его ждет чудесная девушка. Как Федор ни отказывался, завтракать и ужинать ему пришлось со всеми — у Акимовой были всякие припасы, отказов она не принимала. Обедать же ходили в вагон-ресторан, и уже по-свойски Мария Ивановна отчитывала, что Федор обязательно брал себе стакан вина. «Смотри, втянешься!» — предупреждала она.

Федор за дорогу привязался к младшему Акимову — четырехлетнему Игорю, да и парнишка льнул к веселому дяде. Из ресторана Федор редко приходил без конфет для него, без бутылки лимонада, на стоянках покупал мороженое. Двенадцатилетняя же Тая, угловатая и голенастая, почему-то сторонилась его.

На третий день пути, в сумерках, прибыли на станцию, где предстояла пересадка. Отсюда в Атямар можно было уехать и поездом и автобусом, до него оставалось чуть около ста километров. «Через несколько часов дома буду!» — ликовал Федор.

А получилось совсем иначе.

Началось с того, что Федор не узнал станции: два года назад, когда он проезжал через нее с эшелоном призывников, тут был вокзал, на перроне цвели цветы. Сейчас на месте бывшего вокзала поднималась кирпичная кладка, вокзал располагался в барачного типа времянке, на огромном транспаранте красным было написано обращение: «Товарищи пассажиры! Просим извинить за неудобства! Мы строим новый вокзал». Несколько скамеек на перроне, кассы и привокзальный скверик были забиты людьми, все куда-то ехали, шумели, толкались.

Кое-как пристроив своих попутчиков под пыльной липой, Федор протолкался к справочному бюро и покрутил, досадуя, головой: поезд в сторону Атямара ушел два часа назад, следующий будет почти через сутки. Нет, за себя Федор не беспокоился, что-нибудь придумает, на бензовозе, да уедет, — беспокоился он о семье майора: скоро стемнеет, Игорь что-то хнычет, не ждать же им сутки под открытым небом!

Когда огорченный Федор вернулся, выяснилось, что Игорек не просто капризничает — заболел. Куксился он еще днем, в вагоне — за сборами мать не обратила внимания, а сейчас мальчонка прямо пылал жаром. Может, просквозило у открытого окна или, чего доброго, мороженым застудился.

«Вот тебе и все будет в порядке, товарищ майор!» — вспомнил Федор свое обещание и окончательно расстроился.

Федор помотался по привокзальной площади в надежде поймать такси, — такси не было, кто-то объяснил, что до автовокзала недалеко. Ничего другого не оставалось — пошли пешком, Мария Ивановна несла больного сынишку, Федор — все три чемодана, приглядывая еще, чтобы Тая не отстала.

Автовокзал действительно находился неподалеку, но и тут им не повезло: единственный автобус на Атямар ушел в полдень, до следующего дня делать тут нечего.

Засветился спасительный зеленый огонек освободившегося такси, — на все уговоры, просьбы и объяснения таксист протяжно присвистнул: на ночь глядя, за сто километров да по таким дорогам — рехнулся парень!.. Не стали разговаривать и в единственной гостинице: мест нет и не ожидается, в коридоре спят.

Вот и прибыл домой! Сейчас уж не до встреч было, приткнуться бы где, рукам-ногам отдых дать! Да перед этим бы мальчонку пристроить: Игорек всхлипывал, просил попить — кипятку нигде не было, молока в такое время и вовсе не добудешь, магазины давно уже закрыты.

— Знаешь что, Федя? — сказала не теряющая самообладания Мария Ивановна. — Где-то у меня тут дальняя родственница есть. Если жива еще. Какая-то троюродная тетка моей матери, что-то в этом роде.

— Да что ж вы до сих пор молчали? — обрадовался Федор.

— Думала, все-таки на чем-нибудь уедем.

— Адрес знаете?

— В том-то и беда, что не знаю. Была я у нее один раз, девчонкой еще. Помню только, что деревянный домик. И все.

— Ничего, найдем!..

С трудом сдав чемоданы в камеру хранения, Федор взял на руки мальчика, наугад повел Марию Ивановну и Таю по затихшим безлюдным улицам. На худой конец, прикинул Федор, будут стучаться во все квартиры подряд — кто пустит.

Проситься к незнакомым все-таки не пришлось. Деревянные дома — единственный ориентир, который запомнила Мария Ивановна, — шли ближе к окраине. Она зашла в один такой дом, в другой, в третий, и тут им подтвердили, что такие-то, со старухой, проживают почти напротив. Если только нынче не съехали — сносят их…

Хозяйка, довольно бойкая старушка, признала Марию Ивановну, едва та назвалась, всплакнула и тут же захлопотала вокруг Игоря. Мальчика напоили теплым молоком, теплым платком завязали горло, он притих. «Валетиком» на том же скрипучем диване примостили и отчаянно зевавшую Таю. Старушка захлопотала с чаем, поминутно извиняясь за неразбериху в доме: в прихожей, в большой комнате, куда она ввела их, лежали узлы, чемоданы, ящики, какие-то свертки — не повернуться. Если б завтра-послезавтра приехали, то и не застали бы здесь: переезжают на новую квартиру, на четверых им аж три комнаты дали!

Федор от чая отказался; хозяйка отвела его в темную комнату, шепотком сказала, чтоб тут на полу и ложился, дерюга большая, зять вон уж спит, намаялся со сборами. Федор пристроился рядом с похрапывающим человеком и — словно провалился, успев подумать, что хорошо он сделал, догадавшись еще в вагоне опять облачиться в форму — не помнется…

Первый раз он проснулся, когда начало светать, — от равномерного непрекращающегося скрипа — будто поблизости дрова пилили. Оказалось, что в углу стояла детская деревянная кроватка-качалка, которую он вчера в темноте не заметил и которую раскачивала сейчас совсем неприбранная молоденькая женщина, видимо жена спящего рядом, на дерюге, мужика.