Полностью придя в себя, она наконец включила максимальную скорость. Как Нинон и ожидала, Мигель тоже не ударил в грязь лицом. Физически он был очень силен и вынослив. У него были все шансы перенести электрический удар.

«Прошу тебя, bon Dieu… Знаю, я недостойна твоей милости. Помоги ему выдержать испытание огнем, и чтобы пламя сковало его внутреннего зверя. Не дай мне убить его. Кого угодно — Сен-Жермена, Дымящееся Зеркало, но не его. Не Мигеля».

Она обнаружила камень в небольшом каталоге Национального музея Мехико, датированном тысяча девятьсот двадцать девятым годом. Предположительно, на нем был изображен стандартный ритуал женского жертвоприношения богу смерти Миктлантекутли во время церемонии огня. Внимание Нинон привлекло то, что обряд осуществлялся при помощи молнии, бьющей прямо в алтарь. На груди у некоторых женщин висели медальоны, куда также попадали удары молнии. У божества, в честь которого проводился ритуал, был высунут язык, как и у всех богов, — они были бессмертны и, пользуясь своим превосходством, показывали язык всему миру. Но, в отличие от остальных, к кончику его языка была приделана игла или штык. Кроме того, примерно в области паха его тело обвивала змея. Эта плита была единственной в своем роде, где божество было изображено подобным образом, и некоторые ученые, как было сказано в каталоге, задавались вопросом, а Миктлантекутли ли это. Это могло быть изображение некоего вампирского культа, который процветал до вторжения конкистадоров.

Но неожиданнее всего оказалось то, что с обратной стороны камня был выгравирован календарь. У ацтеков был особый календарь из двухсот шестидесяти дней, разбитых на восемнадцать равных месяцев. В конце года наступал Немонтеми — пять «злосчастных дней», предназначенных для умилоствления богов. Это были переломные дни, когда богов необходимо было задабривать, иначе в мире воцарится зло. Тогда и происходили огненные обряды.

Ученые были озадачены. Нинон была заинтригована.

Как только появилась возможность, она посетила музей. Но там ей сообщили, что камень исчез более семидесяти лет назад, сразу после того, как каталог был напечатан. Не хочет ли она вместо этого взглянуть на камень солнца?

Огорченная этой новостью, она все же решила посмотреть на камень солнца и все остальные камни в музее, но ничего не дало ей ключ к разгадке того, что же изображено на гравюре. Единственной зацепкой послужило место, где этот камень был найден. Его подняли со дна одного из прудов в районе под названием Кватро Сьенегас.

За всю любовь без меры,

Надежд последних звон,

За страх наш эфемерный

Спасибо, пантеон;

Что жизнь нас не неволит;

Мертвец не встанет боле;

И что речные боли

Морской поглотит сон.

Суинберн Алджернон Чарлз.

Сад Прозерпины

Я был на пути в Турнэ, когда мне сообщили, что в гостинице остановился монсеньор граф де Сен-Жермен. Я захотел быть представленным ему. Он согласился на аудиенцию, но с тем лишь условием, что он сохранит инкогнито и я не буду настаивать разделить со мной еду или питье.

Казанова. Мемуары

Глава 9

— Раздевайся и ложись, — велела Нинон Мигелю, расстегивая рюкзак, оставленный на крыше. Она начала быстро разматывать цепи, которые обернула вокруг колокола и для верности закрепила еще S-образным крюком. Они были тяжелыми, стальными, вместо привычных алюминиевых. Как только он разделся, она накинула цепи ему на запястья, лодыжки и, обернув вокруг пояса, застегнула. Она приказывала рукам не дрожать. Это было довольно сложно, потому что от растущего электрического напряжения в воздухе ее мышцы непроизвольно дергались. К этому примешивался еще и легкий страх — как же иначе, когда собираешься украсть огонь у богов?

— Попахивает каким-то сексуальным извращением, — сказал он, поднимая руки.

Она слегка ему улыбнулась. Ветер так и норовил отхлестать их, хватал за волосы. Теперь, когда она перестала перемещаться с места на место, гроза уверенно шла к ней.

Она опустилась рядом с ним на колени, сорвала с шеи медальон, открыла его и положила ему на сердце. Затем с силой вдавила его так, что маленькие шипы вонзились в кожу.

— О, по-моему, ты решила со мной поквитаться.

— Извини, просто нам понадобится стальная пластина над сердцем, — сказала она, но большую часть слов скрыл от него ветер. На самом деле ей не особенно хотелось ему что-либо объяснять. Большинство людей будут категорически «против», если им предложат соорудить на груди нечто наподобие громоотвода.

— А разве ты не хотела, чтобы сначала я тебя… изменил? — спросил он.

Она посмотрела на неотступно надвигающийся грозовой фронт и с сожалением покачала головой.

— Нет времени. Придется сделать это после.

Если, конечно, это «после» наступит.

Она достала второй медальон, на этот раз не декоративный, и, с силой хлопнув по нему, ввела шипы себе в тело. Движение было отработанным и, должно быть, показалось наблюдательному Мигелю убедительным, хоть он не мог не заметить тоненькую струйку крови, стекающую у нее по животу.

— Прости, у меня нет времени сделать местный наркоз, — прокричала она. Но о том, что у нее не хватило времени и на то, чтобы поместить защитную прослойку между металлом и кожей, она упоминать не стала. Вся система была сработана кустарно, поэтому наверняка будут ожоги. Раны быстро затянутся, но перед этим немного поболят.

Мигель кивнул. Молния была уже совсем близко. Он принялся считать вслух секунды между вспышкой молнии и грохотом грома:

— Тысяча-один, тысяча-два …

— Еще не поздно передумать.

Она не могла об этом не сказать. У нее не было времени объяснять, что влечет за собой такое превращение: необходимость подставляться под огонь с интервалом в несколько десятков лет и поначалу слабый, но с каждым разом все более основательный сдвиг в мозгах, который в один прекрасный день лишит его рассудка. Кроме того, некоторые болячки после превращения могут вернуться и даже усилиться, в то время как иммунитет к ним будет таять. В его случае речь шла о вампирской жажде крови.

Если бы у нее было больше времени, она подождала бы встречи с Байроном и попросила его о помощи. Поэт вроде бы вынужден был обновляться не так часто, как она. Возможно, Диппель успел усовершенствовать процесс, прежде чем «вылечил» поэта от эпилепсии.

— Нет, уже поздно. Уже много лет, как поздно. — Он заглянул ей в глаза. — Если есть хотя бы ничтожная надежда, что это поможет сдерживать вампиризм, я не могу упустить такой шанс. Я уже долгое время нахожусь на грани и чувствую, что начинаю сдавать. Рано или поздно я убью кого-то.

Она понимала. Иногда Сцилла оказывалась хуже Харибды.

— В любом случае ты можешь стать третьим колесом для моего велосипеда, пока я не научусь на нем кататься.

— Договорились.

Нинон набрала во второй шприц дозу адреналина и амфетамина.

В последнюю очередь она сняла контактные линзы — будет очень нехорошо, если они растают прямо у нее на глазах. Она подняла взгляд, и он впервые увидел ее истинные глаза. И судорожно вздохнул. Она знала, что ее радужка стала абсолютно черной. Кожа тоже начала светиться. Она надеялась, что никто не додумается взглянуть на крышу церкви, иначе слухи о том, что церковь посетил ангел, обеспечены.

— Я бы с удовольствием освободила тебя от этой части действа, — сказала она между завываниями ветра.

— Мне не нужны поблажки.

— И все же…

— Знаю. Я тоже не могу сказать, что мне до ужаса хочется сделать тебе больно…

Нинон скинула с себя остатки одежды. Она осторожно легла сверху, животом к животу, с силой зажав в кулак цепи на его запястьях. Она чувствовала гулкое биение его сердца. При других обстоятельствах поза выглядела бы весьма эротично, но сейчас они не способны были испытывать ничего, кроме томительного предчувствия ужаса.