Мысленно представив себе возвращение мужа, Мара испытала приступ паники. Хотелось думать о том, как он удивится и обрадуется при виде грандиозных преобразований в старом приюте. Как он с облегчением вздохнет, когда узнает, что у приюта есть будущее. Но даже пытаясь воображать самые радужные варианты встречи, она ощущала себя так, будто ступает на зыбкую почву, где один-единственный неверный ответ на бесконечный поток вопросов мог лишить опоры и затянуть на дно.

Как ей смотреть в глаза Джону? Но даже если делать вид, что ничего не произошло, неужели Джон не поймет, не почувствует, что что-то не так? Рано или поздно это произойдет, и объясниться все равно придется. Но что она скажет? Что полюбила другого? Что они целовались и она держала его в своих объятиях? Но ведь правда была куда сложнее. Они с Питером занимались любовью, играли ее перед камерой. Никто из них ни на что большее и не рассчитывал. Любой их шаг был продиктован благими намерениями: помочь Леонарду и Карлтону спасти фильм, «прикрыть» несчастную Лилиан, возродить Рейнор-Лодж. Нет, ничего дурного они не делали.

И все же… Все же что-то между ними было: что-то глубоко потаенное и, вместе с тем, такое, что было сильнее каждого из них. Ауру того, что было, Мара ощущала до сих пор так, как ощущают тепло солнца. Женщина сделала шаг назад и оперлась спиной на голый ствол джакаранды. Сквозь невесомую бахрому листвы Мара, прищурившись, вновь увидела перед собой лицо Питера. Такие близкие и родные черты. Прядь волос, упавшая на лоб. Голубые с прозеленью глаза.

Губы, шепчущие слова, что навеки отпечатались в ее сердце.

Вы прекрасны. Я люблю вас. И ничего не могу с собой поделать. Я люблю.

Мара обхватила себя руками за плечи, вспоминая их неловкое прощание под рев моторов, уносящих вдаль прощальные слова, и последнее, оборванное на взлете прикосновение на колючем ветру.

Она закрыла глаза. Питер, наверное, уже дома вместе с детьми. И Полой. Их семейная идиллия стала разворачиваться перед внутренним взором Мары настолько отчетливо, что она ощутила привкус горечи и поспешила отогнать видение. Жизнь Питера не должна ее интересовать. Так или иначе, больше они не увидятся. История, которая случилась с ними, закончена. Ее собственное будущее было здесь, в Рейнор-Лодж, вместе с Джоном.

Мара сокрушенно покачала головой, пытаясь избавиться от переполнявших ее душу тревожных видений и терзаний, не приносивших ничего, кроме смятения чувств и сумятицы в мыслях. Она чувствовала себя смертельно уставшей и не отказалась бы отправиться спать прямо сейчас, несмотря на то что был полдень.

Погруженная в свои мысли, Мара не сразу услышала приближающиеся шаги. Она выпрямилась, как только перед ее носом возник Кефа. Тот улыбнулся и махнул руками в сторону столовой:

— Менелик подал ваш кофе. На столе я положил журнал предварительных заказов.

— Спасибо, — поблагодарила Мара. Она припомнила, что согласилась просмотреть записи, чтобы помочь Кефе рассчитать необходимый запас продуктов.

— Я присмотрю за работой, — предложил Кефа, не спуская глаз с мужчин, которые побросали свои лопаты и сейчас по очереди пили воду из тыквенной бутыли. — А затем присоединюсь к вам.

— Да. Хорошо, — отозвалась Мара. Она знала, что ее голос прозвучал вяло и безжизненно.

Кефа вновь повернулся к ней, окидывая взглядом ее лицо:

— Не переживайте. К возвращению бваны все будет готово.

— Знаю. Да я и не переживаю, — ответила Мара.

Повисло долгое молчание. В глазах Кефы Мара прочла неуверенность. Она знала, что и он с волнением ожидает приезда Джона. С тех пор как его повысили до управляющего приютом, он наслаждался своим новым статусом, а также полномочиями и обязательствами, им налагаемыми. Но вскоре Мара перестанет быть бваной мемсаиб. Как все обернется тогда?

— Кофе ждет, — напомнил Кефа, старясь быть учтивым. — Остынет ведь.

Журнал предварительных заказов представлял собой ежедневник в тканевом переплете с отдельной страничкой на каждый день. В начале каждого года Джон покупал такие ежедневники в лавке Бины. Пододвигая его поближе, Мара ощутила под пальцами шероховатую ткань, до которой, видимо, добрались белые муравьи. Ощущение было необычным, будто она утратила связь с реальностью. Все сейчас казалось либо далеким, как, например, окончание работы над бассейном, либо слишком близким и всепоглощающим, как запах кофе, сваренного Менеликом и сейчас исходящего паром у ее локтя. Он подал его в эфиопском стиле, опустив в жидкость веточку руты. Обычно Маре нравилось необычное сочетание ароматов травы и кофе, но сегодня исходящий от напитка острый запах заставил ее желудок сжаться.

Отодвинув чашку подальше, она открыла журнал. Быстро пролистала едва заполненные страницы первого полугодия и остановилась на том дне, когда в приют въехал Карлтон. Каждый день на протяжении всего срока их пребывания был перечеркнут красной чертой, что означало полную бронь. Мара понимала, что нужная ей информация находится на следующих страницах, но ловила себя на том, что задерживается на каждой из перечеркнутых страниц, словно те были в силах вернуть прошедшие дни.

Дойдя до последней страницы, обозначенной красным — в тот день Питер сел в самолет, — она заставила себя и дальше перелистывать ежедневник. Пролетавшие под ее руками страницы неуклонно отдаляли ее от дня отъезда Питера и приближали к тому дню, когда вернется Джон. И вновь потянутся долгие дни и бессонные ночи, наполненные заботами и радостями.

Внезапно ее рука замерла над журналом. Мара подняла глаза и наткнулась на неподвижный взгляд стеклянных глаз — со стены на нее взирала голова буйвола. Но сейчас Мара настолько ушла в себя, что даже не заметила этого. Зародившаяся где-то в подсознании мысль постучалась в сознание, настойчиво, будто птица, что бьется в окно. Эта мысль появлялась и раньше, но всякий раз Маре удавалось отмахнуться от нее, ссылаясь то на стресс, то на занятость. Однако сейчас от нее было не отмахнуться. Календарные страницы, которые она неспешно перелистывала, кроме регистраций постояльцев имели и другой подтекст. В один из этих дней у нее должны были начаться месячные. До этого у нее никогда не было задержки больше, чем на три-четыре дня. А сейчас — ей даже не нужно было углубляться в подсчеты — прошло более двух недель. Но и без подсчетов Мара чувствовала, что ее тело стало другим. Под сердцем появилась тяжесть. Возникло новое для нее ощущение наполненности.

Она склонила голову, закрыв лицо руками. Ей вспомнилась их последняя ночь с Джоном накануне его отъезда в Дар-эс-Салам. Лишенная тепла и ласки недолгая встреча их тел. Она вспомнила, как они сразу же отвернулись друг от друга, делая вид, что спят. И все же именно в тот миг и зародилась новая жизнь. Их с Джоном ребенок.

Мара попыталась представить себя в роли матери, укачивающей на руках малыша. И Джона — гордого, счастливого отца — рядом с собой. Представила, как маленький мальчик — их сын — карабкается на дерево, растущее возле приюта. Или, может, у них будет дочь — гордость отца.

Мечты сбываются.

Мысли ее нашли воплощение в словах.

«Приют спасен», — напомнила она себе. У них будет ребенок. Пришло время радоваться.

Однако эти слова казались ей бессмысленными, и, едва она осознала их значение, они ускользнули от нее, словно пух на ветру.

В обеденном зале отеля воняло прокисшим пивом, сигаретным дымом и жареной едой. Мара уселась за столик возле открытого окна и, устроившись на стуле, повернулась к нему лицом, ловя свежий воздух. Возле нее тут же возник молодой официант, одарив ее широкой улыбкой.

— Доброе утро, мемсаиб. Могу ли я предложить вам завтрак? — спросил он, тщательно подбирая английские слова.

— Нет, спасибо, — ответила Мара. — Только содовую с лаймом, пожалуйста.

— Может быть, легкие закуски? — поинтересовался официант. — Это будет честь для меня.

Мара удивленно подняла брови — обслуживающий персонал здесь обычно не спешил получить заказ, даже в обеденный перерыв или вечерний час.