Уклад «рыночной» России и либеральный капитализм — это разные экономические, социальные и культурные явления по всем важнейшим признакам. Запад поддержал российских «капиталистов» из чисто политических интересов, как поддерживал Сомосу — «сукина сына, но их сукина сына». Потому что российские «капиталисты» подрядились сломать советский строй, развалить СССР, обезоружить армию, уничтожить сильную промышленность и науку, допустив Запад к ресурсам России.

Философский и культурный генотип того режима, который установился в России — это генотип маргинального, паразитического меньшинства, которое вдруг приведено к власти. Организовать жизнеустройство ни по типу коммуны (советский строй), ни по типу гражданского общества (капитализм) такое меньшинство не может. Никаких перспектив оздоровления и преодоления кризиса этот уклад не имеет — не вследствие ошибок или нехватки ресурсов, а именно из-за своего культурного и философского генотипа.

Замысел и философские основания перестройки хозяйства реформаторы никогда в связном виде не излагали и на общественный диалог по этому поводу не шли. Невозможно, например, найти внятное объяснение их стремления разрешить свободную куплю-продажу земли сельскохозяйственного назначения или расчленить и приватизировать Единую энергетическую систему — высшее достижение технической мысли и системного подхода в энергетике, которая при ее расчленении превратится в конгломерат посредственных, во многих случаях нерентабельных электростанций. Какими же доводами убедили советскую интеллигенцию?

Главный аргумент сводился к следующему: «Советская система хозяйства улучшению не подлежит. Она должна быть срочно ликвидирована путем слома, поскольку неотвратимо катится к катастрофе, коллапсу».

Открыто эта формула стала излагаться лишь после 1991 г., до этого никто в нее бы просто не поверил, даже рассмеялся бы — настолько это не вязалось с тем, что мы видели вокруг себя в 70-80-е годы. Каждый может сегодня взглянуть на фактические показатели и убедиться, что, согласно всем главным параметрам, прежде всего инвестициям, призрак катастрофы в середине 80-х годов мог привидеться только в больном воображении. Никаких признаков коллапса не было. Даже у тех, кто в этот назревающий коллапс верил, это были лишь предчувствия, внушенные постоянным повторением этой мысли «на интеллигентских кухнях». Достаточно посмотреть на массивные, базовые показатели, определяющие устойчивость экономической основы страны. Никто в этих показателях не сомневался и не сомневается. Первые признаки кризиса проявились в 1990 г. — после того, как в 1988 г. была начата экономическая реформа по «переходу к рынку», еще до расчленения СССР.

Таблица. Основные экономические показатели СССР за 1980–1990 гг.

Сегодня специалисты начинают признавать, что согласно экономическим критериям никакого приближения фатального кризиса в СССР не наблюдалось. Вот выводы ретроспективного анализа экономического состояния СССР: «Исключительно важно подчеркнуть: сложившаяся в первой половине 80-х годов в СССР экономическая ситуация, согласно мировым стандартам, в целом не была кризисной. Падение темпов роста производства не перерастало в спад последнего, а замедление подъема уровня благосостояния населения не отменяло самого факта его подъема».[16]

Отсутствие кризиса было зафиксировано в докладах ЦРУ, опубликованных позже, а также в открытых работах американских экономистов. Американские экономисты М. Эллман и В. Конторович, специализирующиеся на анализе советского хозяйства, пишут в книге «Дезинтеграция советской экономической системы» (1992): «В начале 80-х годов как по мировым стандартам, так и в сравнении с советским прошлым дела… были не столь уж плохи».

Тем не менее, вывод о «неэффективности» советского хозяйства был утвержден ведущими авторитетами экономической науки как непререкаемая догма. Была создана такая обстановка, что ни в СССР, ни на семинарах и конференциях на Западе не было никакой возможности поставить эту догму под сомнение или потребовать ее мало-мальски серьезной проверки. Тот, кто пытался это сделать, буквально подвергался остракизму и заносился в «черный список». Он выбывал из профессионального сообщества.

А ведь этот вывод стоит на явных методологических подтасовках. В качестве стандарта сравнения для экономики СССР были взяты развитые капиталистические страны («первый мир») — очень небольшая группа, в которой проживает лишь 13 % человечества. Этот выбор не обоснован ни исторически, ни логически. Самые элементарные критерии подобия, необходимые для такого сравнения, не соблюдаются.

Страны «первого мира», взятые за образец, получили для своего развития огромный стартовый капитал за счет колоний. На эти деньги было создано «работающее» до сих пор национальное богатство (дороги, мосты, здания, финансовый капитал и т. д.). СССР не имел таких источников, Россия не эксплуатировала, а инвестировала национальные окраины. Отставание СССР от Запада в накопленном национальном богатстве колоссально, этот разрыв быстро преодолевался, но требовал времени.

Экономическое и технологическое развитие протекает нелинейно. Сравнивать системы, находящиеся на разных стадиях своего жизненного цикла, неправомерно. В частности, СССР в 70-80-е годы вошел примерно в ту фазу индустриального развития, которую Запад прошел в 30-е годы с тяжелейшим структурным кризисом. Структурная перестройка производства в СССР проходила несравненно более мягко, нежели на Западе в период «Великой депрессии». А в 50-60-е годы никому и в голову не приходило говорить о неэффективности плановой экономики.

Капиталистическая экономика существует в форме единой, неразрывно связанной системы «первый мир — третий мир». Т. н. развитые страны представляют собой лишь витрину, небольшую видимую часть айсберга этой системы. Массивная часть («третий мир») поставляет минеральные, энергетические и человеческие ресурсы и принимает отходы, в том числе кризисы.

Если представить себе, что Запад внезапно оказался отрезанным от потока ресурсов из третьего мира, его экономика испытала бы коллапс. Малейшие попытки хоть небольшой части третьего мира контролировать поток ресурсов вызывают панику на биржах и мобилизацию всех средств давления (война в Ираке начиная с 1990 г. это показала с полной очевидностью). CCCР доступа к дешевым ресурсам третьего мира был практически лишен — о каком же сравнении «экономической» эффективности хозяйства СССР и Запада может идти речь в столь неравных условиях?

Даже тезис об отставании советской экономики по критерию «уровень потребления» несостоятелен, если его прилагать ко всей системе «первый мир — третий мир», а не к ее витрине. В среднем уровень потребления всех людей, непосредственно включенных в технологическую цепочку производства западных стран, был гораздо ниже, чем в среднем уровень потребления в СССР.

Россия (СССР) жила, по выражению Менделеева, «бытом военного времени» — лучшие ресурсы направляла на военные нужды. Как бы мы ни оценивали сегодня эту политику, она имела под собой исторические основания. Ее надо принять как данность, отвлекающую на внеэкономические нужды большие ресурсы.[17] Та часть хозяйства, которая работала на оборону, не подчинялась критериям экономической эффективности (а по другим, вполне разумным, критериям она была весьма эффективной — гарантировала устранение военной угрозы для СССР). Да и заметим очевидное — обеспечить военный паритет с Западом на современном уровне убогая и неэффективная экономика не смогла бы.

В действительности советская система была исключительно эффективна (конечно, если под эффективностью понимать соотношение эффекта и ресурсов). По фундаментальным параметрам СССР имел жизнеобеспечение того же типа, что и Запад — при гораздо меньших экономических ресурсах и при отсутствии присущей Западу большой «ниши бедности». Чтобы представить себе советский образ жизни, нам следовало бы, как сделал Ф. Бродель для Европы, описать структуры повседневности: что ели советские люди, как одевались, чем болели, чего боялись! «Карта страхов» очень красноречива. В зрелой советской системе люди вообще не включали в обычный для социологов набор важнейшие для большинства стран страхи: перед бедностью, голодом, безработицей, бездомностью, насилием преступников, репрессиями государства и межнациональными конфликтами. Сейчас все эти страхи возникли и вышли в России на первые места.