Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Ни за что на свете, — заупрямилась Ева, — как можно дальше от всего этого. Мне противно, я ничего не понимаю в делах и не хочу ими заниматься.

— Это очень удобная точка зрения, — заметил Розенштам.

— Все равно в совете они меня перекричат. И надуют. Я это понимаю.

— Не бойтесь, — успокоил ее Розенштам. — Если вы им продадите все свои акции, они тоже вас надуют. Вы разве не обратили внимания, как подыгрывают друг другу Выкоукал и Хойзлер?

— Кое-чего я все-таки добьюсь, — говорит Ева. — Я уже все разделила: треть Горынеку, треть жене Аморта (надеюсь, что она примет) и треть на ясли.

— Так, — заметил Розенштам. — А если вы решили все это заранее, зачем вы советуетесь?

Ева впервые после смерти отца засмеялась.

— Девочка, — сердечно повторил Розенштам, — повторяю вам: помните о себе. Не будьте блаженной. Жалованье у учителей тощее. Помните о черном дне! Нас ждут тяжелые времена, деньги вам пригодятся. Положитесь на меня, у меня хорошее еврейское чутье.

— Слышать не могу, когда вы так противно говорите о себе, — запротестовала барышня Казмарова. — У вас, в Улах, что-нибудь случилось? Почему вы мне ничего не скажете?

— Пока ничего.

— А война, — неуверенно старается убедить себя Ева Казмарова, — войны, вероятно, не будет?

— На этой неделе не будет наверняка, — серьезно ответил Розенштам и погладил Еву по голове. — Евочка, завидую вам и вашим детским мыслям, — сказал он.

СТОЯЛО УДИВИТЕЛЬНОЕ ЛЕТО

— Что ты там поешь, Митя? — спросила Нелла Гамзова из соседней комнаты.

Стоял жаркий день, какие бывают в начале июня, все окна были открыты настежь. У Еленки в приемной сидели пациенты, и Митя остался на попечении Неллы.

Он прибежал к бабушке, стал перед ней и запел:

Стоят часовые
На чешской границе,
И Адольфу Гитлеру
К нам не пробиться…

Он пел во все горло задорным детским голоском, и Нелла засмеялась:

— Откуда ты это взял, Митя?

— У старичка на углу. Сколько денег ему давали! А потом пришел полицейский и увел его. Это мы с мальчиками так поем, — одним духом выпалил Митя и, налегая еще задорней на уличный мотив, продолжал бросать бесстрашные вызовы Адольфу Гитлеру, пока не завершил их словами:

Мы тебя ударим в лоб,
Поскорей загоним в гроб,
Сочиняй там свой приказ,
Не достанешь ты до нас!..

Тут произошло нечто ужасное, неописуемое. В коридор между обеими квартирами из Еленкиной приемной выскочил пациент и поднял крик. Нелла Гамзова сначала подумала, что это какой-то помешанный.

— Это провокация! — кричал тот по-немецки. — Так вот чему вы учите своих детей! Я никому не позволю поносить Адольфа Гитлера!

Митя мигом оказался в коридоре, — что там такое? За ним прибежала перепуганная Нелла; отстранив мальчика, она загородила его своим телом, чтобы этот человек не обидел ее внука. На шум вышла Елена в белом докторском халате.

— Для нас он не фюрер, — спокойно возразила она, — мы живем в Чехословацкой республике. Пожалуйста, — Еленка показала взбешенному пациенту на приемную, откуда уже выглядывали любопытные лица. — Погуляй с Митей, мама, — шепнула она тихонько матери, проходя мимо нее. Но Митя стоял как вкопанный. Не желал тронуться с места и разъяренный пациент.

— Не позволю! — вопил он. — Безобразие! Полиция запретила эту песню!

Вышел из своего кабинета и Гамза. Он взял большой рукой Митю за ручку, и мальчуган вцепился в нее, как клещами. Все-таки он только ребенок, и ему стало страшно. Но он ни за что не хотел уступить поля боя, показать себя трусливым, как заяц.

— Мой внук в моей квартире будет петь, что ему вздумается, — решительно произнес Гамза. — Он дома. Какое вы имеете право распоряжаться здесь? Откуда вы взялись?

— Вам-то какое дело! Вы меня еще попомните! — завопил человек вне себя от ярости, вернулся в приемную за шляпой и ушел.

— Иди, иди, жалуйся, — неласково проводила его вся приемная. — Тебя никто не держит. Убирайся в свой хайм![51]

Митя не выпускал руку Гамзы. Молодчина дедушка! Пришел на подмогу. Митя был в восторге.

— Дедушка, — воскликнул он задорно, — если будет война, мы победим?

Но на этот раз дед не улыбнулся, как всегда, своему любимцу. Он серьезно посмотрел на него.

— Мы победим, — сказал он, — потому что мы правы. Мы не хотим ничего чужого, но и своего никому не отдадим. Но одними песенками, Митя, ничего не добьешься. Победа дается с большим трудом. Мы должны быть, Митя, очень стойкими и преданными.

Митя, — ведь он еще был маленький, — смотрит снизу вверх на подбородок высокого дедушки и все мотает себе на ус.

— А у немцев жестяные танки, — отзывается он через минуту.

— Нет, — безжалостно возражает Митин папа. Он только что вернулся с завода и моет руки. — У них все из настоящего материала. Они вооружены до зубов. Я не понимаю, — обращается он к взрослым, — откуда берутся такие дурацкие слухи? Запомни, Митя: хороший солдат никогда не преуменьшает силы своего врага. Ты понимаешь меня, надеюсь?

— Да оставь ты его в покое, — тихо, но неприязненно заметила Нелла. Ее удивляло, как это молодые родители могут разрушать тот сказочный мир, в котором живет ребенок.

— Да, — кивает Митя разочарованно. Половины он не понял, но отлично почувствовал, что взрослые всегда портят всякое удовольствие. Чехословакия — Германия — это как «Спартак» — «Славия», спортивные клубы, а Митя болел за Чехословакию. Он нисколько не боялся, что ее обидят немцы. Но он очень опасался позорного поражения. Он тяжело вздыхал от всех этих забот. И сейчас же утешился.

— А у нас танки еще лучше, чем у немцев, и нам на помощь придут красноармейцы, и французы, и англичане, — объявил он громогласно и помчался куда-то, только пятки засверкали.

Он носится повсюду что есть духу, вытаращив глазенки, чтобы ничего не упустить из того, что должен видеть каждый порядочный мальчик: как гонят коней во время майской мобилизации, как проходят солдаты и едет тяжелая артиллерия, пулеметы и танки. Митя разбирается в оружии куда лучше, чем бабушка. Он спрашивает у нее, какая разница между автоматом и пулеметом, а она всегда все путает. Из-за этого Митя стал так непочтителен к бабушке, что мама должна была даже однажды прикрикнуть на него. Потом маршировали «сокольские» отряды и «братья славяне». Смотреть на них Митя отправился с Барборкой. Он вернулся совершенно осипший от приветственных возгласов.

В конце учебного года, который нынче несколько сокращен по случаю всеобщего слета «соколов», секретарь сообщил барышне Казмаровой, что ее спрашивает какой-то господин. Он ждет ее в приемной. Родители гимназисток недостаточно внимательны. Классная воспитательница Казмарова принимает посетителей по пятницам с девяти до десяти. Они могут прочесть это в расписании, вывешенном около учительской, а в перемены она просила бы оставить ее в покое. Покой ей и в самом деле необходим. Смерть отца подействовала на нее удручающе. И гнетущая политическая обстановка также не прибавляет желания жить. Отложив завтрак, Ева взяла записную книжку и вышла к посетителю.

Мнимый отец какой-то пятиклассницы поспешил ей навстречу и, улыбнувшись, превратился из седого незнакомца в Розенштама. Ей снова пришло в голову, что он постарел. Но он, как всегда, подтянут. Его подвижное смуглое лицо, строгий английский костюм резко отличаются от торжественно спокойного Яна Амоса Коменского в шапочке, портрет которого висит на выбеленной стене приемной. Как это не похоже на Розенштама — прийти к Еве в школу! За все годы, что она преподает, он никогда этого не делал.

— Как вы здесь очутились?

вернуться

51

Дом (от нем. Heim); здесь: Германию.

52
{"b":"274984","o":1}