Нат мягко оттолкнул с дороги незнакомца, который тут же принялся вопить так, словно с него заживо сдирали кожу.

«Порождения Проклятия»? Нат недоуменно терялся в догадках. Древняя легенда породила множество сект, верования которых были иногда весьма причудливыми и чаще всего опирались на заклинание Алканека – колдуна, казненного страшной смертью при третьем Императоре. В большинстве из них чрезмерная сила тяжести уподоблялась грузу человеческих грехов, и утверждалось, что груз этот будет только возрастать, пока люди не встанут наконец на путь добродетели. «В противном случае, – пророчили жрецы, – мы скоро будем ползать, как жалкие слизни, раздавленные тяжелым каблуком».

Выйдя на причал, Нат всмотрелся в окружающую темноту. Хотя его глаза почти ничего не различали во мраке, он всей кожей ощущал чье-то враждебное присутствие. И это не были обычные ящеры, потому что до его напряженного слуха то и дело доносились какие-то неразборчивые перешептывания. Ему показалось, будто что-то копошится между сваями причала – какие-то бесформенные тени, ползущие по влажному илу с мерзким сосущим звуком. Неведомое зло было здесь… и даже не пыталось прятаться… Затем он услышал звук, который незадолго до того описывал старик на улице. Зуии… Зуии… Характерный скрежет металлического лезвия, которым водят туда-сюда по точильному камню.

«Ночью весь город принадлежит им…» – говорил тот старик.

Нат крепко обхватил дубину, воздев ее перед собой как меч, и с осторожностью отступил от края причала.

Неожиданный звук шагов за спиной заставил его обернуться. Кто-то крался по набережной, прижимаясь к стене. Человеческая фигура, на двух ногах, явно спешащая одолеть опасный участок как можно быстрее.

Нат был уверен, что это женщина. Ее учащенное дыхание в ночной тишине говорило о том, что она сильно напугана.

Внезапно нечто темное и бесформенное выскочило из тины и быстро поползло к набережной с явным намерением ухватить несчастную за лодыжки и утащить в воду. Жертва испуганно вскрикнула. Нат выскочил из своего укрытия, яростно молотя дубиной по неведомому агрессору, которого ему никак не удавалось разглядеть. Он так и не понял, кто это был – ящер или крокодил, пока у самой земли вдруг не просвистело острое лезвие, едва не полоснув его ниже коленей. Насколько ему было известно, ящеры не умели владеть оружием. Прежде чем он успел догадаться, кто же этот ползучий враг, тот отступил с противным липким чавканьем, снова скрывшись в вязком иле.

Нат повернулся к женщине, едва не ставшей добычей той выползшей из болота твари, и изумленно ахнул:

– Сигрид? Но что ты тут…

– Не сейчас, – тяжело дыша, проговорила девушка. – Позже. Не надо здесь оставаться… Я же велела тебе никуда не выходить. Ты понятия не имеешь, с чем столкнулся. Дурак! Беги и прячься скорее, если не хочешь остаться без ног! Это же мясники! Мясники!

И, даже не поблагодарив его, она растворилась в темноте.

Растерянный и озадаченный, юноша поспешил убраться прочь.

Вернувшись в свое убежище, он растянулся на лавке, не выпуская из рук дубины, и долго смотрел в темноту, пока наконец его не сморил сон.

– Нат! Скорее просыпайся! Нат!

Пронзительный голос Сигрид болезненно сверлил слои забытья, окутавшие усталый мозг Ната.

Он резко вскочил, ободрав кожу на спине о шершавую штукатурку стены. Сигрид во дворе приплясывала от нетерпения, швыряя камешками в единственное уцелевшее оконное стекло.

– Жеребьевка скоро начнется! – снова крикнула она. – Давай поторопись! Не упусти свой шанс!

Нат подобрал сброшенные накануне тунику и противодождевую кирасу и направился к двери. Только тут его ноги почувствовали, что ходить стало неловко из-за наклона пола. Дом накренился! Еще вчера стоявший вертикально, теперь он завалился на бок, так что пол наклонился под углом градусов в тридцать, не меньше. При каждом шаге юноши строение уходило в землю еще на добрый метр, как уходящий на дно корабль!

Спохватившись, он выпрыгнул в окно. Жидкая грязь клокотала уже на уровне второго этажа.

Сигрид сердито уставилась на него.

– Если бы я тебя не разбудила, ты бы потонул вместе с этой хибарой, – бросила она.

Нату хотелось ответить, что нынешней ночью он вытянул ее из весьма серьезных неприятностей, поэтому она могла бы держаться полюбезнее, но он счел за лучшее промолчать.

Поскольку он ограничился пожатием плеч, девушка снова перешла в наступление:

– Дьявол тебя возьми, похоже, ты совсем не отдаешь себе отчета, что здесь происходит! Я знаю, что тебе пришлось немало пережить, но постарайся все же спуститься на землю! От этого зависит жизнь каждого из нас!

Видя, что Нат собирается заговорить о событиях минувшей ночи, она быстро прикрыла ему рот ладонью.

– Не сейчас, – прошептала она. – Здесь даже у стен есть уши!

Улицы вокруг них уже были заполнены всклокоченными толпами, нестройно шагавшими под один и тот же навязчивый, распеваемый во все горло мотив. Нат различил стаккато знакомого лозунга: «Ло-те-ре-я! Ло-те-ре-я!»

Ухватив юношу за руку, Сигрид потащила его за собой. Они долго проталкивались среди возбужденных, громогласно вопящих гуляк, от которых явственно попахивало вонючей самопальной водкой. Мимо стайками проходили женщины – голые по пояс, перемазанные красной краской женщины, размахивающие жезлами с какими-то яркими тряпками. Некоторые мужчины плелись вразвалку, придерживая руками чехлы для члена из папье-маше, явно чрезмерного размера.

Вся эта публика стекалась к южной оконечности холма, к месту, которое назвалось «Русалочьим озером». Это было довольно пугающего вида озерко с темной, непрозрачной водой, возле которого по традиции проводилась церемония жеребьевки. Толпа обступила берега озера, громко лопоча, толкаясь и поминутно рискуя уронить кого-нибудь в воду.

– Пора, – шепнула ему Сигрид. – Пошли.

Перед ними змеилась длинная, насчитывающая более двухсот человек очередь, которая гудела, как пчелиный улей. Нат в детстве не раз присутствовал на ритуале, до тех пор, пока его отец не был избран жребием на службу дозорного, к лучшему или к худшему. В основном к худшему, сказать по правде.

На берегу озера горло перехватывало от запаха застоявшейся тины. Обычай требовал, чтобы каждый участник лотереи сделал шаг вперед и, широко размахнувшись, запустил в воду обломок черепицы, на котором было вырезано его имя. Вся сильная половина населения поочередно повторяла этот жест до тех пор, пока на дне не образовывался полный справочник, в котором упоминались все до единого мужские имена жителей Сольтерры. Когда наступало время тянуть жребий, к озеру вызывали слепого ныряльщика Торна, обвязывали его вокруг пояса веревкой и сталкивали в воду. Он погружался, сведя ноги вместе и раскинув крестом руки с раскрытыми ладонями. Коснувшись первого же осколка камня, он стискивал его в кулаке и подавал знак тянуть его обратно. После этого оставалось лишь зачитать имя, начертанное на обожженной глине. Иногда это оказывалось имя уже умершего человека, потому что на дне озера скопились куски черепицы за много поколений; тогда Торну приходилось нырять снова.

Затем табличку с именем проносили по всему городу. Избранного провозглашали Дозорным на последующие пять лет и с почетом провожали до входа в башню. Ощущая на своих плечах бремя внимания всей собравшейся толпы, он входил, печатая шаг, в приоткрытую железную дверь. Он знал, что, переступив этот порог, найдет внутри сложенную на стуле зеленую мантию с капюшоном – символ своей службы, – а также связку ключей. Его предшественник выйдет наружу, не вызывая отныне ничего, кроме равнодушия, и, опустив голову, поплетется домой, где первым же делом вырежет свое имя на глиняной табличке в предвкушении следующей жеребьевки.

Да, Нат помнил весь ритуал наизусть. Но разве его отец не был одним из лучших дозорных за всю историю Сольтерры?

Тут он заметил, что Сигрид настойчиво тянет его за локоть.