Йола уже почти решила перекусить здесь, но затем они заглянули в русский трактир. Там работали белокурые официантки в причудливых кокошниках с разноцветными лентами.

— Но в одно место мы точно заглядывать не будем, — твердо заявил маркиз, — в английскую таверну. Там официантки безвкусно одеты, и мне говорили, что кормят ужасно.

В конце концов, чтобы развлечься, они решили перекусить в тунисском кафе. Здесь у официанток миндалевидные глаза были густо обведены сурьмой.

— Ясно одно, — сказала Йола, когда они завершили трапезу, сопровождавшуюся взрывами смеха. — Когда живешь во Франции, нужно есть у французов.

— Когда живешь во Франции, нужно все делать вместе с французами, — ответил маркиз. — Кстати, это касается и любви.

В его голосе прозвучали нотки, от которых Йола смутилась. До этого момента они с таким увлечением осматривали выставку, что у них не было возможности поговорить о чем-то личном.

Впрочем, она отчетливо понимала, что произошло накануне. Прошлой ночью она легла спать, думая о нем, и проснулась с его именем на губах.

Она до сих пор ощущала тот трепет, который маркиз своим поцелуем разбудил в ней. Теперь, когда они снова были вместе, ею владело странное возбуждение, какого она никогда не испытывала раньше и которое накладывало отпечаток на все, что она говорила и делала.

— Я не влюблена в него, — мысленно повторяла она, прекрасно понимая, что это не так и она лжет себе.

После обеда они еще час осматривали экспонаты выставки, а потом маркиз решил, что она устала, и отвез ее назад в дом Эме Обиньи.

— Вы сегодня снова ужинаете со мной, — сказал маркиз. — После чего я хотел бы с вами поговорить.

Сзади сидел кучер. И хотя он вряд ли мог подслушать их разговор, одно его присутствие делало близкое общение невозможным.

— Вы просите или приказываете? — уточнила Йола.

— Я прошу или, если угодно, умоляю вас, но ни за что не приму отказа.

Она и не хотела отказываться от его приглашения.

Вместе с тем она чувствовала, что их отношения становятся все более и более близкими, и не знала, как поступить. Она приехала в Париж, чтобы лучше узнать маркиза, выяснить, что он за человек. И вот теперь ей казалось, что все произошло слишком быстро. Ей было трудно думать об этом и даже дышать.

— Спасибо, что отвезли меня на выставку, — сказала она из вежливости.

— Это все равно что впервые сводить ребенка на детский спектакль, — с улыбкой ответил маркиз.

— Вы действительно так пресыщены жизнью? — удивилась Йола. — Вы должны были бы гордиться французской выставкой.

— Мне было трудно смотреть на что-то еще, кроме моей спутницы.

Пока они бродили из павильона в павильон, Йола ощущала на себе его взгляд. Она нарочно старалась не смотреть ему в глаза, опасаясь прочесть в них то, что маркиз говорил ей без всяких слов.

— Думаю, мы с вами довольно поговорили о прекрасной Франции, — произнес маркиз, когда они подъезжали к улице Фобур-Сент-Оноре. — Сегодня вечером я намерен поговорить о вас и, конечно, о себе.

— Вы хотите сказать, что Эме устраивает ради меня вечеринку? — предположила Йола.

— Я уже предупредил ее, что мы ужинаем вместе.

— Прежде чем спросить меня?

— Я же сказал вам, что не потерплю никаких отказов.

— А вы диктатор.

Она говорила непринужденно, и вместе с тем ей казалось, что она ведет с ним борьбу, что маркиз вторгается в ее жизнь, подчиняет ее себе, в то время как она еще к этому не готова.

— Думаю, я имею право быть диктатором, — возразил маркиз на ее обвинение, — равно как и на многое другое. Но я скажу вам об этом сегодня вечером. Будьте готовы; я заеду за вами в семь тридцать.

С этими словами он въехал на гравийную дорожку, ведущую к парадной двери дома Эме.

— Вы войдете? — вежливо осведомилась Йола.

Маркиз покачал головой.

— До того как мы увидимся с вами сегодня вечером, есть дела, которые требуют моего участия, — ответил он. — Извинитесь от моего имени перед Эме.

— Непременно это сделаю, и еще раз спасибо, — промолвила она, робко улыбаясь.

Маркиз, не выпуская поводьев, поцеловал ее руку в перчатке.

— Не забывайте обо мне, — еле слышно произнес он, чтобы его слов не услышал лакей, который уже спустился на мостовую, чтобы помочь Йоле выйти из экипажа.

Пальцы маркиза сжали ей руку. Йола невольно ощутила, как от этого прикосновения по ее телу пробежала приятная дрожь.

Маркиз наверняка догадался об этом — в глазах его вспыхнул огонь. Йола быстро вышла из экипажа и пошла к дому.

Эме дома не оказалось, и Йола направилась прямиком к себе в спальню. Сняв элегантное желтое платье, в котором она ездила на выставку, и крошечную, украшенную цветами шляпку, она разделась и легла в кровать.

Было бы неплохо немного поспать, но вместо того, чтобы уснуть, Йола поймала себя на том, что она все время думает о маркизе.

Прошлым вечером она ощутила упоительный восторг и теперь твердила себе, что вряд ли он испытывал те же чувства, что и она. Это был первый ее поцелуй, а он за свою жизнь целовал многих женщин. Так что вчерашний поцелуй для него не так важен, что бы он ни говорил по этому поводу.

Вчера, когда он наконец оторвал губы от ее губ и поднял голову, Йола тотчас же зарылась лицом в его плечо, не смея взглянуть ему в глаза.

Спустя мгновение, как будто молчание было красноречивее всяких слов, маркиз тихо произнес:

— Надеюсь, ваш первый поцелуй не разочаровал вас, моя дорогая?

— Я… я не знала, что поцелуй — это так чудесно, — прошептала в ответ Йола.

— Я же говорил вам, что вы как ртуть в моих руках, — сказал граф, — и все же на какой-то волшебный миг вы не сумели убежать от меня.

Она негромко рассмеялась от счастья.

Затем маркиз пальцами приподнял ей подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

— Вы прекрасны, — сказал он. — Невероятно прекрасны. И я был прав, когда решил, что Булонский лес будет лучшим обрамлением для вашей красоты.

Ее лицо озарял лунный свет, а силуэт четко вырисовывался на фоне серебристого водопада, который струился у нее за спиной, стекая в пруд возле их ног.

Маркиз пристально посмотрел на нее, а затем вновь приник к ее губам поцелуем, медленно, властно, жадно. Йоле казалось, что невозможно вырваться из его объятий. Теперь она в сто власти.

Затем, словно сознавая, что после высочайшего блаженства, которое они испытали, любые слова или действия будут смахивать на пародию, маркиз повел ее назад по извилистой тропинке к тому месту, где их поджидала карета.

Они молча ехали назад, и всю дорогу он крепко сжимал ее руку. Лишь когда они подъехали к дому Эме, маркиз помог Йоле сойти на землю и сказал:

— Завтра в половине одиннадцатого я заеду за вами и отвезу вас на Всемирную выставку.

Йолу переполняли чувства, поэтому она с трудом понимала, что он ей говорит. Ее собственный голос замер в горле.

Их взгляды встретились, и на мгновение они застыли на месте. Затем маркиз повернулся и пошел назад к карете.

Йола поднялась к себе в спальню. Ей показалось, что сердце ее подпрыгнуло, и весь мир перевернулся.

Она приказала себе не терять голову.

Вероятно, маркиз возбуждал в ней такой восторг по причине ее юности и неопытности. Ему нельзя отказать в наблюдательности. Он понял, что она еще ни разу не целовалась с мужчиной. Но это вовсе не значит, что его привлекала именно ее неопытность. Скорее новизна ситуации.

Каждое мгновение до их новой встречи Йола пыталась убедить себя, что ничего особенного не случилось и не стоит придавать происшедшему слишком большое значение. Она не хотела признать, что ее чувства к маркизу переменились.

И все же стоило ей увидеть его в салоне Эме, как она ощутила трепет во всем теле и думала только о том, как он красив.

И вот теперь, ворочаясь с боку на бок на мягких подушках, она боролась с собой, не желая признаться себе, что безумно в него влюблена.

Но разве не об этом мечтала она всегда? Разве не такой представляла себе любовь? Да, если бы только на его месте был другой человек. Ведь, приехав в Париж, она испытывала к нему лишь неприязнь, считая его любителем удовольствий и подозревая, что он живет на средства своих любовниц. Она ожидала встретить повесу и ветреника, в голове у которого нет ни одной серьезной мысли.