По двору Малеев еще шел, но по лестнице и по коридорам он уже бежал. В канцелярии он увидел Сверчкова, схватил его за рукав и вместе с ним, недоумевающим и слегка сопротивляющимся, влетел в кабинет командира.

Малиновский посмотрел на Малеева скучающим взором и терпеливо выслушал сбивчивый рассказ комиссара.

— Под арест? Прекрасно сделали. А командиру? Что же, э… э… командиру — выговор в приказе.

— И командира под арест! И красноармейцев и командира, чтоб было понятней.

— Хотите командира под арест? — переспросил Малиновский. — Сразу подорвать авторитет командира батареи?

— Негодный командир он, Константин Иванович. Сменить его вообще надо, — наседал Малеев. — И посадить надо. Вот поручите товарищу Сверчкову.

Сверчков досадовал, что не ушел из кабинета в удобную минуту.

Малиновский улыбнулся одними глазами.

— Дмитрий Александрович, по моему приказанию э… арестуйте штабс… э… командира второй батареи и посадите его… э… куда-нибудь, вместе с красноармейцами.

— А куда же мы его денем? — спросил он у комиссара. — Ведь у нас нет ни губы, ни арестного помещения. Гауптвахта… в Красной Армии… — недоуменно размышлял он вслух. — Видимо, нужно будет завести. А пока можно в чистый подвал. Принести стол, скамью… Ведь ненадолго?.. — спросил он комиссара.

Сверчков отправился на казарменный двор. Окруженный красноармейцами, стоял Шавельский. Обиженным голосом он оправдывался перед сочувствующей ему толпой. Сверчков подошел к нему и официальным тоном сказал:

— Товарищ Шавельский, по приказу командира дивизиона я должен арестовать вас. У вас нет оружия? Будьте любезны следовать за мною. — Он пошел вперед, не дожидаясь ответа.

Шавельский развел руками, как бы спрашивая не то у сверчковской спины, не то у красноармейцев: за что? — и послушно двинулся за Дмитрием Александровичем. У входа в подвал он остановился.

— В подвал я не пойду. Что я, собака, что ли?

— Поставим вам стол и скамью. Там чисто.

— Красиво! — бросил в лицо Сверчкову Шавельский. Он осмотрел нахмуренные лица красноармейцев, еще раз упрямо топнул ногой и плаксивым голосом заявил: — Я не свинья — валяться по подвалам.

Малкин толкнул в бок Сергея Короткова:

— Как хороший командир — так его в подвал…

— Крутют… — буркнул Коротков Игнат.

— Не давать командира, — выкрикнул громко один из батарейцев.

— И паек фунт! — подсказал Малкин.

— А матрацы иде?

— И теплое белье?

— Сапог навезли, а не выдают, — поддавал Малкин.

Голоса вспыхивали то здесь, то там.

— Товарищ Шавельский, прошу вас подчиниться, — обеспокоенно и многозначительно сказал Сверчков. — Я сам подчиняюсь приказу и рекомендую вам сделать то же.

Игнат Коротков заступил дверь подвала и заявил Сверчкову:

— Не пущам командира в подвал.

Он хотел увести Шавельского, но Сверчков резким тоном сказал ему:

— Игнат Степанович, не мешайтесь не в свое дело.

Шавельский колебался.

Тогда Малкин крикнул:

— Сегодня арестуют, а завтра начнут морду бить.

— Понравилось начальствовать!

Сверчков обернулся к Малкину:

— Вас тоже придется арестовать.

— Всех арестуйте!

Теперь двор гудел недобрым шорохом голосов, готовых взорваться, расколоть толпу на два враждебных лагеря. В этот момент, как будто на зов расходившейся братвы, с разудалой песней вошла во двор колонна первой батареи. Синьков скомандовал: «Разойдись!» — и красноармейцы обеих батарей смешались.

Разбойный свист вырвался из рядов, охальнический и бессмысленный. Спрятавшись за чужие плечи, засунув в рот два пальца, не разбирая, в чем дело, свистел Федоров.

— А ну, спокойно! — рванулся вперед коммунист Сергеев.

Но на свист уже летели люди со всех концов двора, с улицы. Налетали с веселым гулом. Несколько человек, переглянувшись с Малкиным, дружно замахали руками и заорали что-то не своими голосами. Кто-то сильно толкнул Сергеева. У многих красноармейцев — озабоченные, непонимающие лица, но все как один напряжены и взволнованы. Никто не вступился за Сергеева. Он отошел в сторону, ища своих. Вокруг не было видно ни одного коммуниста, только маленький Холмушин жался к нему и шептал:

— Что ж это будет, что будет?..

— Иди ты к черту! — ругнул его Сергеев и пошел к воротам.

— Набрали, а кормить нечем, а в деревне хлеб забираете, — кричал между тем Малкин.

— Айдате по домам!

— У легкачей уже одни каптеры остались, — крикнул парень, прибежавший от ворот.

— Пехотные уже на вокзале.

— Одни мы дураки!

— Робя, айдате по вокзалам!..

Синьков стоял у дверей управления. Воробьев, конечно, ринулся бы с головой в эту кутерьму. Но следует выдержать характер. Бесформенный бунт, без главарей, без командира. Его раздавят. А стать за комиссаров — это значит настроить против себя как раз тех, на кого впоследствии придется опереться… Он взбежал по лестнице и из окна пустого помещения, как с наблюдательной вышки, следил за двором. Если здесь действуют эсеры — пусть сами платят за разбитые горшки. Запоздалые вояки. Пускай летят клочья и у тех и у других. Для него, Синькова, это только приближает удобный час.

Он решительно сбежал к воротам и, отозвав растерявшегося молодого батарейца, члена коллектива Сычева, сказал ему:

— Гони в райком верхом или на трамвае. Передай Черных, чтобы спешил сюда. Ну, марш, бегом!

Сычев как будто ждал этого энергичного приказа.

Он встретил Алексея у остановки трамвая. Уже его растерянное, искаженное испугом лицо заставило всех членов бюро ускорить шаги.

Задыхаясь от быстрого бега, Сычев бросал отрывистые слова:

— Сергеева побили… Брешут — новая власть… По домам…

В подъезде серого дома стояли три члена коллектива. Увидев Алексея во главе партийного бюро, они присоединились к нему. Петров и Лысый вышли из-за угла. Панов стоял у штабного крыльца и смотрел в раскрытые ворота казарменного двора, в котором бурлило человеческое море. Холмушин бросился из ворот навстречу. Кто-то со свистом и гиком гнался за ним. Он попал прямо в объятия Алексея.

— Нельзя, нельзя туда, — по-детски расставил он руки. — Сергеева убили.

Алексей отшвырнул его в сторону. Двор был заполнен кричащей, возбужденной толпой. Дуло гаубицы глядело прямо в ворота. Оно медленно и угрожающе поднималось…

Малкин между тем неистовствовал. Он чувствовал себя на февральском митинге.

— Товарищи, что делается! — кричал он, взобравшись на лафет. — Опять война, опять арест и в морду. Опять житья нет хлеборобу. Уже во всех частях Петрограда солдаты сами объявили вторую демобилизацию. На вокзалах новая власть подает поезда по домам. Надо только дружно, не поддаваться латышам и комиссарам…

Сверчков, оставив Шавельского, бежал к управлению.

— Товарищ комиссар, — запыхавшись, влетел он в кабинет.

— Арестовали? — поднял голову Малеев.

— Уже не до Шавельского. Там бунт. Кричат, что в городе новая власть…

Малеев сорвался с места и ринулся по лестнице во двор. Его лицо бледнело и алело на ходу.

Шумный митинг гулял у орудий. Кто-то в папахе ораторствовал, стоя высоко на зарядном ящике. Его перебивали. Коммунисты Сергеев и Крылов, устремившиеся вслед за комиссаром, тянули оратора за полы шинели. Расталкивая народ, Малеев бросился к ящику.

— В чем дело, товарищи?

Толпа ответила мохнатым, неразборчивым криком. Малеев взбирался на зарядный ящик:

— Кто хочет чего, говори!

В гомоне сотни голосов опять потонул смысл заявлений.

— Валяй во всю! — сказал Малкину Коротков Игнат.

Малкин взвыл высоким, тоненьким голосом:

— Бей комиссара!

Мартьянов забежал к орудию. У него были воспалены глаза. Заметно дрожали его большие руки. Вместе с каким-то фейерверкером в папахе он выхватил из ящика снаряд и зарядил гаубицу.

— Мы им пошлем гостинец. Разойдись!

Люди, пригибаясь к земле, убегали от ворот, от входа в управление.

Дуло гаубицы медленно поднималось и теперь смотрело на окна штаба.