3 сентября в 9 часов утра британский посол в Берлине предъявил ультиматум, требовавший ответа в течение двух часов. Ответа не последовало. Автоматически наступило состояние войны, о чем Чемберлен мрачно сообщил в своем выступлении по радио. А когда он закончил речь, звуки сирен возвестили о воздушном налете. Жители Лондона толпились в убежищах, послушно надев противогазы. Но это была ложная тревога. Французов вовлекли в войну их британские союзники. В полдень был предъявлен французский ультиматум, в 17 часов срок его истекал, но ответа также не было.
Вступление Англии и Франции в войну было связано с той частью мирного урегулирования, которую, с их точки зрения, труднее всего отстаивать. Не видно было признаков общественного подъема. Люди приняли войну как некую формальную необходимость. В Англии они говорили: «Давайте с этим покончим», а во Франции: «Надо с этим покончить».
Объявление войны было дипломатическим жестом, которых много было и прежде. Но Польше ничем не помогли. Английские военные самолеты напали было на германские в Вильгельмсхафене, но понесли тяжелые потери и фактически не причинили ущерба противнику. Новых попыток они не предпринимали. Французы неторопливо укрепляли линию Мажино. Теоретически у них было подавляющее превосходство. У немцев – всего 33 дивизии на западе, главным образом составленные из ветеранов первой мировой войны, танков не было, орудий – 300. У французов – 110 дивизий, 3286 танков и 1600 орудий, но из них 10 дивизий было на итальянской границе, 15—в Северной Африке, 40 – на бельгийской границе. На линии Мажино оставалось лишь 45 дивизий, притом танки не были подготовлены для самостоятельных действий. Некоторые французские части продвинулись в район Саара, откуда немцы ушли. Единственным препятствием на пути французов оказались мины-ловушки. Когда после поражения Польши 17 сентября немецкие силы двинулись на запад, французы отступили. Даладье, французский премьер-министр, хвалился тем, что мало пролито французской крови.
Таким образом поляков оставили сражаться одних. На бумаге соотношение польских и немецких дивизий было следующим: 40 польских дивизий против 52 немецких.[3] Но затяжка мобилизации в угоду западным державам привела к тому, что свыше половины польских дивизий так и не были укомплектованы. Кроме того, у немцев было 6 бронетанковых дивизий, а у поляков – мало танков и большая часть самолетов потеряна. Поляки расположили свои армии на передовых позициях – отчасти для защиты своих промышленных районов, расположенных в основном на западе, отчасти питая фантастическую надежду вторгнуться в Германию. Две немецкие армии, одна из Восточной Пруссии, а другая из Силезии, вклинились в тылы польских позиций и нарушили коммуникации. Немецкие бронетанковые дивизии устремились вперед, больше рассчитывая на свою скорость, чем на огневую мощь. Пехота лишь закрепила достигнутое. В польских армиях возник хаос.
Был один просвет во мраке. 8 сентября отступавшие к востоку польские войска натолкнулись возле реки Бзура на германский фланг. Шесть дней продолжалось тяжелое сражение, самое крупное в Европе за все время до нападения немцев на Советскую Россию в 1941 г. Немецкое командование было сильно встревожено: это показатель того, как может провалиться танковая атака, если потерян темп наступления. 14 сентября изможденные, но оставшиеся в живых поляки ушли в осажденную Варшаву; разбитые остатки польских армий отступили далеко на юго-восток, причем их командиры по-прежнему надеялись получить новые запасы через Румынию или даже помощь в виде наступления союзников на западе. Вместо этого с востока в Польшу вступили советские войска. И тогда прекратились все боевые действия. Польское правительство бежало в Румынию и было там интернировано. В Париже было создано правительство в изгнании. Спаслось также около 70 тыс. польских военнослужащих, 3 эсминца и 2 подводные лодки. Варшава продержалась до 28 сентября, 5 октября сдалась последняя польская крепость.
694 тыс. польских солдат попали в плен к немцам, а 217 тыс. – к русским. Немцы потеряли убитыми 8400[4] человек. Их запасы истощились к концу боев. Если бы французы предприняли наступление, у немцев не было бы возможности сопротивляться. Это ясно показывало, хотя об этом, конечно, не знали на Западе, что Гитлер, отнюдь не готовясь к большой войне, действовал на узком участке и рассчитывал на быструю, достигнутую недорогой ценой победу.
Победы немцев застали русских врасплох. Молотов, народный комиссар иностранных дел, жаловался 10 сентября германскому послу: «Красная Армия рассчитывала на семь недель, а они сократились до нескольких дней». К тому же Молотову нужен был предлог, чтобы оправдать действия советских властей в глазах мировой общественности. Он хотел заявить, что Красная Армия пошла в наступление, чтобы стать на защиту украинцев и белорусов, которым Германия «угрожала». В конце концов, учитывая возражения немцев, он пошел на компромисс: было публично заявлено, что Советский Союз счел себя обязанным вмешаться, чтобы защитить украинских и белорусских братьев. Советское наступление 17 сентября почти не встретило сопротивления, ведь многие поляки думали, что русские идут спасать их. Только 737 советских солдат было убито.
28 сентября Риббентроп снова отправился в Москву. Первоначальные расхождения были улажены. В сферу влияния России переходила Литва, Германии досталась вся этнически однородная территория Польши; во многом это соответствовало границам, намеченным еще императрицей Екатериной полтора столетия назад. Первоначально Гитлер, видимо, намеревался превратить Польшу в своего рода сателлита Германии, но Сталин на это не согласился. Обе стороны договорились «не допускать на своей территории какой-либо агитации за Польшу». Это имело серьезные последствия. Гитлер утратил право предъявить даже незначительное требование уступок со стороны Польши, таким образом заранее было обречено его так называемое мирное наступление на западные державы. Еще ужаснее то, что, оказавшись под властью немцев, хозяйничавших в анонимном «генерал-губернаторстве», поляки и особенно евреи стали первыми жертвами нацистской политики расового уничтожения. Советский режим был жестоким, немецкий – отличался массовыми убийствами. За два года советские власти арестовали около 1/5 всех поляков на присоединенных к СССР территориях. За пять лет немцы убили столько же поляков, живших на территории Германии.
Возмущенно и беспомощно следило британское правительство за советской интервенцией. Генеральный штаб утверждал, что Англия должна объявить войну Советской России, что «стратегическая обстановка будет опасной, но не безнадежной». Министерство иностранных дел Англии вносило свои коррективы, заявляя, что англо-польский союз действителен лишь в случае германской агрессии. Более того, министерство иностранных дел указывало, что британское правительство, намечая в 1920 г. линию Керзона, считало по праву принадлежащей русским ту территорию, которую теперь заняли советские войска. Но, не сумев защитить Польшу, англичане не могли дать санкцию на ее расчленение. В дальнейшем не было удобного случая признать законность наступления, предпринятого Советской Россией, и до конца второй мировой войны вопрос этот постоянно осложнял отношения между Советской Россией и западными державами.
Черчилль, в прошлом главный поборник военной интервенции против большевиков, теперь стал инициатором более реалистической политики. Он писал 25 сентября 1939 г.: «В период страшной войны чувства отступают перед необходимостью разгромить врага». 1 октября он сказал, выступая по радио: «Лучше, если бы русские армии стояли на своих нынешних рубежах как друзья и союзники Польши, а не как захватчики… Но как бы то ни было, рубеж там, и возник Восточный фронт, который нацистская Германия не смеет атаковать». Здесь Черчилль впервые провозгласил политику, которую ему пришлось проводить с 22 июня 1941 г. до конца войны. Гитлер напал на Польшу, чтобы устранить угрозу Восточного фронта. Но уничтожение Польши привело к возникновению этого фронта, который в конечном итоге должен был уничтожить самого Гитлера.
