С этой медсестрой Дашей, голубоглазой брюнеткой, и пытался "замутить" бывший сутенёр Евсеев. Он буквально ходил за женщиной по пятам, задабривал передачами, ухаживал, делал комплименты. А главное - ссал в уши, что, когда выйдет на свободу, непременно на ней женится.

Даша уже имела горький опыт в жизни, несмотря на то, что была очень привлекательной, симпатичной и стройной: её бросил муж, променяв на какую-то стерву, которая соблазнила его анальным сексом, чего Даша никогда не позволяла.

Она осталась с шестилетним сыном Игорем и пожилой мамой. Молодая женщина знала про этих притворщиков всё, молча их презирала, всех шестерых, но виду не показывала. Ведь ей надо было на какие-то средства подымать ребёнка и обеспечить себя. Мать тоже вкладывала свою небольшую пенсию, но это были лишь крохи...

Медичке было жалко лишь Васю Лейкина. По рассказам тюремной охраны она узнала печальную историю этого парня, но, увы, кроме медикаментов ничем ему помочь не могла. Даша сочувственно посмотрела в его сторону, вздохнула и вышла из палаты.

Андрей последовал за ней в процедурный кабинет.

- Послушай, Даша, тебе что, нравится этот ублюдок? - спросил он. - Да ты знаешь, за что этого козла арестовали?

"Сам ты козёл!" - подумала про себя женщина, но промолчала.

Но наглец не унимался и, зайдя к Даше сзади, начал её мацать.

- Не надо! - тихо, но грозно прошептала женщина.

- Чего не надо! Слушай, ты, цаца, долго будешь мяться как целка? - Андрей поднял белый халат медсестры и сунул руку под трусики.

- Отпусти, я закричу! – так же тихо произнесла она.

- Замолкни, сучара! - зашипел Евсеев, - стой и не трепыхайся, иначе вылетишь с работы.

Увидев ключ, торчащий в двери, он запер её изнутри и бросил на топчан женщину. Сорвав с неё одежду и возбудившись, Андрей получил своё удовольствие, отымев медсестру как хотел, после чего вернулся в палату.

Униженная и оскорблённая женщина долго плакала, сидя за столом в своём кабинете.

В те дни, когда Вася лечился от психоза, случившегося с ним в камере, в следственном отделе СИЗО допрашивали с пристрастием Гаврилу и его подельников. Калюжного били менты, тот харкал кровью, но держался достойно.

- Гражданин Калюжный, вы хотели насмерть забить гражданина Лейкина? То есть убить его? - монотонно и спокойно спрашивал старший следователь по особо важным делам.

- Говори, гнида! - оскалился здоровенный амбал в милицейской форме, согнув Гаврилу в позу Z.

- Да, хотел. Он изнасиловал мою сестру, - отвечал арестант.

- И ты имел на это право? - процедил сквозь зубы следак и кивнул ментам. - Так я тебя научу уважать законы, шелупонь!

Мент-амбал принялся снова избивать Калюжного. Другой, поменьше фигурой, придерживал Гаврилу, чтоб тот не ударился об стену.

Подельники вели себя трусовато, они были напуганы и без того, поэтому безоговорочно подписывали всё, даже не читая протоколов допросов.

Одного из них опустили потом в камере, другого выпустили до суда под подписку о невыезде, получив приличную взятку от родственников арестанта Рюрикова (Рюрика).

Впереди должен был состояться судебный процесс: и над теми, кто избивал, и над тем, кого подозревали в изнасиловании.

В процессе следствия заболел и умер в камере один из соучастников Гаврилы Калюжного, опущенный Туц. По другим данным, парень удавился на тюремной простыне. Калюжный корчился от боли отбитых внутренностей, но держался. Один из тюремных авторитетов «подогревал» парня чем мог.

«Волына» (такое его было погоняло) подгонял Гавриле кружку с чифирем и "колёса", и тот забывался от кайфа. Давали Калюжному и обезболивающее, а также хорошую еду.

Второй его подельник, Эдик Рюриков, выкупленный до суда состоятельными родственниками, жил в постоянном страхе. Он боялся выйти из дому на улицу, сидел взаперти в своей комнате пятикомнатной квартиры, обставленной дорогой мебелью, устеленной коврами и прочими импортными вещами. Рюрик когда-то играл в ансамбле, потом ему это наскучило, и он примкнул к местному авторитету Калюжному. Отец Эдьки, большой начальник, здоровый, лысоватый мужик, нещадно бил сына, надеясь выбить из него всю дурь, заставить поступить в институт, но тот назло уходил из дома и гулял до утра в подвыпившей компании Гаврилы и с дворовыми девками. Те без всяких уговоров отдавались в интимных утехах, а чтоб не забеременеть, заранее запасались презервативами.

Калюжный покровительствовал Туцу и Рюрику, был за них горой, но и от них требовал безоговорочного подчинения.

Рюрик панически боялся, что с ним может произойти в местах лишения свободы то же самое, что и с Туцом. Боялся он и самого Калюжного, который наверняка не простит ему трусости и предательства, боялся мести матери Васи Лейкина, боялся всего и дрожал от страха...

- Рюмка водки, чай на столе... - пел под гитару в палате психиатрического отделения, где лежал Вася Лейкин, один из пациентов.

- Смотри, насильничек очнулся! - отозвался под бой гитарных струн бывший сутенёр Евсеев.

- Ты на себя посмотри! - отозвался третий блатарь. - Кто вчера Дашку во все дыры мурыжил? Не боишься, что самому такую же статейку впаяют?

- Заткнись, падла! - рявкнул взбешенный Андрей, - Замочу, паскуда!

- За падлу отвечаешь? - зашипел блатарь. - Ты чё, сука, наблатыкался и вперёд у руля уже? Да кто ты такой?!

Мужчина средних лет встал и попёр на долговязого сутенёра.

- Порву! - взвизгнул в ответ Андрей и началась драка.

Вася безучастно смотрел на дерущихся, ему было глубоко плевать, кто кого удавит. Болели ягодицы от множества инъекций, но Лейкин уже привык терпеть боль, у него теперь была ни с какой не сравнимая боль душевная, которая в отличии от телесной - просто херня.

А парень с сорокадвухлетним мужланом бились не на жизнь, а на смерть, в ярости один норовил разорвать как зверь другого. И только подоспевшие "тюремщики" помешали им это сделать.

Вместо переезда в обычную психушку оба м…ка угодили в цугундер, и в палате количество пациентов поуменьшилось.

Лейкин облегчённо вздохнул...

Судебный процесс над Гаврилой Калюжным и Эдуардом Рюриковым начался быстро, при закрытых дверях. Судья Филимонов Арсений Петрович - старый и лысый взяточник, в очках из золотой оправы; в таких же очках сидела его секретарь - молодая, высокая, но некрасивая и накрашенная килограммом косметики, ничем не привлекательная девица. Она занималась протоколами допросов. Из народных заседателей сидели две женщины, тоже такие же "серые мышки". Справа от судей прокурор, такой же пожилой, как и судья, с надменным выражением лица, седовласый, но аккуратно причёсанный и ухоженный. Рядом со скамьёй подсудимых разместились два адвоката - Илья Ильич Трухин, симпатичный мужчина лет сорока, спокойный и уверенный, защищавший Рюрикова. Калюжного защищал совсем молодой, высокорослый парень: полгода назад он был ещё студентом юрфака. Собственно, он и не защищал, а лишь присутствовал, да помалкивал в тряпочку.

- Подсудимый Калюжный, - хитрым и въедливым голосом спросил старый очкарик-судья, - пожалуйста, встаньте, назовите свой возраст, место рождения, место работы.

Гаврила, весь избитый ментами, нехотя ответил.

- Признаёте вы себя виновным? - хитро прищурившись, снова задал вопрос Филимонов.

- Нет, - коротко и чётко произнёс Калюжный.

- Напрасно, подсудимый, напрасно, - ехидно продолжал Арсений Петрович, - увы, не в вашу пользу.

- А мне плевать! - вдруг рявкнул Гаврила. - Этот козёл надругался над моей родственницей, обрюхатил её...

- Успокойтесь пожалуйста! - тоненьким голосочком пропищал его "адвокат".

Калюжный брезгливо посмотрел в сторону высокого парня и отвернулся.

- Присаживайтесь, подсудимый, - невозмутимо и властно приказал Филимонов.