Зыбов напрягся, чтоб что-нибудь припомнить - когда он делал дурное другим. Но не мог. Он так и не понял, почему его отправили на принудку, почему навесили чужое убийство, почему этот мир так суров и несправедлив?..

Напротив, на такой же шконке, лежал другой больной, Дамир Ильязов, татарин среднего возраста с густой чёрной бородой. Он был тоже на принудительном лечении, но в этом был действительно виноват. Костя встретил бородача ещё на спецу, но тогда бороды у татарина ещё не было. Вернее, его каждый раз строго по графику выбривали.

Здесь на общем режиме бриться никого не заставляют - всё же провинция - хоть совсем зачухайся! Ильязов совершил ужасное злодеяние - напал на беззащитную, хрупкую девушку за городом, затащил за железнодорожное полотно, разорвал верхнюю одежду и трусики. Он долго тёрся своим вялым членом о половые органы девушки, надеясь возбудиться, но из-за её крика у него ничего не получилось. Опасаясь, что жертва заявит в соответствующие органы, Дамир задушил девчонку. Однако татарина вскоре вычислили и арестовали. В тюрьме и на следствии его жестоко избивали, а сокамерники опустили. Ильязов пытался покончить с собой - суд признал Дамира душевнобольным.

- Наблюдательная палата! Кому парафин поставить? - после пересменки вошла в надзорку дежурная медсестра Валентина Дмитриевна, женщина лет сорока, приятной внешности и ухоженная. Все те больные, кому делали уколы аминазина или тизерцина, сразу отозвались. Зыбов лёг на живот - ему тоже положили на ягодицы горячие подушки, а после этой процедуры сделали дополнительно йодную сетку. Уколы все равно болели, но постепенно рассасывались шишки в местах, где делали инъекции. Через две недели вернулся из отпуска заведующий отделением Куприянов. Костя на обходе молчал, больше не просился вывести его из наблюдалки. И лишь через полтора месяца, когда все адские процедуры закончились, Константина вывели без его уговоров в хорошую и тихую палату. Его поместили рядом с симулянтом Федюшиным, которому возвращаться в свой ЛТП не хотелось. Эгоистичный Славик, пока Зыбов был в надзорке, даже не навестил товарища, не предлагал тому папироску в курилке, старался вообще туда не заходить, если вдруг через наблюдательное окно видел Костю.

- О, Зыба! - как будто не виделись сто лет, воскликнул Славка. - Ты теперь соседом моим будешь! Ну, рассказывай, что там у тебя случилось с Аннушкой?

Зыбов отвернулся, презрительно поджав губы. Федюшин ему стал крайне неприятен. Чтобы скрыть свою неприязнь, Костя сделал вид, что задремал.

- Костян, не по-товарищески как-то - не отвечать... - мрачно произнёс алкаш.

- Отстань от него, Федюшин! - чуть ли не приказным голосом сказал пожилой больной, лежавший у окна, в углу. Игорь Иванович Хромов, бывший участник второй мировой, офицер-переводчик, образованный и подтянутый, сошёл с ума после войны. Его комиссовали из армии - положили сначала в областную психбольницу, затем перевели по месту жительства. Врачебная комиссия признала его психбольным - дали инвалидность, а в собесе райцентра насчитали бывшему вояке приличную пенсию. Однако здоровье Игоря Ивановича оставляло желать лучшего. Жена у него погибла ещё во время оккупации: полицаи, желающие выслужиться перед фрицами, надругавшись над молодой женщиной, заживо её сожгли. Спасти мирным жителям удалось только дочь - её заперли в одном из подвалов дома, куда враги не дошли. Девочку звали Ксенией. Теперь она выросла и навещает своего отца в психушке как единственная его близкая родственница.

- А, старый вояка... - и Славка замолк. Спорить с человеком, прошедшим весь фронтовой путь и вернувшимся победителем, он побоялся. В бывшем офицере он увидел сильного, физически крепкого ещё мужика, который кого угодно мог поставить на место.

Вскоре вывели и перевели к Зыбову в палату Дамира Ильязова. Вот только этого ещё и не хватало! Обросший и зачуханный татарин чесался, как шелудивый пёс, храпел и пердел на всю палату, вскрикивал и подпрыгивал на шконке, как ужаленный, во время сна.

Игорь Иванович брезгливо отворачивался, Зыбов скрипел зубами, а Федюшин едва сдерживал себя, чтобы не дать в рыло Ильязову, отпуская в адрес того самые ругательные словечки. Косте не хотелось рассказывать, как они с Дамиром пересекались в спецпсихушке, что там над ним творили, да и вообще хотелось всё позабыть - наконец-то настала хоть какая-то передышка от этих адских мучений. Константин Олегович снова стал заниматься трудотерапией в отделении, но Анна Львовна с того случая резко поменяла к нему отношение. Ни о каких угощениях с её стороны не могло быть и речи. Она постоянно подгоняла, грубила и издевалась морально над Костей. Иногда даже толкала его, желая спровоцировать.

Федюшин всё это видел и смеялся. Игорь Иванович не ввязывался - не хватало из-за этой дуры в наблюдалку попасть! В душе он жалел Зыбова, всегда сочувствовал ему, а Ильязова презирал. Мудрый бывший военный всегда знал себе цену, был суров и справедлив. Врачи и медперсонал относились к нему уважительно: обращались по имени-отчеству, всегда шли навстречу, ни в чём не отказывая. Хромов принимал транквилизаторы, ему часто измеряли давление, ставили градусник, возили по другим врачам, выявляя соматические болезни. Потом дополнительно давали ему сердечные, желудочные, кололи витамины.

Ильязова никто не любил, при этом старались его обходить стороной. Один из бывших заключённых пытался изнасиловать татарина, сильно избив его перед этим. Однако дело это вовремя пресекли, а дежурная медсестра дала понять, что здесь не зона, а больница. Больше татарина никто не трогал.

В палату стали заселять ещё больных, выведенных из наблюдалки.

Хромова не радовало такое пополнение, Федюшина тоже. Лишь Зыбову было все равно. Завтра день посещения, а к нему никто не придёт...

Вечером, попив горячий чифирь, Костя после кропотливой работы прилёг отдохнуть. Слава Богу, сегодня смена не Анны. Из-за этой нечистоплотной мрази пришлось столько страдать! Плевать на её салаты и остальные подачки, которые она раньше ему приносила. Вон пусть теперь к Ильязову пристаёт.

Зыбов вспомнил свою жену. Поначалу она его жалела, несмотря на все ссоры с Клавдией Васильевной. После того, как он при ней выписался, Катя ещё хотела с ним. Она укладывала маленького Никиту в комнате бабушки, а сама ложилась в другой, с мужем. Катерина пыталась быть ласковой, чтобы ублажить уставшего и пропитанного нейролептиками Костю. Но ничего не получалось. Катя возила своего супруга к столичному специалисту. Косте назначили дополнительное лечение - в половых отношениях два раза в неделю семейная пара добилась успеха. Константин устроился на работу дворником и много лет проработал, получая зарплату за уборку уличной территории и пенсию по инвалидности. Однако скандалы в доме не утихали - Катерина никак не уживалась со свекровью.

- Мало того, что ты родила слабоумного ребёнка, ты ещё посадила его мне на голову! - ругалась мать Кости.

- Будь проклят тот день, когда я его родила! С меня хватит!!! Я ухожу от вас! Найду себе другого мужчину, без такой мамаши, как ты! - раздражённо выкрикивала каждое слово Катя.

- Ах ты, неблагодарная дрянь! - Клавдия Васильевна с размаху ударила молодую женщину, и та заревела.

- Мама! Что ты делаешь! - выскочил из комнаты Костя. В другой комнате истошно кричал ребёнок. Глотала слёзы зарёванная Катерина.

- А ты молчи, сын! Мной все живёте, - не унималась разъярённая украинка.

Зыбов, прихватив с собой немного денег, выскочил на улицу. Справиться с двумя одуревшими бабами он не мог.

Пойду напьюсь. Больше не могу. Кто из нас болен? Они, или я, или сын? Уйти некуда...

На улице шёл затяжной дождь, порывистый ветер кружил мусор, осеннюю листву, добавляя назавтра дворникам работы. Серое, пасмурное небо угнетало и без того плохое душевное состояние. Вот и магазин. Надо выстоять большую очередь, купить вина.