Уже при самом въезде в Уляхино в глаза бросилось много новых построек. Справа от дороги виднелись крытые серым шифером корпуса заводского типа. Вытянувшаяся двумя порядками широкая деревенская улица вела к площади, и там у поворота в проулок возвышалось еще недостроенное, но уже подведенное под крышу кирпичное двухэтажное здание с широкими окнами и широким парадным крыльцом, возле которого грудой лежали чугунные батареи парового отопления.

Несколько в стороне от жилья буквой «Ш», в три линии, разместились кирпичные же одноэтажные постройки, судя по всему — помещения животноводческих служб.

—      Куда поедем — к гостинице, клубу или к правлению колхоза? — спросил водитель.

—      А что, здесь даже гостиница есть?

—      Недавно открылась.

—      Ну в гостиницу мы еще успеем, а сейчас давайте к правлению.

Правление уляхинского колхоза помещалось в старой, неказистой избе. Одна из комнат была занята бухгалтерией, в другой — за небольшим канцелярским столом сидел моложавый черноватый мужчина в нейлоновой куртке и разговаривал по телефону. Кончив разговор, он поднялся из-за стола и, здороваясь, назвал себя:

—      Гинин,

...Что бы там ни говорили, а артельное дело, как, впрочем, и всякое другое общественное дело, во многом зависит от инициативы, сметки и организаторского таланта руководителя. Степан Петрович Гинин по природе и воспитанию человек городской. Родился он в небольшом украинском городке, учился в Московском институте имени Плеханова, а потом работал заместителем директора на одном из стекольных заводов Гусь-Хру-стального района. Но лет десять назад его, еще молодого коммуниста, вызвали в районный комитет партии и предложили поехать в деревню, чтобы помочь отстающему колхозу.

Так Гинин оказался председателем уляхинского колхоза.

Колхоз тогда бедствовал. Сеяли здесь преимущественно картошку, но урожаи собирали ничтожные, скот от бескормицы пропадал.

По спискам в Уляхине числилось около двухсот трудоспособных колхозников, а фактически в артельном хозяйстве работало не более тридцати. Остальные уходили из деревни в поисках надежного заработка.

Молодежь, едва окончив школу, также стремилась уехать в город на фабрику или на стройку. Даже комсомольская организация в колхозе распалась, Новый председатель поселился у одинокой бабки Ульяны и стал присматриваться к хозяйству, советуясь с теми немногими, кто еще держался за колхоз, и раздумывая, как бы поправить дело.

Однажды осенним вечером на квартиру к нему явились двое мужчин, выставили на стол поллитровку, скомандовали бабке, чтобы подала стаканы да чего-нибудь закусить, и, обратившись к Гинину, предложили:

—      Садись, председатель, выпей.

Степан Петрович отказался.

—      Что такое? Неужели не пьешь?

—      Нет, почему же, выпиваю. Только вопрос, с кем, когда и по какому поводу.

—      Ясно. На вопрос отвечаем. С кем? С рядовыми колхозниками. По какому поводу? А вот по какому: вернулись мы с лесозаготовок из Карелии. Денежки пока есть, значит, погуляем немного, а потом снова на заработки. Ты дашь нам справку, что правление колхоза отпускает нас на три месяца.

—      А я такой справки не дам. В колхозе работайте.

—      За «палочки»?

—      Все зависит от того, как работать.

—      Ясно. Бабка, убирай закуску, мы пошли, а тебе, председатель, отсюда уезжать надо...

Через несколько дней, когда Гинин запоздно возвращался из правления к себе на квартиру, в переулке его встретили выстрелом из ружья. Стрелявший промахнулся. Но предупреждение «тебе отсюда уезжать надо», видимо, было нешуточным.

И все-таки председатель из Уляхина не уехал. Зимой ему удалось организовать при колхозе небольшую мастерскую: изготовляли черенки для лопат, топорища, метелки и прочие предметы хозяйственного обихода. На поставку их заключили договор с городом. К весне появились деньги. Дояркам, пастухам и пахарям стали ежемесячно выдавать зарплату. Это уже радовало колхозников. Хоть что-то есть! В полеводстве решили организовать звенья и оплату производить в зависимости от урожая: кто больше соберет, тот больше получит. Во время сенокоса на заготовке кормов установили натуральную оплату: заготовишь больше сена и силоса для колхозного скота, тогда и для своей коровы получишь.

Материальная заинтересованность способствовала тому, что число колхозников, работающих в артельном хозяйстве, стало увеличиваться.

Все это теперь уже в прошлом. Споры о том, кому и сколько платить, как приохотить людей к колхозной работе, чем заинтересовать молодежь, чтобы она оставалась в родной деревне,— все уже в прошлом.

Ныне в уляхинском колхозе каждый занят артельным делом. Средний возраст здешних колхозников — тридцать пять лет. Одних комсомольцев более ста человек.

За десять лет урожаи картофеля и овощей повысились в три раза. Стадо коров с двухсот пятидесяти голов увеличилось до тысячи. Хозяйство обзавелось машинами, окрепли подсобные промыслы и стали давать немалый доход. Появился достаток.

Десять лет назад, когда новый председатель только приехал в Уляхино, в избах колхозников не было электричества. Долгие осенние вечера люди коротали с керосиновой лампой, а то и с лучиной. Теперь к электричеству так привыкли, что даже удивляются, как могли жить без него.

За эти годы в колхозе построен клуб, открылась библиотека.

—      А теперь достраиваем новое помещение для колхозной конторы,— рассказывал Гинин.— Заметили на площади двухэтажное здание? Вот туда и переберемся из этой избушки.

Деревенская гостиница, куда потом повел меня председатель, могла бы сделать честь любому районному городу: уютные комнатки, в холле телевизор, буфет.

—      Как же удалось вам за столь короткое время добиться таких перемен? — спросил я.

—      Во-первых, в эти годы партия и правительство приняли ряд мер, направленных на укрепление колхозов и повышение материального благосостояния колхозников,— сказал Гинин.— Одно только повышение закупочных цен на продукты сельскохозяйственного производства уже значительно увеличило доходы колхоза. А во-вторых, нам помог опыт колхоза «Большевик». Там нашли правильное сочетание сезонного земледельческого труда с подсобными промыслами.

—      Почему — сезонного?

—      А как же! Ведь большинство колхозников занято полевыми работами, имеющими сезонный характер. Весной, летом и осенью люди работают в поле с рассвета до заката солнца. Как у нас говорят — от темна дотемна. А зимой в поле делать почти что нечего. Правда, животноводы заняты на фермах, ремонтники — на ремонте колхозного инвентаря. Но какое-то число трудоспособных колхозников в зимние месяцы все же остается незанятым. Раньше эти люди уходили на заработки. Но ведь разумнее и выгоднее найти для них дело в своем же колхозе, то есть создать здесь подсобные промыслы. Для мещерской стороны это особенно важно. Аким Горшков, обладающий огромным хозяйственным опытом, понял это и первым проверил на практике, а нам уже легче было. Мы, как бы сказать, прошли школу Горшкова. Впрочем, мне, горожанину, чтобы познать особенности сельскохозяйственного производства, пришлось начинать учиться с азов. Прочел уйму книг, советовался с деревенскими практиками. Да и сейчас продолжаю учиться...

На обратном пути из Уляхина я заехал на Нечаевскую, в колхоз «Большевик».

В конце улицы, как сказали бы раньше, за околицей, работал бульдозер, грузовики подвозили бетонные блоки, кирпич и бревна. Землекопы рыли траншею для укладки водопровода. Тут, на этой стройке, я и встретил старого председателя. В свои семьдесят четыре года он был по-прежнему хлопотлив и, как всегда, с раннего утра занят хозяйственными делами.

—      Аким Васильевич, когда же вы кончите строиться? — спросил я.

Горшков блеснул в мою сторону выпуклыми стеклами очков и ответил:

—      Никогда! Мы, знаете ли, поколение строителей... Ну, вот что — пока идите ко мне домой, отдохните с дороги, а я, как немного освобожусь, подойду, и вечерком побеседуем.