- Не знаю, Фома, надо подумать. Может, в Капернаум или в Вифсаиду. А вообще-то нам бы надо покинуть Иудею. Наша цель - Рим. В сердцевине мира должна быть основана наша церковь. Я думаю, узнав про Ешуа, многие в Риме примут иудаизм и придут к вере Христовой.
- Знаешь, Симон, то есть прости, Петр, я все не могу забыть того, что говорил нам Ешуа, будто он не Бог вовсе, а такой же, как и мы, человек. Может, правда, пойдем домой? - осторожно заметил Фома.
- Нам с Андреем, по-твоему, снова в лодку, снова сети забрасывать? Да? А ты опять собирать виноград станешь и делать вино? Как тебе не стыдно, Фома, ловец душ человеческих! Даже темный и не постигший в полной мере всей мудрости Христовой человек, наш хозяин Осия, и тот сразу понял, что отречение Ешуа - это есть последнее великое его искушение. Не смей быть Юдой, Фома.
- А знаешь, Петр, - сказал вдруг Андрей, - не верю я в предательство Юды; уж больно нелепо это выглядит. Юда был для Ешуа ближе нас всех, понимал его с полуслова…
- Ну и что? Тем страшнее и коварнее грех его!
- Да и зачем ему понадобилось предавать учителя? - продолжил Андрей.
- Деньги, алчность - он скрывал от нас свое корыстолюбие.
- Да он при желании мог куда легче добыть эти проклятые деньги, просто у отца своего заработать, а не разбивать ноги на раскаленных дорогах Иудеи. Да и вообще, какое могло быть предательство, если Ешуа не скрывался и все время выступал перед людьми. Его могли схватить когда угодно.
- А этот его поцелуй в Гефсиманском саду?
- Неужели ты не помнишь, как Ешуа выглядел в тот день? Всем, кто любил учителя, хотелось хоть как-то поддержать его. Не знаю, почему столько разговоров об этом поцелуе? Это наш хозяин придумал: поцелуй предателя! Да и вообще, нехороший, по-моему, человек наш хозяин Осия, странный он. И на судилище это, тогда на площади, он нас толкнул.
- Не сваливай на другого свой грех!
- Да не сваливаю я, каждую минуту со стыдом об этом вспоминаю. Кстати, Петр, а где эта женщина?
- По-моему, она пошла с Фомой через восточные ворота. Куда она делась дальше, а, Фома?
- В Магдалу пошла, там у нее родня. К мужу, сказала, не вернется. - Фома сел в углу у самого входа, обхватив колени руками.
Андрей с мрачным видом продолжал думать о своем. Встав у самого края пещеры, он мучительно всматривался в свинцовую гладь Мертвого моря. Фома тихонько произнес в унисон его мыслям:
- Я тоже не верю в предательство Юды.
- Ну, ладно, может, вы и правы - Юда не предавал, - завелся Симон-Петр. - Мы все опять виноваты, теперь перед Юдой. Ну и что с того?! Пойми: Юда, если он святой, получит на небе свою великую награду - вечное блаженство. А мы? Мы должны здесь продолжить великое дело Ешуа, должны донести добро до людей. Пусть даже мы не знаем всей правды о том, что произошло с Ешуа, мы же не ясновидцы, в конце концов! Если допустить предательство Юды, все в нашей истории получается складно, если же нет - в самом деле непонятно, почему именно сейчас погиб Ешуа, почему еще три года назад не забросали его камнями? К тому же все апостолы должны говорить одинаково. И даже если мы втроем будем уверены, что Юда невиновен, то, как расскажем об этом другим?
От громкого голоса Симона проснулся Авиэль и, обведя пещеру безумным взором, прислушался к разговору.
- Бог простит нас, если мы заплатим за наше великое дело добрым именем Юды, а ему, если он не виновен, еще раз говорю тебе, воздастся сторицей, - заключил Петр.
Андрей, не отрывая взгляда от темнеющей внизу поверхности, покачал головой:
- Не дают мне покоя последние слова, сказанные учителем на нашей тайной вечере: “Прав Юда. Ступайте по домам своим, творите добро и простите меня в сердце своем. Добру я учил вас, но, не противясь в должной мере домыслам о божественности своей, был причастен ко лжи, и ложь эта сама становится злом и грехом, забудьте ее, но творите добро, только добром счастлив и вечен человек”. Чувствую я, что искренне говорил учитель, а не испытывал нас.
В этот момент Авиэль поднялся и, еле держась на ногах от слабости, вызванной долгим недоеданием и перенапряжением сил, подошел к краю пещеры. Ухватясь за выступ скалы, он обвел жутким своим взглядом учеников Ешуа, замерших от неожиданности и испуга. Он хотел закричать, но только надтреснутый шепот вырвался из его сорванной глотки:
- О, маловерные! О, ничтожные дети мои! Как смеете вы сомневаться в божественной власти учителя вашего?!
- Кто ты, человек?! Видно, ты болен! - испуганно отозвался Фома, по-прежнему сидящий на корточках в углу.
- А ты не узнал меня, ученик мой? Или не видишь ты, что дух учителя вашего Ешуа, сына Господня, вселился в тщедушное тело раба Господня Авиэля, принявшего ныне имя Йоханана, ибо воздалось ему по вере его!
С этими словами Авиэль отер свои ладони о запыленную одежду и ткнул их поочередно в лицо каждому из учеников.
- И как вселился в меня дух Господен, проступили эти раны на руках моих, как следы гвоздей на дланях учителя вашего.
- Так это, наверное, следы от камней, за которые ты цеплялся руками, пока лез сюда, - предположил Фома и показал две свои царапины.
Но в ответ получил от Авиэля плевок в лицо.
- Воистину, ты Фома неверующий, и будет тебе такое прозвание во веки веков!
- А ты, Андрей, и ты, Симон, Петр - камень основания церкви моей! Полны ли вы верой?
Услышав последние слова Авиэля, повторившие столь дорогие ему слова Ешуа о себе, Симон рухнул на колени и, увлекая за собой растерянного Андрея, возгласил:
- Все! Прочь сомнения! Нет сомнениям места в вере истинной. С именем учителя нашего мы возродим мир. И, да здравствует новая эра - эра Христа! Это будет эра счастия и благодати. И люди станут добрыми и мудрыми, братьями по любви и вере, не будет ни казней, ни кровавых войн.
- Истинно, истинно! Грядет Царствие небесное! Осанна в вышних! - и безумный нечеловеческий хохот сотряс хлипкое тело Авиэля.
Страшное зрелище этого сумасшествия столь напугало Фому, что он попытался ускользнуть из пещеры, но внезапно был остановлен видением вовсе немыслимым: бесшумные всполохи, предвестники землетрясения, возникли в темнеющем вечернем небе, и с ясностью знамения на тяжелой металлической глади Мертвого моря отразились картины, которые могли бы быть понятны только далеким потомкам.
- Смотрите, - закричал Фома не своим голосом, и обернувшиеся на его крик Андрей и Симон тоже увидели отраженные всполохи, похожие на костры с горящими на них людьми, и вспышки, напоминающие взрывы снарядов и бомб. С суеверным страхом апостолы всматривались в это непонятное, жуткое зрелище, озвученное безумным хохотом потерявшего рассудок Авиэля и гулом начинающей содрогаться земли.
Симону показалось, что кто-то зовет его и, дрожа, он шагнул к краю скалы…
Москва, 1987 -1997
