В поисках верного решения Корчак вновь и вновь анализировал собранный им за полгода материал, провел анкетирование детей об их отношений к суду. Мнения разделились. Наряду с немногочисленными прямыми врагами и сторонниками суда было много таких, которые считали, что суд, хотя и приносит пользу, нуждается в реорганизации.
Таким образом, нужны были изменения, и после перерыва в судопроизводство были внесены три важных дополнения:
1. Недовольные решением суда имеют право по истечении месяца обжаловать его.
2. Некоторые дела изымаются из компетенции суда и передаются в ведение Судебного совета.
3. Дети имеют право подавать в суд на воспитателей ивообще на взрослых.
Остановимся на последнем из этих дополнений. Его значение в демократизации процесса воспитания — несомненно.
После внесения этого дополнения товарищеский суд как орган детского самоуправления становился подлинным стражем демократии в отношениях детей и взрослых. В сознании детей утверждалось чувство равноправия, имеющее важное значение в формировании личности. Убеждение ребенка в том, что все равно подчиняются нравственным законам детского дома, способствовало созданию гарантии его защищенности. Защищенности не только в отношениях со своими сверстниками, но и в отношениях с воспитателями и другими взрослыми. Не случайно дети в корчаковских детских домах нередко пользовались своим правом подавать в суд на взрослого, в том числе на самого Корчака. Так, Мержан вспоминает о случае, когда Корчак получил § 100 — обвинение за то, что он в шутку посадил маленькую Халину на шкаф и девочка испугалась. После инцидента она побежала к судебной доске и вписала туда пана доктора (9, с. 75). Как видим, у малышки уже сформировалось чувство защищенности. А это зримый нравственный результат введенного в судопроизводство дополнения.
Кроме того, право детей подавать в суд на взрослого за несправедливое к ним отношение оказывало влияние на воспитателей. Они старались быть тактичнее, сдержаннее в своих отношениях с детьми. Более того, у воспитателя в корчаковских детских домах было право — даже моральная обязанность — просить суд дать оценку тому или иному его поступку, если он сомневался в его справедливости. Может возникнуть вопрос: а не способствует ли подобное право снижению авторитета воспитателя? Ведь его действия или распоряжения неугодные воспитаннику, могут стать предметом обсуждения детского суда. Не способствует ли это утверждению анархии к вседозволенности в ребячьей среде?
Прежде всего отметим, что даже если воспитатель и скроет свои сомнения, а дети не смогут открыто выразить отношение к совершившейся несправедливости, то все равно они тайком, шепотом вынесут свой приговор. А он может оказаться гораздо суровее, чем приговор открытого суда. В этом случае авторитет воспитателя действительно будет под угрозой. Предоставляя же детям право прямо выражать свое мнение, Корчак содействовал воспитанию у них принципиальности, честности, формированию чувства собственного достоинства. Ведь только правдивостью можно воспитать правдивость, также, как только характером образовать характер. При этом честное, открытое признание ошибок только укрепляет уважение к воспитателю. Отметим, что Корчак и сам пользовался правом подавать в суд на самого себя. «За полгода я подал себя в суд пять раз. В первый раз, когда я выдрал мальчишку за уши, во второй, когда выставил одного мальчугана из спальни, в третий, когда поставил в угол, в четвертый, когда я оскорбил судью, в пятый, когда несправедливо заподозрил девочку в краже» (2, с. 261).
За указанные проступки Корчак получил следующие приговоры. За три первых проступка: п.21 — суд считает, что он имел право так поступать. В четвертом случае п.71 — суд прощает, потому что он сожалеет, что так поступил. В последнем п.7 — суд принял к сведению признание.
Подчеркивая значение этого дополнения в судопроизводство, Корчак писал: «Я категорически утверждаю, что эти несколько судебных дел били краеугольным камнем моего перевоспитания как нового, «конституционного» воспитателя, который не обижает детей не потому, что хорошо к ним относится, а потому, что существует институт, который защищает детей от произвола, своевластия и деспотизма воспитателей» (2, с. 262).
После внесения всех дополнений в судопроизводство, которые сочетались со стремлением понять причины проступков и принять педагогически обоснованные меры воздействия, товарищеский суд превратился в своеобразную школу законнос ти, под влиянием и на фоне которой «совершалась колоссальная работа осознания условий и законов общежития» (2, с. 261).
Однако как при жизни Корчака, так и после его смерти корчаковский товарищеский суд вызывал наибольшие споры и критику. Чаще всего товарищеский суд обвиняли в том, что он приводит к якобы отрицательному педагогическому результату, развивая в детях такие качества, как злоба и мстительность. Действительно, такое явление имело место в практике некоторых школ, использовавших подражательную игру детей в суд в качестве дисциплинирования своих товарищей. О вреде таких школьных судов писала, в частности, Н.К.Крупская еще в 1911 году (5, с. 133). Не случайно, что а сам Корчак указывает на это отрицательное явление в деятельности товарищеского суда, о чем уже говорилось выше.
В числе критиков товарищеского суда называют и известного польского педагога-общественника С.Семполовскую. При этом ссылаются обычно на отчет одного из заседаний Учительского союза от 25 января 1910 г., где она выступила против создания подобных судов в летних колониях, которыми руководил Корчак (13, с. 183). Она считала, что детские суды оказывают отрицательное влияние и на тех, кто судит, и на тех, кого судят; уже сам факт осуждения унижает человеческое достоинство, дети же реагируют на это особенно болезненно. Корчак возражал: в «Моськах, Иоськах и Срулях» (в русском переводе «Лето в Михалувке» — 1961) он описал реальный факт положительного воздействия суда на детей из низов. Он предполагал, что на детей из других социальных сфер суд может оказать иное влияние, однако это не отменяет его значения как воспитательного метода (13, с. 184). Следует подчеркнуть, что критическое выступление Семполовской относится к самому началу педагогической деятельности Корчака, когда Дома сирот еще не было, а в нем товарищеский суд имел иной — нежели в летних колониях — характер.
В летних колониях в суд избирались голосованием на одну неделю трое ребят. Воспитатель был и прокурором, и адвокатом, и секретарем суда. На суде заслушивались обвиняемые и свидетели, а затем судьи шли совещаться и объявляли приговор (3, с. 154–160). Вся процедура копировала настоящий суд. Воспитатель выполнял функции не только секретаря (как это позднее было принято в детском доме), т. е. в какой-то степени он ограничивал самостоятельность ребят. Наказания за нарушения существовали, но они были построены только на ограничении «свободы передвижения». В свободе передвижения в колонии существовали следующие градации: 1. право выходить из колонии без опеки; 2. право выходить под опекой специально назначенного воспитанника; 3. право выходить на полянку за пределами колонии; 4. право играть на данном участке («арест»); 5. изоляция на газоне под каштаном («клетка») (2, с. 414). Надо отметить, что уже в колониях суд часто выносил оправдательный приговор.
В работе суда в более поздний период, в Доме сирот и Нашем доме, появляются такие черты, как наличие Кодекса справедливости, имеющего в основе мысль о прощении ребенка и побуждении его к исправлению; выполнение воспитателем функции лишь секретаря суда; откладывание обсуждения дела на длительный период; право детей подавать на кассацию; право детей подавать в суд на воспитателей; наличие Судебного совета, разбиравшего наиболее сложные дела. Таким об-разом, корчаковский товарищеский суд не являлся копией суда взрослых и не преследовал цель исключительно рассмотрения споров и вынесения приговоров. Суд в воспитательных домах Корчака объяснял, остерегал, советовал и даже благодарил — был прежде всего воспитательным институтом.
