Джим: Плач по всадникам

Не меч — оружие всадников, не копья и не стрелы. Даже не пороховые ружья, то дьявольское драгоценное оружие, что привезли в Сахару торговцы с Севера несколько лет назад, обменивая одну штуку на целый караван верблюдов. Мудрецы Сахары вещают, что оружие рыцарей — это колодец. Победу в диких сражениях на голом континенте одерживают только хитроумные дьяволы, умеющие маневрировать и использовать военные хитрости для овладения колодцами. С давних времен, когда замышляли пытливые мужи племен планы сражений и способы ведения войн, они теряли все, что имели, утрачивали все владения и всякую добычу, если их хитрецы не могли одарить их авантюрным замыслом овладения источниками, откуда их враги снабжали себя водой. Подлинная, окончательная победа, ставившая противника на колени и вынуждавшая его подписать договор о полной капитуляции, приходила только тогда, когда племенным вождям удавалось осуществить этот план. Мудрецы говорят, что закон войны в Сахаре — это проницательность, а не плотность всадников и не мужество воинов. Если враждующей стороне удавалось — хитростью и сметкой — овладеть колодцем противника, она выигрывала схватку, хватала врага за горло.

Колодец — залог силы племени и колодец же — источник его слабости.

Именно это вынуждало древние племена Сахары устанавливать правила, которым и по сей день следуют их потомки в Тадрарте и Тассили, никогда не нарушая традиции. Они должны хранить в тайне местонахождение секретных колодцев, расположенных вдали от глаз кочевников, непрошеных гостей и любопытных странников. Если путник приходит в дом, ему оказывают гостеприимство, встречают по-доброму, закалывают барана. Принимают на себя задачу напоить его верблюда или целый караван, снабжают гостя запасом пищи и воды, стараясь при этом сделать все, чтобы он не наткнулся случайно на местоположение колодца. Жители всегда располагались на поселение на расстоянии не менее дня пути от источника воды. Если набредал случайный гость, его держали и угощали в палатках три дня кряду — срок, в который пастухи смогли бы напоить его верблюдов, если гость оказывался хозяином каравана. А если колодец находился, скажем, где-то в пустыне к югу от кочевья, то церемония снабжения водой вырастала до того, что караван уводили на север, пока не скрывались полностью от глаз чужеземца, а возвращались непременно откуда-нибудь с востока, или с той же северной стороны, старательно внося путаницу и все более тщательно скрывая ориентиры дороги.

Конечно, пришелец в большинстве случаев чувствовал такой обман, но он прекрасно сознавал, что искать родник — бесполезное дело, ему не оставалось ничего, кроме как смириться с подобным обычаем. Не было в Сахаре случая, чтобы переселенец натыкался на спрятанный колодец, следуя изустно передаваемым планам, которыми нравилось обмениваться сахарцам во время своих путешествий — разве что это был какой-нибудь всему миру известный колодец, вроде «Соска Земли», колодца «Жаждущего» или «Колодца Атлантиды». Колодцы, словно клады, исчезали, когда их искали, и обнаруживались совершенно случайно, если о них забывали. Удел «Соска» заключался в том, что он был расположен на открытом пространстве. Сами звезды желали сделать из него цель, к которой двигались все путники. Однако все дары неба теряли смысл при одном прикосновении руки человека. Люди начинали сражаться за них, подпадали под влияние других племен, шли в торговлю, теряли свою непорочность и чистоту, на них сказывалось проклятье владений.

В тот день, когда рука чужеземцев в буйволиной шкуре незаметно протянулась к колодцу, выбрав себе в прикрытие принципы и взгляды вождя, его логику следовать установкам разума, его авторитет, простиравшийся до земель Аира, его справедливость и приверженность переговорам, посредничеству и компромиссам, в этот день всадники-воины обнаружили себя побежденными еще до начала противостояния, еще до того, как назрела схватка с захватчиками в открытом бою. Они вдруг увидели, что сами отступают в пропасть пустыни и стоят у начала нового изгнания. Все было в точности так, как у древнего прадеда, оказавшегося изгнанным из утраченного навеки Вау, ставшего вдруг потерянным и никому не нужным чужаком.

Судьба велела туарегам идти прочь, повторяя на своем пути все перипетии первого странствия.

Глава 2. Золотой браслет

«В орудии плодородия прячется смерть».

Томас Манн «Иосиф и его братья»

1

К вечеру толковый люд стал собираться в шатре вождя. Дом вскоре наполнился до предела — у входа в палатку, в прихожей части, прислуга соорудила загородку «исбер»^[151]. Вокруг высокого опорного шеста расселись шейха. Часть из них нарядила на головы плотные белые маски, сплетенные из прореженной ткани — вокруг такой вуали была натянута изящная полоска дорогого голубого «тагульмуста». Другие удовлетворились кусками льна — навертели вокруг чалмы несколько метров, отчего голова устрашающе выросла, набухла, а лицо стало казаться маленьким во всем этом тряпичном колесе. Это были мужчины, упорно продолжавшие опоясывать свои станы кожаными ремнями, на которых висели мечи. Они познали тяжесть позора и держали себя с подчеркнутым высокомерием. Хранили честь и благородство, остерегались быть осмеянными в стихах поэтесс, потому что всегда стремились завладеть молодой женой, прежде чем возраст не лишал их к тому способностей. Если же заполучить девушек из племени не удавалось, они довольствовались чернокожей любовницей или мулаткой, которых добывали мечом в военных походах. Совсем иную группу в племени составляли те, что уже пересекли свою Сахару — пустыню жизни. Они стояли по другую сторону оврага — с согбенными спинами и высохшими лицами, каждый страдал от бессонницы, давления в венах и ревматизма. Это было все, что удалось им вывести из безжалостного, ошеломляющего похода жизни, который казался теперь на диво кратким. Несмотря на то, что шейхам из этой братии было уже за восемьдесят. Там и тут торчали нелепые чалмы и маски различных размеров и окрасок, спрессованные и кособокие, никак не отвечавшие своему высокому назначению… Они склонили головы и покорно передали заботу вкусить редкий плод другим, тем, что в противоположной партии все еще не устали гоняться за мифом, полагая, что обретут с ним счастье. Они находились в заблуждении, уповая на то, что этот миф будет в состоянии утолить их голод и заполнить брешь в душе.

В глазах этих людей светились смущение и стыд. Они знали, что истина — это иллюзия, а женщина — легенда, которой никогда не овладеет мужчина. Туман не утолит жажды, а вечная страсть — болезнь, которой страдают все влюбленные.

Старики строчили свои символы на песке. Владельцы величественных масок сидели с достоинством, выдерживая ровное дыхание и бросая взгляды вокруг лишь украдкой…

В углу, где была натянута перегородка, напротив солнца, негры соорудили очаг для чая. Вождь находился в центре круга старейшин, он продолжал повторять одни и те же реплики, вопросы о здоровье да о делах, о проклятии гиблого ветра, слухах про дожди в Красной Хамаде и Аире, жалобы на жару и пыль. На все эти старания он не получал должного ответа и какой бы то ни было серьезной реакции со стороны присутствующих. Отчаявшись пробудить их, он замолчал. Группа, сидевшая позади вождя, из тех, кому перевалило за восемьдесят, продолжала обмениваться взглядами. Тишину нарушало лишь жужжание мух и потрескивание дров в очаге. Снаружи доносились детские крики — мальчишки бегали меж разбитых вблизи палаток. Вождь спрятал кончик носа за покрывало. Постукал указательным пальцем по ковру, потом отвернул край подстилки у себя под коленами, добрался до нежного песка, копируя жестами стариков. Начал, как и они, выводить пальцем на песке свои символы. Заявил громко для всех:

— Слыхали новость? Шакалье племя перехватило подати!