На одном из таких представлений женщина-мулатка потеряла рассудок и ополчилась против мужчин. Ей шел четвертый десяток. Говорили, будто она тайком принимает зелье. Муж у нее умер во время карательного похода шейха братства против шакальего племени. Овладела ею тоска и бросилась она к здравомыслящим. Нарушила покой высокого собрания, а в глазах уже горел огонек безумия. На губах плоских — толстая накипь пены. Все изумленно следили за женщиной: она бросилась вперед и начала сдирать чалмы со всех и бросать их на землю. Никто не ожидал, что женщина, пусть даже и безумная, стыд потеряет до такой степени, осмелится совершить бесстыдство. Почтенное собрание пришло в смятение, а те, у которых внезапно оголились головы, принялись прикрывать чем попало свои незащищенные места. Однако она не остановилась на этом и принялась им на макушки песок бросать, пока один из великанов-строителей не повязал ее в свои объятья. Он увидел слезы в ее глазах, а вождь сделал ему знак отпустить несчастную на волю. Она вернулась к полузасыпанному холму вулкана, заголосила и запричитала жалостно. Дервиш, смеясь, пошел за ней следом.

В сердце каждого проснулась скорбь и отозвалась плачем. Это был голос безысходности.

Алиф: Плач по невинным

В ту пору сжалились небеса и высыпали их посланцы-звезды оживить равнину и успокоить нагую Сахару сновидением о жизни. Заворочались джинны в материнских утробах, очнулись семена в недрах изжаждавшейся земли с падением первых капель дождя… Растет стебель, рассекает полоску наносной почвы, подымает голову, рвется к свету — лицезреть красоту Сахары и величие гор, весь полон решимости отведать воздуху и простору, тишины пустыни. В этот миг родится у травы двойник-близнец в человеческом племени. Зреет зародыш во мраке, крепнет словно трюфель во чреве земли. Оглашает младенец скрытое неодобрение первым криком протеста — и Дева Танис снисходит на равнину. Мудрые повитухи омывают ее молоком жизни, влагою небесных колодцев, чтобы навсегда вооружилась она талисманом Сахары. Струятся в ее уста капли влаги — по ниточке из верблюжьего пуха, чтобы совершить омовение тела из глины и укрепить его на грядущее горестное странствие. Подымают женщины непокрытые головы к небу и держат открытыми пригоршни, наполняющиеся победным ультрамарином. А потом — женщины заголосят так, чтобы услышали мужчины в необъятной дали: Радость свадьбы свершилась, обряды начались. Это долгое оглашение проходит в три этапа, чтобы известить Отца, что племя разродилось Девой. Невинной девочкой. Женщиной. А третья волна кликушествующих голосов — ликующее указание на то, что возрадовались и отец и все племя, и равнина, и вершины гор. Кто, как не женщина-мать, спас племя пустынников от вымирания? Кто, как не женщина-мать, заслуживает славы в пустыне, святого почитания и поклонения со стороны отважных всадников? Что значила бы Сахара, если бы не встречалась время от времени с Девой? Кто, как не ты, дева невинная, в силах смягчить жестокость гиблого ветра и обуздать дикость пустыни? Но Невинная Дева не станет мечтой, овевающей грусть путника, снимающей усталость странника и утешающей истомленных песнями тоски и буйства, несущей зародыши потомства Сахары, вечно подверженного скитаниям и угрозе гибели и исчезновения, если не укрепят деву при ее рождении капли колодезной влаги…

Выросла невинница Танис, стала девушкой. Вручили ей озорных козлят, а она выгнала их в соседние вади. А они воспользовались случаем — и исчезли. Она побежала за ними и заблудилась. Ей захотелось пить. Совсем уже отчаялась, но была спасена глотком молока любвеобильной матери.

Так познала она вкус жажды, нашептала ей Сахара в уединении, что жажда — ее первое таинство, и не удостоится ни одна тварь чести познать пустыню, если не изведает ее извечного предопределения. А еще сообщила ей, что знание стоит риска, а избавление от оков, пут и рабства — та расплата, от которой Сахара не предохраняла еще никого, будь это хоть сама сахарская дева.

Над гладким устьем взошла полная луна, завихрились пляски в ночном веселии, зазвучали волна за волной страстные песни любви. Она привела в изумленье подростков, и те потянулись руками к ее груди. Она загорелась огнем. Вдохнула странный, таинственный аромат. Грудь округлилась и окрепла. Взбунтовалась под просторными одеждами, горделиво очертились два сосца. Округлились ягодицы под широким покрывалом. Расширились темные зрачки, в них сверкнула девственность. Проглянула смутная тоска. Тоска Невинной по дождю, по мужчине, по жизни. Мудрые старухи уселись вкруг заплести в косы ее пышные волосы, льющиеся на повзрослевшие плечи потоком тьмы. Смазали крутые косы растительными маслами и бальзамами из трав и промолвили с ехидцей: «Влюбилась Невинная!»

Высокий месяц одарил ее первой любовью на пороге колодца, и явились переселенцы-захватчики, решили покончить с ним еще до того, как свершится свадьба. Ты, закутанный в покрывало всадник! Кто сказал тебе, что не сгинешь вновь в изгнании и забытьи? Кто обещал тебе, что сможешь разжиться каплей воды? Кто обещал, что выживешь? Кто осмелился снарядить тебя так, чтобы сохранил сосуд семя твое в сохранности и уберег от исчезновения?..

Бедуин несчастный! С нынешнего дня не будет изгнанье в скитаниях единственным вечным твоим уделом. Вот они, враги, — готовят тебе саван, и небытие стучится во врата Сахары.

Ба: Плач по юношам

Ты сосал молоко из материнской груди, и когда тебя оторвали насильно, ты затаил в душе желание и тянулся на цыпочках к заветному устью, проявляя решимость утолить жажду прямо из родника. Тебя вырастили, поняли, устроили вечеринку, торжественно празднуя избавление. Но ты выказал беспокойство. Восхищенный, помчался скакать в кругу певиц, а потом протянул руку украдкой и ущипнул невинницу за девственную грудь. Ты не знал, настырный, что чиркнул огнивом и зажег пожар в ее девственном теле. Ты завладел ее сердцем до того, как увенчать свою голову чалмой мужчины и красоваться среди сверстников этим внешним свидетельством возмужания.

Но тебе тогда было невдомек.

Ты был упрямым подростком, не обращавшим внимания на невинниц и требовавшим от жизни куклу. Кумира. На пастбищах ты бегал за озорными козлятами и разорял птичьи гнезда. Там ты начал заигрывать с ней, дотронулся до ее округлой груди и пел ей песни об обетованном Вау и сказал ей, что жаждешь кумира.

Ты не распознал загадочности ее взгляда — тебе было невдомек.

В пении вы оба соперничали с птицами, повторяли одни и те же стихи, вы устраивали вечеринки в полнолуния над колодцем, пользуясь поблажками Сахары, и взрослели раньше времени. Ты завещал свое сердце другой девушке. А она, несчастная невинница, решила отправиться прочь — опередить тебя в обетованном Вау. Она бросилась в колодец, чтобы сказать, что завещала тебе свою девственную, спелую грудь со взбухшим соском и сочный свой стан, и пышные косы, пахнущие цветами испанского дрока. Все, чтобы напомнить тебе, что она не желает вручить свою девственность в объятья другого мужчины, именно поэтому она решила бежать и опередить тебя в обетованном Вау и дожидаться тебя там.

А ты, отрок несчастный, был сражен, ибо не знал, что прикосновение к груди невинной девушки в ночь полнолуния означает любовь!

А затем… явились пришельцы.

Они обратились к вождю и потребовали пространства — полосу размером со шкуру буйволицы. Секрет открылся, когда их чародеи раздули проклятую шкуру и разрезали ее до полос, очертивших пространство размером с мифическую стену, занявшую три четверти равнины.

В груди чужеземца дремлет неведомое, говорят мудрецы. Вот — они растянули свою дьявольскую нить из буйволиной шкуры, чтобы завладеть колодцем! А что же я, вытянувшийся упрямый подросток, стоящий вместе со всеми и ожидающий, когда пришельцы пленят остатки земли невинной?.. Не честнее ли для юноши отправиться на встречу с тобой в Вау, прежде чем он лишится сил просто защитить твою последнюю пять от рук пришельцев?