– Ив чём же его сущность?

– Метод основан на наблюдениях и расчётах. И наблюдения, и расчёты имели место давным-давно, но лишь изобретение складного бассейна из резины или искусственного материала дало шансы на его осуществление.

– Ой, до чего же интересно!- пробормотала жена, не спуская с верблюдицы восхищённого взгляда.

– Видите ли,- невозмутимо продолжала своё удивительное повествование верблюдица,- то, что в наших горбах содержится вода, было давным-давно всем известно. Но один-единственный верблюд, разумеется, не в состоянии выкупаться в воде, которую он скопил про запас. Даже двугорбый верблюд со своей двойной порцией. И вот мой прадед начал в один прекрасный день размышлять над проблемой, и размышлять всерьёз. Размышлял он, размышлял и в конце концов пришёл к такому выводу: если воду из десяти, из ста, а ещё лучше из нескольких сотен верблюжьих горбов собрать в один большой сосуд, то наберётся изрядное её количество. Может, пруд, а может, и целое озеро…

– Всё понятно!- воскликнула моя жена, и её лицо засияло улыбкой, как у человека, который вдруг в долю секунды постиг некую тайну или решил, скажем, запутанную математическую задачу.

– Вот именно,- поддержала её верблюдица.- Всё оказалось так просто, не правда ли?

– Разумеется.

– И вот поэтому, как только мы, верблюды, собираемся в достаточном количестве, то даже в самой засушливой точке земли мы можем при желании искупаться.

– Всё понятно, всё понятно,- твердила моя жена, потрясённая сообщением верблюдицы.

Разумеется, ей хотелось, чтоб и я ничего не упустил из этого удивительного рассказа, и потому она ткнула меня локтем в бок, спросив:

– Нет, ты слыхал, слыхал?

– Слыхал,- ответил я.

– Сидишь, уставясь в газету…

– Я читаю, но я всё внимательно слушаю. – Ну и что скажешь?

– Хм, в самом деле сенсация,- буркнул я в ответ.

На языке у меня так и вертелся вопрос, что, собственно, делают верблюды с водой, когда купание уже кончено. Пьют ли её и препровождают таким образом обратно в свой горб или же поливают ею произрастающие в пустыне пальмы, но пришёл к выводу, что такой вопрос могут счесть нескромностью, а быть нескромным мне не хотелось, тем более что мы очутились в наименее исследованном месте земного шара.

Впрочем, меня разморило. Так уж действует на меня солнце. Сам знаю, спать на солнцепёке – лишиться здоровья, однако я бессилен что-либо с собой сделать. Я закрыл газетой голову, но, прежде чем заснуть, увидел краешком глаза трёх мчащихся по пляжу юных павианов, тех самых, которые ехали раньше на велосипедах по тропке. На этот раз они перемещались пешком, перескакивая на бегу через лежащие на пляже тела. С дикими воплями они неслись к морю, и каждый размахивал при этом надутой камерой от автомобильного колеса.

«Какие славные,- подумал я, уже засыпая.- Эти юные обезьянки ведут себя точь-в-точь как мальчишки, которые тоже обожают плавать на автомобильных камерах… весьма безопасно… всем стоит порекомендовать… с такой камерой не утонешь…»

И тут меня сморил сон.

– Я всё уже знаю,- сказала моя супруга, видя, что я пробуждаюсь после своего роскошного сна.- Я всё уже знаю и, представь себе, знаю абсолютно точно. Дамы мне всё рассказали.

– Какие дамы?- спросил я, не вполне ещё понимая, где я и что со мной происходит.

– То есть как какие? Наши соседки. Верблюдица, пантера, львица, жирафа и мадемуазель зебра… Пока ты тут храпел, мы побеседовали на разные темы.

– Привет, соня!- хихикнула зебра. С ней, как вы помните, я имел уже возможность отчасти познакомиться. Теперь я мог рассмотреть её целиком: голову вместе с полосатым одеянием, в котором она небрежно развалилась поблизости на песке.

Я вежливо хихикнул ей в ответ, как пристало воспитанному человеку. Затем, понизив голос, с подковыркой сказал жене:

– Ну и что тебе твои «дамы» рассказали?

– Много всякого разного. Мне уже известно, где мы находимся.

– Слава тебе господи. Ну и как называется местность?

– Этого я ещё не знаю,- ответила жена.

– Так ведь ты сказала, что знаешь, где мы находимся.

– Да, знаю. Но названия местности пока не выяснила.

– Ничего не понимаю,- сказал я со вздохом и перевалился на другой бок,

– О, это так просто,- сказала, сердясь, жена.- Мы находимся в самом большом на свете Летнем Парке Отдыха и Культуры для Зверей…

– А что, есть, значит, и такой парк?- спросил я в изумлении.

– Представь, есть.

– Первый раз слышу.

– И я не предполагала, что что-то такое существует, но теперь знаю – существует. И знаю уйму подробностей. Ты только послушай…

– Минуточку,- прервал я,- а эти твои соседки, они часом не издеваются над тобой?

– Глупости!- возмутилась моя жена.- Ты ведь, наверно, и сам считаешь, что всякий трудящийся имеет право на отдых?

– Само собой разумеется.

– Каждое работающее существо, да?

– Да.

– А значит, и каждый зверь, правильно?

– Правильно. Я всегда так думал. Понятно, что, скажем, лошадь после всех своих трудов имеет право отдохнуть в конюшне или на лужайке…

– Знаешь что?- сказала жена, смерив меня взглядом.- Точка зрения у тебя старомодная.

– Почему старомодная?

– Ты не принял во внимание, что всё движется, развивается, что меняются формы отдыха. Некогда люди садились на пороге своих домов, и это был их отдых. А теперь ездят в горы, на море, за границу или в санаторий, если, скажем, хотят не только отдохнуть, но и подлечиться. Ты считаешь, это нормально?

– Абсолютно нормально.

– А животным ты в этом отказываешь, да? А ведь они тоже целый год работают в поте лица, не покладая лап, кто знает, может, ещё больше нашего…

– Я не отказываю, не отказываю!- закричал я.- Но я пока ещё не слыхивал, чтоб существовал такой животный отдых…

– Ага!- воскликнула жена.- Он, видите ли, не слыхивал! Ну разумеется, ты не слыхивал! Потому что все люди такие же, как ты! Ничего удивительного, что животным приходится беречь тайну, чтоб не нарваться на какую-нибудь неприятность со стороны человека. Со стороны вот таких толстокожих, как ты. Потому-то ты никогда не узнаешь названия этой местности. И я тоже никогда не узнаю.

– Выходит, эта местность как-то всё-таки называется?

– Да уж, конечно, называется. Всякая местность как-то называется. Но звери хотят соблюдать осторожность, и я отлично их понимаю. Да и так ли важно, в самом деле, знать, как называется местность? Главное, чтоб нам было тут хорошо, правильно?

– Хорошо, хорошо…- повторил я вслед за женой.- Дело только вот в чём: если знаешь, как называется местность, то из этой местности легче выбраться…

– Мы ещё пока никуда не едем. Лежим себе на пляже, самочувствие великолепное, покой и тишина, и все отдыхающие, или однопляжники, называй их как хочешь, ведут себя безукоризненно.

– Это верно,- согласился я.- Этот пляж сделает честь любому человечьему пляжу. Вот только козы с козликами…

– Этим можно простить. Молодые и дурашливые. Играют. Вечером пойдут наверняка на танцплощадку. Что ж особенного, если…

– Погоди,- воскликнул я.- Значит, танцплощадка у них тоже есть?

– Конечно, есть. И рестораны, и кафе, и кино, и даже театр на открытом воздухе.

– И всё исключительно для зверей?

– А то ещё для кого же? Кроме них, больше никто здесь не бывает. Ни у кого нет возможности сюда приезжать, понятно? Необходима специальная путёвка…

– А ведь путёвку, я думаю, достанешь не вдруг,- заметил я.

– Ещё бы! Прежде всего надо быть четвероногим. Можно не пользоваться другой парой ног, но необходимо, чтобы они были в наличии. Без этого не может быть и речи.

– Выходит, нам такой путёвки не предоставят, а?

– Ясное дело. Разве что поискать обходных путей.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну вот ты, скажем, стал бы ходить на четвереньках,- пояснила жена и тут же расхохоталась, представив себе, как я иду в своё учреждение и разговариваю, стоя на четвереньках, с директором.