Завьялов улыбнулся. Еще раз взглянул на узкую, коричневую от загара полоску кожи на шее Павлика и вдруг с необычайной силой, всем своим существом почувствовал, как дорог ему этот парень, готовящийся в первый раз взлететь в небо. В какие-то доли секунды он вдруг вспомнил по-детски наивный вопрос Павлика в тот вечер, когда Завьялов ждал Лизу и торопился на вокзал.

Павлик спросил тогда, может ли это быть, чтобы свет погасшей звезды долгие, бесконечные годы шел к людям.

«Может, Павлик, может! — мысленно произнес Завьялов. — Этот свет идет годы, тысячи, миллионы лет. Он проходит сквозь преграды, сквозь метеоритные дожди, пробивая космические туманности, самые черные тучи и самые густые облака. Практически он вечен, этот свет далекой и, может быть, уже погасшей звезды. И не надо думать о том, что звезда погасла. Не надо…»

И все же ему стало грустно. Он заметил, как дрогнула перед ним ручка управления еще стоящего на земле самолета, спаренная с другой такой же ручкой в передней кабине. Это Павлик дотронулся до нее, прилаживаясь, еще раз повторяя те движения, которым его учили, перед тем как разрешить полет. Завьялов тоже положил ладонь на толстую, гладко отполированную ручку, — просто так, чтобы проверить свои ощущения. И ему показалось, что этим своим движением он как бы слился с Павликом, с его сердцем, мозгом, со всем его существом, и у него стало легче на душе.

Он взглянул на крылья машины, на две красных звезды на них. Такие же звезды сопутствовали ему в далекие боевые годы. Затем он поднял голову и посмотрел в небо, ясное, безоблачное, но уже подернутое легкой осенней дымкой. Он ощутил неожиданный прилив радости. Прямо перед собой Завьялов снова увидел плечи и голову Павлика. «Вперед, Павлик, вперед! Начинается новая жизнь. Вперед!»

Но все это он сказал лишь мысленно, а вслух произнес обычную предполетную уставную фразу, обращенную к людям, стоящим внизу, перед самолетом:

— От винта!..

1962