– А, Рерик, я его помню! Не женился еще?
– Да он бы, может, и женился, – Воята ухмыльнулся, – да где невесту взять? У нас – Вышеня старый на стену полезет, у них – наши согласия не дают. Да у Рерика и вроде есть жена где-то за морем. Я-то ее не помню, а дед рассказывал, она когда-то приезжала даже в Ладогу да назад уехала – как-то не пожилось ей у нас…
За разговором Предслава доставала множество вещей, распространяющих по избе дух пахучих сушеных трав, – старые, оставшиеся от первой свадьбы свои невестины рубашки-длиннорукавки с особой вышивкой, рушники, все из беленого льна, богато отделанные красным шелком и вышитые красной нитью, пояса, тканные из разноцветных нитей, с хитрыми оберегающими узлами в бахроме на концах. После белизны скорбных одежд вдовы обилие красного, цвета жизни и плодородия, ободрило ее, согрело и взбудоражило. Для Вояты тоже нашлась подходящая одежда – свадебная рубаха, порты и пояс, изготовленные когда-то для Володыни, и Предслава вновь украдкой смахнула слезу. Но все – нельзя плакать, а не то настоящая душа покойного мужа огорчится в Ирии и явится ее утешать! Предслава задавала много вопросов о ладожской родне и тамошних делах; Воята охотно отвечал, и в ее памяти оживала Ладога, куда она изредка ездила еще девочкой вместе с матерью и о которой еще чаще слышала. Чудинские и варяжские слова будили воспоминания детства, и сердце щемило – начинало тянуть туда, будто в родных местах она снова сможет стать маленькой и начать жизнь сначала…
– Ты бы не хотела в Ладоге побывать? – спросил и Воята. – Бабку Милушу проведать, пока жива…
– Ой, хотела бы! Да ведь я вовсе не знаю, что со мной будет. Мою судьбу теперь князь Ольг решает.
– Вуй Велем тебя в обиду не даст! – убежденно ответил Воята и бросил на нее взгляд, ясно говоривший: и я тоже. – Ты-то решила, чего хочешь?
В этом вопросе содержался намек на возможность выбора. Предслава обладала правом дать Деревляни нового князя и сохранить коростеньский стол за собой. Но для этого ей требовался этот самый новый князь, способный выдержать борьбу с Ольгом киевским или хотя бы приемлемый для последнего. Такого человека у нее не было, а кидаться в драку с собственной родней, не имея надежд на победу, – и глупо, и губительно.
– Пусть Ольг решает, – ответила она. – Здесь Свентя сядет, а мне они иного князя в женихи подберут – чтобы свою землю имел и в Деревлянь не лез… Да где же они?
– Кто? Женихов ищешь, может, завалялись?
– Да вроде того. Подержи. – Предслава передала ему большую свернутую скатерть, лежавшую на самом дне ларя. – Макошь-матушка…
– Что такое? – Воята увидел, как переменилось ее лицо, и встревожился.
Ларь у нее, как у богатой невесты, был такой большой, что сама Предслава могла бы в нем спрятаться. В отличие от полян, которые делали свои скрыни с крышками в виде шатра, плесковские кривичи, равно как и ладожане, перенимали у варягов лари с полукруглым верхом, вместе с их названием[8]. В основном отделении хранилась одежда, цветное греческое платье, подаренное князем Ольгом, а в маленьком – украшения, принадлежности для рукоделья, обереги, мешочки с волшебными травами. Опустошив основную часть, Предслава теперь рылась в прискрынке. И чем дольше рылась, тем сильнее у нее холодело внутри. Наконец она повернулась к Вояте, и по ее вытянутому побледневшему лицу он сразу понял: беда.
– Что стряслось?
– Нету, – прошептала она, глядя на него расширившимися глазами.
– Чего – нету?
– Их. Жениха и невесты…
– Каких?
– Лелёшек. Лады и Ярилы. Ну, не знаешь, что ли?
Предслава искала куколок в виде жениха и невесты, оберег, который изготавливается к свадьбе и после того хранит благополучие и лад новой семьи. Хранит в течение всей жизни, а потом возлагается на краду того из супругов, который умрет последним. Нечего и говорить, с какой заботой жены оберегают свадебных лелёшек в глубинах своей скрыни, среди самых дорогих вещей, не показывая никому и никогда. Предслава не искала их нарочно, но в какое-то время, перебирая вещи, вдруг осознала, что не видит оберега, и насторожилась.
Вновь и вновь она перекладывала вынутые рубахи и рушники, надеясь, что две маленькие куколки, связанные свадебным пояском, завалялись где-нибудь в складках, но уже понимала, что этого не может быть.
– Украли. – Наконец она бросила бесполезные поиски и села прямо на свадебную скатерть, которую Воята положил на лавку.
Чем она так встревожена, он понимал и сам. Украсть куколок могли только с одной целью – для ворожбы, чтобы причинить вред семье. А поскольку зла в жизни Предславы в последнее время хватало, то не приходилось сомневаться, что неведомые враги достигли своей цели! Ей стало так страшно, что она обхватила себя за плечи, будто на морозе, дрожа так, что постукивали зубы. Кто-то украл самый важный залог ее благополучия. И вот – муж погиб, а к ней повадился Зверь Забыть-реки…
– Кто мог-то? – спросил Воята.
– А мало ли…
Предслава вспоминала своих врагов. Быляна… Далибож с Крепимером… И не понять, когда произошла кража – она не могла вспомнить, давно ли видела куколок. Зная, что они надежно спрятаны в ларе, к которому не имеет права прикасаться никто, кроме самой хозяйки, она не проверяла их… и не вспомнить, с каких пор.
– И что теперь? – Воята положил руку ей на плечо. – Уж коли муж умер, и тебе от лелёшек вреда не будет. Или как?
Предслава вздохнула. Ее замужество уже окончилось, и со смертью Володимера куколки утратили оберегающую силу. А это означало, что некто похитил их еще при жизни мужа – после не имело бы смысла. Не значит ли это, что смерть Володыни и была целью неведомого злыдня?
А дальше приходилось задать еще один вопрос. Кому это было надо?
Закрыв глаза, Предслава помотала головой и с усилием отбросила тяжкие мысли. Только этого ей сейчас не хватало!
– Давай прикинем. – Она встала, развернула жениховскую рубаху Володыни, которую сама когда-то сшила в Плескове и прислала ему перед свадьбой, и приложила к плечам Вояты. Провела ладонью по его груди, ощутив там под одеждой что-то маленькое и твердое – наверное, оберег. – Смотри, как на тебя сшито. Он потом-то в боках раздался, а на свадьбе был такой, как ты сейчас.
И снова пожалела про себя, что нет у нее настоящего жениха, такого же отважного и надежного, как брат Воигнев Хранимирович – такого, чтобы заслонил ее не только от Змея, но и от бед и напастей на всю оставшуюся жизнь.
Наступил вечер. Нарядившись в белые с красным одежды невесты, Предслава спрятала свои короткие волосы под повоем, а сверху покрылась большим свадебным платком; Снегуля застелила лавку медвединой, а Предслава ушла к лежанке и там села за занавеской.
За окошком стемнело, но в избе горело множество огней и было светло как днем. Участников «свадьбы» собралось мало: кроме княгининых домочадцев, позвали только Рулава с семьей, женой и четырьмя детьми. Но этого хватит, чтобы выполнить все обряды.
Двое сыновей Рулава – Берята и Тур – изображали «женихову дружину» и старались принять удалой и важный вид, что не очень получалось, поскольку им было только пятнадцать и тринадцать. В течение дня сам Воята старательно обучал их, что и как надо делать, и теперь они, вроде как разделив должность «почестного брата», то и дело поглядывали друг на друга, вспоминая, что там дальше. Вместе с Воятой они вошли из сеней, предварительно громко и торжественно постучав, и весьма упорно торговались со своим собственным отцом, который сегодня был «отцом невесты», выкупая место для жениха на скамье. В это время Снегуля причитала, прощаясь с «дочерью», а Весняна и две дочери варяга – Ранница и Красена, пятнадцати и одиннадцати лет, – пели положенные песни. Понимая, по какому тревожному поводу затеяна эта «свадьба», девочки дрожали, но и ликовали – обе только и мечтали о свадьбах. Конечно, эта свадьба игралась гораздо скромнее, чем это делается обычно, тем более в богатых родах, но все основные обряды нужно было выполнить.
