На автовокзале Павла Ильича вначале ждало разочарование: единственный вечерний рейс на Вологду был отменен в связи с отсутствием пассажиров. Кроме Павла Ильича ехать собиралась только одна девушка лет двадцати, которой тоже надо было в Москву. Об отмене автобуса им весьма нелюбезно сообщила женщина в окошке "Касса", причем ее почему-то в особенности прогневил хвостик Павла Ильича. Проокав себе под нос: "И ездют-то не пойми кто, то ли попы, то ли пидорасы, а мне тут сиди, со всякой поганью проезжей объясняйся!" она захлопнула окошко, закрыла будку и ушла.
Но не прошло и минуты, как к остановке подкатил обшарпанный красный Икарус”, и водитель весело крикнул из окна:
- На Варшаву есть кто-нибудь?… Остановки по нужде в Вологде, Ярославле и Москве.
Павел Ильич и девушка подошли ко входу, и водитель открыл дверь.
- До Москвы возьмете? - спросил Павел Ильич.
- И мне туда же, - проговорила девушка.
Павел Ильич пропустил ее первой и сам вошел в салон.
- Двадцать гринов с носа, - как само собой разумеющееся, провозгласил водитель, захлопывая дверь.
Девушка вначале чуть было не рванула обратно к двери, но затем, обреченно махнув рукой, уселась на свободное место в первом ряду у правого окна. Соседнее кресло тоже пустовало, и Павел Ильич уселся на него, поставив свою объемистую дорожную сумку в проход.
- Вещички из прохода уберем и за проездик при посадочке уплотим! - вызывающе проокал водитель, выруливая с автовокзала. Девушка нервно полезла под сиденье за своей сумкой, но Павел Ильич остановил ее, протянув водителю пятидесятидолларовую ассигнацию.
- Не беспокойтесь, потом достанете.
Девушка невнятно пробормотала что-то вроде благодарности и сильнее вжалась в кресло; необходимой суммы у нее явно не было, но долг водителю ее и пугал и тяготил меньше, чем сложившаяся ситуация со странноватым пожилым незнакомцем.
Павел Ильич взял из прохода свою сумку и положил себе под ноги. Теперь он полулежал в кресле: так удобнее для дальней дороги.
- Сдачи-то у меня не отыщется покамест, - проговорил водитель, покрутив в промасленных пальцах зеленую бумажку. Павел Ильич сонно махнул рукой.
- Ладно, потом разберемся!
Деньги откочевали в нагрудный карман водительского пиджака, и Икарус”, выехав на трассу, пошел в разгон. Автобус был почти полон довольно веселыми и уже подвыпившими людьми. Это были "челноки", в основном, женщины, они ехали в Варшаву за люстрами. Одна из "челночниц", явно в подпитии, объясняла пожилому сменщику водителя идею этого бизнеса:
- Петрович! Ты пойми. Мы ж раньше как дураки в магазине по тридцатке люстры брали, а сдашь тут уже по сорок пять, ну по полтиннику, да дорога еще, какой навар? А тут Людка этого Яцека того… ну, шуры-муры, а это его люстры-то… Понял… Людка и говорит, что мы, дуры, что ль, совсем?! А? Понял, Петрович? Бабки, что ль, девать некуда? У него-то они по пятнашке на заводе-то, а завод-то маленький, смех один, ну что твой сарай. Ну ему-то это тоже, Яцеку в смысле, выгода… Он Людку-то за это все на руках носить готов…
Петрович, видимо, в первый раз отправляющийся на такое важное дело, да еще за границу, был само внимание.
- Нинка! А они хоть как разбираются-то? А? Люстры-то? А то как их ложить-то?
- Да раскладываются они на маленькие фитюльки такие, Петрович! Ты не видел их, что ль?
- Да я раз только у тебя на кухне… бракованную, что ты себе оставила.
- Ой, Петрович! Так то ж старье мы теперь не берем! Ты смотри…
Павел Ильич, насколько мог, вытянулся и закрыл глаза. Тяжелый день сегодняшний был долгим, а обманчивое июньское северное солнце все не хотело садиться: уже одиннадцатый час вечера, а природа лишь погружается в зыбкий мираж белой ночи. Прошло еще сколько-то времени, и все пассажиры обитатели автобуса уже дремали, высунув в проход босые усталые ноги. Не спали только водитель, затравленно забившаяся в угол девушка - попутчица Павла Ильича, да Нинка с Петровичем.
- Так, слышь, Петрович, Яцек этот и говорит: "Мне б таких, как вы, еще четыре-пять автобусов в месяц, и все, я тогда настоящим великим паном стану", слышь, Петрович! Он вечером-то приходит, ну он Людку-то обычно вечером всегда забирал, дело такое. А тут говорит, дескать, и Нинку с собой бери. А я ему, Яцек, я, значит, чего, не по той части, да и, что я, от мужа того, гулять не пойду. Людка-то она разведенная, ей что, а я… да и скажет кто… А он смеется: "Да не, я не то, я на негоциацию, в смысле в ресторан и поговорить там, ну… о делах". Вот.
Петрович смотрел завороженно.
- Ну, и я в чем была, только морду намазала за две минуты и бегом. А ресторан-то этот китайский оказался!
- Ох ты, ешкин кот! - отреагировал Петрович.
- Ну! А я о чем! Вилок нет! Ложек нет! То есть ложка одна такая фарфоровая не чайная, не столовая, и только палки две.
- Какие еще палки?!
- Ну, деревянные такие, маленькие. Я их в две руки взяла, чтобы, значит, слякоть какую-то из тарелки подцепить, жрать-то охота, там за рубли-то особо не разъешься. Думаю, слякоть хоть эту китайскую пожую, а она скользкая, зараза. Ну мы с Людкой вдвоем-то друг на друга смотрим и смеяться вроде как не того, и ни тебе пожрать.
- Ну, так и как же вы?
- Ну, где палкой этой, где ложкой, а где и пальцем, как Яцек-то отвернется… Атак все с умом, про дела… Негоциация… На русском-то он так смешно говорит.
Автобус резко затормозил, так как мост через маленькую речушку оказался перегорожен серебристой, помятой в нескольких местах BMW”, из которой вылезли три уголовного вида личности.
- Тьфу, черт! - остановившись, водитель обернулся и, показав пассажирам испуганное лицо, открыл дверь.
На ступеньки поднялись два бандита. У одного в руке был пистолет, а у другого две гранаты на поясе и одна в руках. Третий с автоматом стоял снаружи. Водитель незаметно для остальных путешественников поприветствовал их жестом.
- Мостик будет платный! - хрипло и без характерного для местных оканья сказал тот, что с пистолетом. - По сто баксов с каждого рыла!
Второй вынул из гранаты чеку, продемонстрировал ее проснувшимся "челнокам" и почесал чекой бритый затылок:
- Кто у вас старший будет?
Наступила напряженная тишина. Но длилась она недолго. Судя по всему, последним проснувшимся оказался Павел Ильич.
- Я тут старший, - спокойно и бесстрастно сказал он.
- Бабки с собой и пошли, - махнул ему пистолетом бандит.
"Челноки" в полной тишине проводили глазами странного, незнакомого им человека и приникли к стеклам окон с правой стороны, чтобы увидеть, как будет решаться его и их, собственно, судьба.
Павел Ильич отошел со всеми тремя бандитами к их машине. Те, что заходили в автобус, с деланной небрежностью помахивали: один пистолетом, другой гранатой без чеки, а тот, что с автоматом, мрачно и озабоченно озирался по сторонам, стоя на самом краю моста.
- Ну? - обратился к Павлу Ильичу первый бандит. - Общак у тебя? Сколько вас там?
- Двадцать пять с водилой! - выпалил второй. - Две с половиной штуки!
- Садитесь в свою машину и уезжайте поскорей! - спокойно произнес Павел Ильич.
Бандиты ошалели не столько от его слов, сколько от тона, каким они были произнесены. Кроме пренебрежения и усталости в нем не было ничего.
- Сейчас я тебе башку разнесу, сука, - первый бандит направил в лицо Павлу Ильичу пистолет.
- Брось пистолет, кретин! Садитесь все в свою развалину и уезжайте! - При этих словах Павел Ильич в упор посмотрел на первого бандита.
- В развалину?! Сдохни, падла, - с этими словами тот нажал спусковой крючок.
Павел Ильич, в метре от лица которого находилось выходное отверстие ствола, даже не вздрогнул. Как в замедленной съемке, он увидел разрывающийся в руках бандита пистолет. Обломки затвора, рукоятки, обрывки кисти руки в потоке порохового пламени от взорвавшегося в стволе дефектного патрона разлетались в стороны. Откинув назад обожженное и разодранное лицо, бандит стал валиться на своего товарища, который не устоял под его тяжестью и выпустил из рук гранату с выдернутой чекой. Оба они упали на эту гранату, и, хотя потрясенный неожиданным взрывом пистолета третий бандит с третьей попытки наконец передернул внезапно заевший затвор "калашникова", было уже поздно: граната взорвалась.
