Нам кажется более важным выделить несколько факторов, способных навести на мысль о совершенно иной схеме — схеме, говорящей в пользу ризоматического, а не древовидного функционирования, которая уже не проходит через такие дуализмы. Во-первых, то, что мы называем функциональным центром, запускает в игру не только локализацию, но и распределение всей популяции отобранных нейронов в центральной нервной системе целиком, как в «кабельной сети». С этого момента, рассматривая такую систему саму по себе как целое (опыты, где афферентные пути рассекают на части), мы не столько будем говорить об автоматизме высшего центра, сколько о координации между центрами и о клеточных группированиях или молекулярных популяциях, осуществляющих такие спаривания, — не существует формы или хорошей структуры, навязываемых снаружи или сверху, а скорее есть артикуляция изнутри, как если бы колеблющиеся молекулы, осцилляторы, переходили от одного разнородного центра к другому, пусть даже для того, чтобы удостоверять доминирование одного из центров.^[411] Это очевидным образом исключает линейное отношение между одним центром и другим в пользу пакетов отношений, управляемых молекулами — взаимодействие или координация могут быть положительными или отрицательными (расцепление или подавление), но они никогда не являются прямыми как в линейном отношении или в химической реакции, они всегда имеют место между, по крайней мере, двуглавыми молекулами и каждым центром, взятым отдельно.^[412]

Существует целая биологически-поведенческая «машинерия», целая молекулярная инженерия, которая должна улучшить наше понимание природы проблем консистенции. Философ Эжен Дюпрель предложил теорию консолидации; он показал, что жизнь шла не от центра к внешнему, но от внешнего к внутреннему — или, скорее, от нечеткого или дискретного множества к ее консолидации. Итак, здесь подразумеваются три вещи: то, что нет начала, откуда исходила бы линейная последовательность, а есть уплотнения, интенсификации, усиления, инъекции, пронзания [truffages], подобные множеству добавочных действий («рост существует лишь благодаря вставке»). Во-вторых, и это не противоречие, нужно, чтобы было упорядочивание интервалов, распределение неравенств — до такой степени, что порой требуется создать дыру, дабы консолидироваться. В-третьих, есть суперпозиция разнородных ритмов, артикуляция, осуществляемая изнутри некой интерритмичности, — без наложения метра-меры или каденции.^[413] Консолидация не довольствуется тем, чтобы приходить потом, она — творческая. Дело в том, что начало начинается только между двумя, интермеццо. Консистенция — это и есть консолидация, действие, производящее консолидированное, последовательность как сосуществование, — и все благодаря трем факторам: вставкам, интервалам и суперпозициям-артикуляциям. О том свидетельствует архитектура как искусство жилища и территории — если есть осуществляемые потом консолидации, то есть также консолидации типа краеугольного камня, являющиеся составными частями совокупности. Но совсем недавно материи вроде железобетона позволили архитектурному ансамблю освободиться от древовидных моделей, действующих посредством опор-деревьев, балок-ветвей, свода-листвы. Не только бетон является разнородной материей, степень консистенции которой меняется согласно элементам смеси, но и железо вставлено в него следуя ритму, более того, в своих самоподдерживающихся поверхностях оно формирует сложный ритмический персонаж, где «стволы» имеют разные сечения и переменные интервалы согласно интенсивности и направлению силы схватывания (арматура, а не структура). Именно в этом смысле музыкальное или литературное произведение обладает некой архитектурой — «насыщать атом», как говорила Вирджиния Вулф; или же, согласно Генри Джеймсу, надо «начинать издалека, настолько издалека, насколько возможно», и действовать с помощью «блоков обработанной материи». Речь уже идет не о том, чтобы навязывать форму материи, но о том, чтобы вырабатывать все более и более богатый, все более и более консистентный материал, способный овладевать теперь все более и более интенсивными силами. Что делает материал все более и более богатым — так это то, что вынуждает удерживать вместе разнородности, причем последние не престают быть разнородными; что вынуждает удерживать их таким образом — так это вставные осцилляторы, синтезаторы, по крайней мере, о двух головах; это анализаторы интервалов; синхронизаторы ритмов (слово «синхронизатор» двусмысленно, ибо молекулярные синхронизаторы не работают с помощью гомогенизирующей или уравнивающей меры, но действуют изнутри, между двумя ритмами). Не является ли консолидация земным именем консистенции? Территориальная сборка — это нечто консолидированное среды, нечто консолидированное пространства — времени, сосуществования и последовательности. И ритурнель действует благодаря трем факторам.

Но нужно, чтобы материи выражения сами предоставляли характеристики, делающие возможным такое схватывание консистенции. В связи с этим мы увидели их склонность вступать во внутренние отношения, формирующие мотивы и контрапункты — территоризующие метки становятся территориальными мотивами или контрапунктами, а сигнатуры и плакаты создают «стиль». То были элементы нечеткого или дискретного множества; но они консолидируются, обретают консистенцию. Именно в той мере, в какой они обладают эффектами, — такими как реорганизация функций и объединение сил. Чтобы лучше ухватить механизм этой склонности, мы можем зафиксировать определенные условия однородности и сначала рассмотреть метки или материи одинакового типа — например, совокупность звуковых меток, пение птицы. В норме у пения зяблика три различные фразы: первая — от четырех до четырнадцати нот — в крещендо и понижении частоты; вторая — от двух до восьми нот — постоянной частоты, но ниже, чем предыдущая; третья, которая завершается «фиоритурой» или сложным «орнаментом». Итак, с точки зрения приобретения, такой полной-песне (fullsong) предшествует суб-песня (sub-song), что в нормальных условиях уже предполагает владение общей тональностью, всей длительностью, содержанием строф и даже тенденцией заканчивать на самой высокой ноте.^[414] Но организация из трех строф, порядок следования этих строф, деталь орнамента не даны; мы бы сказали, что не хватает именно внутренней артикуляции, интервалов, вставленных нот — всего, что создает мотив и контрапункт. Тогда различие между суб-песней и полной-песней можно было бы представить так — суб-песня как метка или плакат, полная-песня как стиль или мотив, и склонность переходить от одного к другому, склонность одного консолидироваться в другом. Само собой разумеется, искусственная изоляция будет иметь весьма различные эффекты в зависимости от того, появляется ли она до или после обретения компонент суб-песни.

Однако в настоящий момент нас заботит знание того, что происходит, когда эти компоненты действительно развиваются в мотивах и в контрапунктах полной-песни. Тогда мы с необходимостью покидаем условия качественной однородности, кои установили для себя. Ибо, пока мы замыкаемся в метках, метки одного рода сосуществуют с метками другого рода, и не более — звуки сосуществуют с цветами, жестами, силуэтами одного и того же животного; или же — звуки данного вида животного сосуществуют со звуками других видов, порой крайне различных, но локально соседствующих. Итак, организация качественно определенных меток в мотивы и контрапункты с необходимостью влечет схватывание консистенции или захват меток иного качества, взаимное ответвление звуков — цветов — жестов, или захват звуков у разных животных видов и т. д. Консистенция с необходимостью создается от разнородного к разнородному — не потому, что имеет место рождение дифференциации, а потому, что разнородности, довольствовавшиеся сосуществованием или следованием друг за другом, теперь схвачены друг в друге через «консолидацию» их сосуществования и их последовательности. Дело в том, что интервалы, вставки и конститутивные артикуляции мотивов и контрапунктов в порядке некоего выразительного качества также сворачивают другие качества иного порядка или качества того же самого порядка, но иного пола или даже иного вида животных. Цвет будет «отвечать» на звук. Не бывает мотивов и контрапунктов качества, не бывает ритмических персонажей и мелодических пейзажей в таком порядке без конституирования подлинной машинной оперы, воссоединяющей порядки, виды и разнородные качества. То, что мы называем машинным, — это именно такой синтез разнородностей как таковой. Поскольку эти разнородности суть материи выражения, то мы говорим, что сам их синтез, их консистенция или их захват формируют собственно машинные «утверждение» или «высказывание». Варьируемые отношения, в какие входят цвет, звук, жест, движение, положения — в одном и том же виде и в разных видах — формируют столько же машинных высказываний.