⁹⁹¹

 Имеется в виду первый вызов, посланный Пушкиным Дантесу 5 ноября 1836 года. Биографам Пушкина давно было известно о том, что Пушкин перед смертью просил у Николая I прощения своему секунданту Данзасу и себе, однако оставалось неясным, за что именно просил Пушкин для себя прощения. Со слов Вяземского, записанных П. И. Бартеневым, биографы знали только, что Николай I после ноябрьского вызова, «встретив где-то Пушкина, взял с него слово, что если история возобновится, он не приступит к развязке, не дав ему знать наперед». Далее Вяземский рассказывает, что Пушкин накануне дуэли написал Николаю I письмо, сообщавшее о поединке, но не отослал его. Это письмо было найдено в кармане сюртука, в котором Пушкин дрался на дуэли, а потом хранилось у секретаря Бенкендорфа П. И. Миллера (РА, 1888, кн. II, № 7, с. 308). В рассказе Вяземского допущено много неточностей. В действительности письмо, бывшее у Миллера, написано Пушкиным не накануне дуэли, а 21 ноября 1836 года, адресовано не царю, а Бенкендорфу (см. XVI, с. 191-192). Письмо было приготовлено для того, чтобы его доставили по назначению после поединка и потому не было отослано. Неточности, допущенные Вяземским, вызывали сомнение в истинности всего сообщения Вяземского, между тем как в основе оно верно. Письмо Е. А. Карамзиной подтверждает сообщение Вяземского и разъясняет, что Пушкин просил у царя прощения за нарушенное слово. Очевидно, Пушкин дал царю обещание не драться на дуэли во время аудиенции 23 ноября, вызванной указанным выше письмом к Бенкендорфу. Запись о приеме царем «камер-юнкера Пушкина» и Бенкендорфа была обнаружена П. Е. Щеголевым в камер-фурьерском журнале и опубликована в его книге «Из жизни и творчества Пушкина» (изд. 3-е, Гослитиздат, М.—Л., 1931, с. 145).

 ⁹⁹²

 Свидетельства о записке, посланной Николаем I Пушкину, содержатся в воспоминаниях Вяземского, А. И. Тургенева и Жуковского. Текст записки с незначительными вариантами совпадает во всех источниках и содержит, так же как и приведенный в письме Е. — А. Карамзиной, обещание взять на себя заботу о семье Пушкина при условии исполнения им христианского долга. Сама записка не сохранилась и в Полном собрании сочинений Пушкина (XVI, с. 228) напечатана в отделе dubia по тексту, содержащемуся в письме А. И. Тургенева к неизвестному лицу (см. с. 207 наст. изд.). Лейб-медик Арендт (а не Жуковский, как можно было бы понять из письма Карамзиной) должен был прочесть ее Пушкину и тотчас вернуть царю. Эти обстоятельства дали повод П. Е. Щеголеву подвергнуть сомнению самое существование записки и объявить весь эпизод с ней «темным и весьма недоуменным» (Щеголев, с. 147). Но, недоумевая, почему Арендт должен был вернуть записку царю, Щеголев не учитывал того, что оставить записку монарха в руках подданного значило бы сделать из нее «рескрипт», т. е. оказать такую «высочайшую» милость, которое Пушкин в глазах Николая I не был и не мог быть достойным. Ю. Г. Оксман доказывал, что записка Николая была обращена к Арендту, а не к Пушкину, и считал версию о письме царя к Пушкину позднейшей легендой, а само письмо «апокрифическим» (Б. Л. Модзалевский, Ю. Г. Оксман и М. А. Цявловский. Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина. «Атеней». Л., 1924, с. 51-73).

 ⁹⁹³

 Назначение пенсии Н. М. Карамзину сопровожоалось специальным царским рескриптом, составленным Жуковским, в котором утверждалось государственное значение деятельности историографа. Отказом составить и опубликовать аналогичный указ о Пушкине Николай I выразил нежелание сообщать своим «милостям» семье Пушкина значение государственного акта и придал им характер личного благодеяния. Следует отметить, что Е. А. Карамзина, при всей любви и уважении к Пушкину, поэту и человеку, видела в поведении царя акт исторической справедливости — настолько Н. М. Карамзин, в глазах его семьи, был окружен ореолом святости и недосягаемого величия.

 ⁹⁹⁴

 Россет — вероятно, Аркадий Осипович.

 ⁹⁹⁵

 Те. Российской Академии, членом которой Пушкин был с 3 декабря 1832 года.

 ⁹⁹⁶

 Сведения С. Н. Карамзиной не точны. На отпевании отсутствовали: английский посол лорд Дерхем и греческий посланник кн. Суццо — по болезни. Геккерн, который не был приглашен, и прусский посол Либерман, отклонивший приглашение «вследствие того, что ему сказали, что названный писатель <т. е. Пушкин> подозревался в либерализме в юности». Сведения эти содержатся в донесении саксонского посланника Люцероде своему правительству (Щеголев, стр. 333).

 ⁹⁹⁷

 Пьер — П. И. Мещерский.

 ⁹⁹⁸

 Текст подлинной записки Николая I таков:

«1. Заплатить долги.

2. Заложенное имение отца очистить от долга.

3. Вдове пенсион и дочери <т. е. дочерям>; по замужество.

4. Сыновей в пажи и по 1500 р. на воспитание каждого по вступление на службу.

5. Сочинения издать на казенный счет в пользу вдовы и детей.

6. Единовременно 10 т<ысяч>».

Записка опубликована Щеголевым (с. 191). подлинник, с надписью Жуковского на обложке: «Своеручная записка, данная мне государем императором 30 генваря 1837», хранится в Пушкинском Доме (Бюллетени Рукописного отдела Пушкинского Дома, вып. VIII, М.—Л., 1959, с. 35, № 246). Инициатором распоряжений Николая I был Жуковский, составивший вечером 29 января 1837 года для передачи царю черновик, в котором перечислены и обоснованы все пункты, содержащиеся в записке Николая I (см.: Щеголев, с. 190-191; Бюллетени, вып. VIII, № 245).

 ⁹⁹⁹

 Сведения, сообщенные С. Н. Карамзиной, не вполне точны: долгов у Пушкина оказалось значительно больше, чем думали первоначально. Всего на уплату долгов частным лицам было истрачено опекой над детьми и имуществом Пушкина 95 600 руб. Кроме того, был списан долг Пушкина казне, достигавший почти 44 тысяч руб. Общая сумма задолженности поэта составляла 138 988 руб. 33 коп. (Летописи Гос. литературного музея, кн. V, Архив опеки Пушкина. М., 1939, с. 2).

¹⁰⁰⁰

 Село Михайловское — имение матери Пушкина Н. О. Пушкиной в Псковской губернии. В 1836 году там числилось 80 ревизских душ (П. Щеголев. Пушкин и мужики. М., 1928, с. 12). После смерти Надежды Осиповны Пушкиной (29 марта 1836 года) имение перешло к ее детям — Ольге, Александру и Льву (Сергей Львович отказался от своей доли в пользу дочери). Пушкин, дорожа имением, хотел оставить его за собой и предложил выплачивать брату и сестре выкупную сумму. После его смерти опека над имуществом детей Пушкина выкупила Михайловское и обратила его во владение детей поэта.

¹⁰⁰¹

 Нижегородское имение — деревня Кистенево, в которой за Пушкиным числилось 200 душ мужского пола, переданных ему 27 июня 1830 года отцом «в вечное и потомственное владение». Эти 200 душ 5 февраля 1831 года Пушкин заложил в Московском опекунском совете. 2 мая 1835 года Пушкин отказался от управления имением, передав принадлежавшую ему часть своей сестре О. С. Павлищевой и брату Льву Сергеевичу (П. Щеголев. Пушкин и мужики, с. 73-74, 143).