...Некогда думать, некогда,
в оффисы – как в вагонетки,
есть только брутто, нетто –
быть человеком некогда!
Этому-то гротескному, обесчеловеченному миру и противопоставляет поэт юность земного шара, которая видится ему в зареве Октября, «бешеном ритме революции! Восемнадцатилетии командармов». Он говорит с гордостью о родной стране: «Мы – первая любовь земли».
Полный лиризма, острой, ранящей сердце нежности, возникает в поэме образ другого, «естественного» мира, подлинной человечности.
Край мой, родина красоты,
край Рублена, Блока, Ленина,
где снега до ошеломления
завораживающе чисты...
И тема любви в поэме делается все глубже, многограннее, сложно, причудливо переплетаясь с исторической темой противоборства двух антимиров. Поэт чувствует – плацдармом их борьбы стали нс только поля сражений, но и души людей.
В поэме развертывается острый, непримиримый спор лирика и с «зарубежным другом», и с модернистом – «разочарованным» современником. «А может, милый друг, мы впрямь сентиментальны? И душу удалят, как вредные миндалины?» – раздается голос скептика. Но поэт отвергает самую возможность отказа от красоты человеческой личности и сложности ее внутреннего мира.
«А почему ж... мы тянемся к стихам, как к травам от цинги? И радостно и робко в нас души расцветают...» – страстно возражает он ироническому собеседнику. Главным оружием в споре снова является сатирический гротеск. Беспощадно нарисован в поэме портрет модернистского «битника», кичащегося мещанским нигилизмом. Ведь «в ящик рано или поздно», – цинично вещает он. Лирик спорит с ним нарочито грубо, с нескрываемой ненавистью:
Как сказать ему, подонку,
что живем не чтоб
подохнуть, –
чтоб губами тронуть чудо
поцелуя и ручья!
Лирический герой отчетливо осознает, что страну этого светлого «чуда», кристальной чистоты чувств надо защищать и от запрограммированной опустошенности, и от модернистских циников, разлагающих души людей.
История зыбкой, незащищенной любви – такой «нескладной и щемящей» – обрывается как бы на полуслове: ведь дневники, беглые записки, сделанные кем-то в забытой тетради, не закончены. Поэт размышляет над ними, чувствует себя в ответе за счастье других людей, за подлинность и глубину человеческих чувств: «...важно жить, как леса хрустальны после заморозков поутру», – говорит он, закрывая тетрадь, хранящую исповедь его современника.
Лирика у Вознесенского всегда и предвосхищает его поэмы, и дополняет их. Поэтому закономерно автор в настоящей книге не группирует поэмы в особом разделе, а перемежает их лирическими циклами. В первом разделе – «Ахиллесово сердце» – собраны им новые стихи, написанные за последнее время. Затем идет поэма «Оза» (1964). Третий раздел – «Невыносимо» – снова лирика, лирика отрицания «навыворотного мира»: антигуманизма, жестокости, равнодушия, всего, что грозит человеческой личности. Четвертый раздел – поэма «Лонжюмо» – говорит о величайшем гуманизме революции, о ее созидательных силах. Пятый – «Года световые» – биография лирического героя, хронология душевного возмужания. Шестой – поэма «Мастера» и заключительный раздел – взволнованное повествование о чуде слияния двух душ, о любви, которая включает в себя весь мир с его страстями, думами, надеждами.
Любовная лирика поэта неизменно оказывается шире и глубже прямого своего назначения. И происходит это потому, что энергия и непримиримость отрицания всегда у Андрея Вознесенского неразделимы с энергией и страстностью утверждения.
Обращение поэта к сложному и прекрасному «чуду любви» неразрывно связано для него с благоговейным удивлением перед неповторимостью человеческой личности, ее великими внутренними возможностями, ее творческими силами.
Лирический образ героини у Вознесенского зачастую сливается с природой, воплощает ее наивную и добрую красоту. Видится героиня поэту то «как мокрая ветка ольховая», то как «несмышленыш олешка» или «горный родничок», то оборачивается лесной росой: «...ты – живая вода на губах на листке». В «Балладе-яблоне» поэтический образ этого полного слияния, растворения лирической любимой в природе, принимает вещную, материальную форму. Поэт прибегает к фольклорной, сказочной традиции. Ведь в сказке или мифе деревья говорят человечьими голосами, испытывают человеческие чувства, являются полулюдьми, полурастеньями, живут общей жизнью с людьми. Поэтому и происходит в балладе чудо зачатия ребенка деревцем. Все это для поэта единый процесс происходящего в природе великого и непрерывного обновления.
Однако видит он в любви не только стихийное начало, но и всегда истинно человеческое: высокая духовность близости дополняет и освящает страсть, ее радости. Любовь предстает в лирике А. Вознесенского как величайшее чудо полного слияния мыслей, желаний, душ двух человеческих существ. Поэт говорит о любимой: «Я весь тобою пропитан, лесами твоими, тропинками Читаю твое лицо, как легкое озерцо».
Поэтому-то так протестует лирический герой Вознесенского против всяческой лжи, неистинности в человеческих отношениях. Поэтому предостерегает любимую от растраты чувств: «...потерять себя – не пустяк – вся бежишь, как вода в горстях...»
Тема растраты внутренних богатств человеческой личности – одна из важных тем лирики Андрея Вознесенского. Она особенно драматично звучит в стихотворении «Плач по двум нерожденным поэмам». Поэт говорит здесь о тех огромных духовных возможностях каждого человека, которые он может или осуществить, или убить в себе. Стихотворение превращается в реквием всему не осуществленному, неродившемуся: «Зеленые замыслы, встаньте как пламень», – восклицает он и горько провозглашает «вечная память» всему, чему не суждено было совершиться, всему, не выполненному человеком. Он восстает против духовных «самоубийц», против тех, кто «саморастратил святые крупицы», и утвер ждает свою веру в истинных творцов – «людей упрямого нрава», кто не гасит в себе творческого огня, для кого «чем траурней шлаки, тем пламенней плавка».
Творчество, и только творчество – в любых областях жизни, – может явиться оправданием человеческого бытия. Поэт не устает восторгаться могучей, неповторимой красотой природы, но не меньше волнуют его сердце создания талантливых мастеров. Древние и прекрасные Кижи или храм Василия Блаженного на Красной площади, ультрасовременные города, их мосты, здания, аэропорты. Глубочайшее волнение наполняет сердце поэта, когда он становится свидетелем проявлений подлинной, ничем не скованной мощи человеческой мысли, человеческого духа. Творцы уходят из жизни, говорит он, но остаются навечно их бессмертные творения, подобно тому как:
Леса роняют кроны,
Но мощно под землей
Ворочаются корни
Корявой пятерней.
Поэт воспевает и тот тяжкий, изнурительный труд, который всегда сопровождает творческий процесс, без чего никакое творчество немыслимо и неосуществимо. «Баллада работы» целиком посвящена этой теме. «Бьет пот (чтобы стать жемчугами Вирсавии), // Бьет пот (чтоб сверкать сквозь фонтаны Версаля)». Весело и вызывающе прославляет Андрей Вознесенский всех тех, кого «эта высокая влага кропила, чело целовала и жгла, как крапива».
Развитие взглядов поэта на природу творчества, их обогащение отражают поэмы «Мастера» и «Лонжюмо». Первая из них, ранняя, воспевала буйство фантазии, дерзкий труд безыменных строителей, воздвигнувших некогда на Красной площади храм Василия Блаженного. В образе семерых народных умельцев для поэта воплотился творческий дух самой России, ее удаль, ее бунтарство: недаром, когда закончили зодчие свою работу – «храм пылал в полнеба, как лозунг к мятежам». В них и радость созидания, и бурлящие, ищущие выхода силы народные – жажда основывать новые города, вздымать «флаги корабельные», запевать «песни коробейные». Мотив неиссякающего в народе творческого духа звучит в поэме Вознесенского ясно и сильно. Он обращается к мастерам прошлого и от лица современников, строящих Братскую ГЭС, говорит:
