* * *
В дни неслыханно болевые
быть без сердца – мечта.
Чемпионы лупили навылет –
ни черта!
Продырявленный точно решёта,
утешаю ажиотаж:
«Поглазейте в меня, как в решётку, –
так шикарен пейзаж!»
Но неужто узнает ружье,
где,
привязана нитью болезненной,
бьешься ты в миллиметре от лезвия,
ахиллесово
сердце
мое?!
Осторожнее, милая, тише...
Нашумело меняя места,
я ношусь по России –
как птица
отвлекает огонь от гнезда.
Все болишь? Ночами пошаливаешь?
Ну и плюс!
Не касайтесь рукою шершавою –
я от судороги – валюсь.
Невозможно расправиться с нами.
Невозможнее – выносить.
Но еще невозможней –
вдруг снайпер
срежет
нить!
1965
Неизвестный – реквием в двух шагах, с эпилогом
Памяти лейтенанта Советской
Армии Эрнста Неизвестного, пав-
шего в атаке 2-го Украинского фронта.
Лейтенант Неизвестный Эрнст.
На тысячи верст кругом
равнину утюжит смерть
огненным утюгом.
В атаку взвод не поднять,
но сверху в радиосеть:
«В атаку – зовут – твою мать!»
И Эрнст отвечает: «Есть».
Но взводик твой землю ест.
Он доблестно недвижим.
Лейтенант Неизвестный Эрнст
идет
наступать
один!
И смерть говорит: «Прочь!
Ты же один, как перст.
Против кого ты прешь?
Против громады, Эрнст!
Против –
четырехмиллионнопятьсотсорокасемитысячевосемь-
сотдвадцатитрехквадратнокилометрового чудища
против, –
против армии, флота,
и угарного сброда,
против –
культургервышибал,
против национал-социализма,
– против!
Против глобальных зверств.
Ты уже мертв, сопляк?..
«Еще бы», – решает Эрнст
И делает
Первый шаг!
И Жизнь говорит: «Эрик,
живые нужны живым.
Качнется сирень по скверам
уж не тебе – им,
не будет –
1945, 1949, 1956, 1963 - не будет,
и только формула убитого человечества станет –
3 823 568 004 + 1,
и ты не поступишь в Университет,
и не перейдешь на скульптурный,
и никогда не поймешь, что горячий гипс пахнет
как парное молоко,
не будет мастерской на Сретенке, которая запирается
на проволочку,
не будет выставки в Манеже,
и 14 апреля 1964 года не забежит Динка и не положит на
гипсовую модель мизинца с облупившимся маникюром,
и она не вырвется, не убежит
и не прибежит назавтра утром, и опять не убежит,
и совсем не прибежит,
не будет ни Динки, ни Космонавта (вернее, будут, но не
для тебя, а для белесого Митька Филина, который не
вылез тогда из окопа),
а для тебя никогда, ничего –
не!
не!
не!..
Лишь мама сползет у двери
с конвертом, в котором смерть,
ты понимаешь, Эрик?!
«Еще бы», – думает Эрнст.
Но выше Жизни и Смерти,
пронзающее, как свет,
нас требует что-то третье, –
чем выделен человек.
Животные жизнь берут.
Лишь люди жизнь отдают.
Тревожаще и прожекторно,
в отличие от зверей, –
способность к самопожертвованию
единственна у людей.
Единственная Россия,
единственная моя,
единственное спасибо,
что ты избрала меня.
Лейтенант Неизвестный Эрнст,
когда окружен бабьем,
как ихтиозавр нетрезв,
