Князь стоял в дверном проеме босиком и в одном лишь ночном халате. Он ждал, когда глаза привыкнут к темноте, и загадочно усмехался. Увидев на его лице улыбку, она тоже улыбнулась.

— Я тут подумал, дорогая, — осторожно начал он и сделал шаг к ее кровати. — Знаешь, я думал о тебе все это время, с того самого момента, когда мы с тобой познакомились на свадьбе. Я всегда помнил о тебе.

Только сейчас она заметила, что его халат расстегнут, а из-под него видны длинные тонкие ноги, покрытые волосами, густыми черными волосами. Линдсей вытаращила на него глаза, пытаясь совладать с нахлынувшими на нее чувствами. Это была странная смесь восхищения и тревоги, щемящего восторга и необъяснимого страха, приятного удивления и ноющего беспокойства. В конце концов страх победил все другие чувства. Она лихорадочно прикрылась одеялом и напряженно ждала, не понимая, что происходит, не желая ничего понимать, а его слова гулко стучали в ее висках.

— Я думал о том, что было бы страшной глупостью для такой красивой девушки жертвовать своей невинностью ради какого-то прыщавого подростка. Ты не получила бы от этого абсолютно никакого удовольствия. Все кончилось бы слезами и ненавистью к тому, что послужило их причиной. Нет, я решил, что не могу допустить этого.

Только сейчас она со всей отчетливостью поняла, что он имеет в виду, и оцепенела, не находя в себе сил ни сказать что-нибудь, ни пошевелиться. Все ее сладкие мечты об этом человеке мгновенно развеялись как дым, оставив после себя лишь холодный, физически не осязаемый пепел. Сейчас он был похож на совершенно незнакомого человека, и это породило в ее душе безотчетный страх. Какая же она была дура, слепая идиотка, глупая и несмышленая девчонка! О Господи, что же теперь делать? Она осталась наедине с ним в этом огромном номере-люкс. Страх все глубже и глубже проникал в ее душу, парализуя волю и затуманивая сознание.

— Тебе очень повезло, Линдсей, — продолжал он мягким, вкрадчивым голосом, медленно приближаясь к ее кровати. Она с ужасом наблюдала за каждым его шагом, не зная, что предпринять. Дыхание становилось все более затрудненным, пока наконец не застряло где-то в груди. — Не смотри на меня так, — уговаривал ее князь. — Я Алессандро, тот самый человек, которого ты любишь вот уже два года и который совершенно не изменился за это время. Я хочу научить тебя быть настоящей женщиной и не сомневаюсь, что ты будешь благодарна мне за это. Ты будешь довольна. Скажи мне, пожалуйста, дорогая, ты знакома с петтингом? Так, кажется, вы, подростки, называете ласки? Так вот, ты должна сказать мне, как часто ты позволяла этим прыщавым мальчикам ласкать себя.

— Ты муж моей сестры, — выдавила она из себя, с трудом ворочая языком в пересохшем рту.

Алессандро пожал плечами, причем не без некоторого изящества.

— Твоя сестра напоминает мне кастрированную суку. Она совершенно фригидна и до смерти надоела мне своей дурацкой буржуазной моралью. Кроме того, она безнадежно глупа, хотя ее толстосум-папаша почему-то уверен в обратном. Ее нельзя назвать красивой, привлекательной, да и вообще она лишена положительных качеств. Она не имеет для меня абсолютно никакого значения, как, впрочем, и тот идиотский ребенок, которого она пыталась родить. Во время беременности она вела себя как самая настоящая дура, наивно полагая, что это очень важно для нее, для меня и для моей семьи. Для меня вполне достаточно ее одной. Терпеть выношенное в ее животе отродье я просто не смогу. Да, это было бы слишком невыносимо. — Он умолк на какое-то мгновение, а потом продолжил: — Помнится, когда я впервые увидел тебя на свадьбе, ты выглядела как костлявая и неуклюжая каракатица с угловатыми коленками и острыми локтями, но мне это понравилось. Уже тогда я прекрасно понимал, что со временем ты превратишься в очаровательную милашку, но меня несколько беспокоил тот факт, что ты, к сожалению, станешь старше. Терпеть не могу старух. Я хотел тебя такой, какой ты была тогда, — костлявой девочкой-подростком, совершенно невинной и абсолютно неопытной. Боже мой, как я хотел заполучить тебя вместе с твоей очаровательной девственностью! Окунуться с головой в твое непорочное естество! Да я и сейчас хочу тебя. Сейчас твоя непорочность привлекает меня даже больше, чем тогда. Если говорить откровенно, то я уже не надеялся, что мне достанется твоя девственность, так как тебе уже восемнадцать лет, но, к счастью, ты сохранила себя. Другие мужчины сочтут тебя более прекрасной через несколько лет, но это не для меня, это для них.

Алессандро сделал еще один шаг к кровати.

— Нет, Линдсей, я не могу больше ждать. Я и так слишком долго ждал этого момента. Ты представить себе не можешь, с каким нетерпением я ждал тебя. Меня в холодный пот бросало при мысли о том, что может быть слишком поздно. Тем более что твой чертов папаша предоставил тебе полную свободу, отослав в Коннектикут. Я прекрасно знаю, какие сейчас девушки. Они с самого раннего возраста трахаются, как кролики, позволяя молодым парням затащить себя на заднее сиденье своей грязной машины. Но тебе каким-то образом удалось избежать подобной участи и сохранить девственность до восемнадцати лет. Но я нисколько не сомневаюсь в том, что к двадцати годам тебя обработают не меньше полудюжины парней. И все они будут толстозадыми и в высшей степени грубыми американцами. Нет, я просто не могу допустить этого. Я научу тебя, как подчиняться мужчине, как совокупляться с настоящим князем.

Он уже вплотную подошел к ее постели, наклонился над ней и включил светильник на прикроватной тумбочке. Затем он уселся рядом, взял ее холодную руку и крепко сжал слегка дрожавшие пальцы.

— Скажи мне, дорогая, ты позволяла кому-нибудь просовывать язык в свой ротик? Ты испытала, что такое французский поцелуй?

Линдсей молча кивнула, не в силах отвести взгляд от его лица.

— И тебе это понравилось?

Она решительно покачала головой, а он быстро наклонился и прильнул ртом к ее похолодевшим губам.

— Нет, — неожиданно вскрикнул он и выпрямился, — тебе не могло это понравиться. Они же глупцы, эти сопливые подростки. Они еще не стали настоящими мужчинами в отличие от меня. Да и какое здесь может быть сравнение? Линдсей, меня нисколько не пугает твой страх. Плевать я хотел на все эти женские ужимки. Более того, мне это даже нравится. В этом есть что-то возбуждающее. Кто-нибудь из мальчиков гладил твои груди? Целовал эти прелестные соски?

Она с ужасом смотрела на него и не могла пошевелиться как парализованная.

— А твоя промежность? Кто-нибудь прикасался к ней? Они вводили в тебя свои грязные пальцы? Нет? Прекрасно. В таком случае я сделаю это сам, и тебе это, несомненно, понравится. Девушкам всегда нравится, когда мужчины ласкают и целуют их губы. И не только губы. У тебя еще есть твой маленький клитор. Ты часто мастурбируешь, Линдсей? Как часто ты доставляешь себе подобное удовольствие? Интересно, твои подружки в школе когда-нибудь говорят на эту тему? Как часто они сами это делают?

Алессандро снова наклонился над ней с полураскрытым ртом и томным взглядом, нацеленным на ее пухлые губы.

— Можешь себе представить, какие ощущения у тебя появятся, когда я прикоснусь своим языком к твоему теплому клитору?

Линдсей громко вскрикнула, и этот крик мгновенно привел ее в чувство, вернул к ужасающей реальности, настолько ужасающей, что хотелось любой ценой избавиться от нее. Но это было невозможно. Она быстро перекатилась на другой край кровати и вскочила на ноги.

Алессандро мило ухмыльнулся, обошел вокруг кровати и протянул к ней руки.

— Почему ты боишься меня? Это же я, Линдсей. Надеюсь, ты не будешь отрицать, что любишь меня с момента нашей первой встречи? Ты должна признать это.

— Нет, нет, не подходи ко мне! — испуганно пролепетала она. — О Господи, ты совсем не такой, каким я тебя представляла!

Линдсей попыталась проскользнуть мимо него, но он схватил ее за руку и потащил к кровати.

— Не думай, что меня испугает твое сопротивление. Ничуть. Это возбуждает меня. — Он продолжал повторять эти слова, осыпая ее лицо поцелуями. — Даже если тебе это не понравится, я получу огромное наслаждение. Господи Иисусе, это будет прекрасно. — Он все еще ухмылялся, причем настолько широко, что она могла видеть золотую коронку на одном из дальних зубов.