Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я бросаю в его сторону кляп. Он не собирается ловить его. Кляп отскакивает от его тела, и падает на пол.

— Вставь его.

— Я не собираюсь этого делать. Я невиновен. Я хочу вызвать полицию. Сейчас же, — в его голосе слышится жуткий страх.

Я поднимаю бейсбольную биту и ударяю его в живот. Он сгибается пополам в агонии, пошатываясь, делает два шага назад и падает на колени, схватившись за живот. И начинает реветь, как какой-то гребаный двухлетний мальчишка!

— Не такой уж огромный и сильный сейчас, а?

— Вам нужен не я, — рыдает он.

— Да? Засунь кляп в рот, или я размозжу твой череп одним ударом. Побои или быстрая смерть. Выбирай.

Он изо всех пытается вздохнуть, сквозь жуткую боль. Через всхлипы пытается втянуть воздух. Так делают люди перед смертью, звук напоминает погремушку. Но этот ублюдок не собирается умирать. По крайней мере не сейчас. О нет. Такая смерть для него была бы слишком легкой. Я наблюдаю, как он трясущимися руками вставляет кляп себе в рот. Трусы никогда не перестанут восхищать меня своей тупоумием. Бл*дь, идиот! Зачем ты затыкаешь самого себя кляпом?

Звериный рык вырывается у меня из горла. Звук ярости удивляет меня самого. Мне казалось, я прошел через этого уже много лет назад. В десять лет я размахивал бейсбольной битой и вот он я, жив и здоров. Ради нее.

Я ударяю его ногой, он падает на пол.

Затем поднимаю биту высоко над головой и обрушиваю ему на коленную чашечку. Боль от шока заставляет его глаза чуть ли не выскочить из орбит. Мне казалось, что он сейчас впадет в бессознательное состояние, но к счастью этого не произошло. Холодный пот стекает у него по коже, он судорожно обхватывает расплюснутые кости. Я поднимаю вверх биту и разбиваю другую коленную чашечку. У него наступает судорога от шока.

После этого я сыплю на него удары битой. Каждый точный удар предназначен не убить его, но искалечить навсегда. Наконец-то я перестаю размахивать битой, просто возвышаюсь над ним. Он лежит на боку, еле живой, у него поверхностное дыхание и глаза полузакрыты. Концом ботинка я переворачиваю его инертное тело на спину. Стон вырывается из его кровоточащего рта. Два зубы остаются на ковре.

— Это всего лишь небольшое предупреждение. Откроешь свой поганый рот и твой конец будет еще тяжелее, — мягко говорю я.

Я достаю из кармана платок и вытираю кровь с биты. Странно! Столько лет прошлом с тех пор, как я делал что-то подобное, но я до сих пор ношу девственно белый платок у себя в кармане и бейсбольную биту в багажнике машины.

Совершенно спокойно я выхожу из его квартиры. За углом стоит телефонная будка. Я вхожу в нее и звоню девять-девять-девять. Я меняю свой голос на обычного горожанина из низов, и сообщаю, что человек умирает у себя в квартире.

— Похоже, он был очень сильно избит. Вызови скорую, приятель.

Я нажимаю на рычаг и смотрю на руки, они не дрожат. Я чувствую ледяной холод, сажусь в машину и еду к дому Лили.

Мелани открывает дверь.

Я вхожу и останавливаюсь в полном ступоре, руки начинают трястись. Слезы жалят глаза. Дерьмо. Я не плакал с пятнадцати лет, когда увидел своего отца, замертво упавшего к моим ногам.

Черт возьми! Мне так больно, что я хочу зарычать и завыть одновременно.

Она тоже останавливается, и мы смотрим друг на друга — оба в шоке: она — от моей реакции, я — от ее внешнего вида. «Незначительные ушибы!» Гребаный ад. Ее лицо так опухло и превратилось в сине-черное, я с трудом узнаю его. Потом я начинаю двигаться к ней. Моя походка напоминает разгневанного медведя. Я хочу быть нормальным, но не могу. Первобытная ярость кипит внутри меня, заставляя чуть ли не трястись.

Я протягиваю к ней руки, и она замечает кровь у меня на одежде. Потом поднимает на меня глаза, в них плескается страх. Ее глаза расширяются, такого меня она не знает. Я злоумышленник, который вторгся в ее прекрасный сахарный мир, сделав что-то неправильно.

— Что ты наделал?

— Гангстерские разборки, — жестко отвечаю я.

— Он мертв?

— Нет, но очень хочет умереть, — у меня текут слезы, но я не в состоянии их сдерживать. Моя женщина была так тяжело избита.

— Что? — шепчет она.

— Ты должна поехать в больницу.

Она отрицательно качает головой.

— Я в порядке. Выглядит намного хуже, чем есть на самом деле.

Раньше я никогда не испытывал такой жестокой необходимости защитить кого-то. Никогда. Это чувство потрясает меня до глубины души. Это не мое чувство, я никогда не испытывал такого раньше. Я жесток. Я прихожу и ухожу. Я никому не доверяю. В этом бизнесе нельзя доверять никому. Король никогда не убивает своих врагов, это делают его придворные. Они единственные, кто может подобраться достаточно близко к королю, отравить вино, вогнать клинок в спину. Я надеюсь, что никогда не скажу «и ты, Брут», никогда и никому. Я не собираюсь облегчать им путь, поэтому никогда и никому не позволял подойти ко мне слишком близко. Никому, кроме нее.

Она открывает свои объятия. Ее нижняя часть лица опухла, и ей трудно улыбаться, но я вижу в ее глазах, улыбку, улыбку умиротворения, словно это я испытываю ту жуткую боль и подвергся нападению. Слезы текут быстрее, я прижимаю ее к своему телу и крепко держу в объятиях. Она все еще здесь. Она все еще моя. Я изо всех сил зажмуриваюсь, и поднимаю ее на руки.

— Я могу идти, — шепчет она.

Но я не опускаю ее на пол, просто разворачиваюсь к выходу, держа ее на своих руках, Мелани молча открывает входную дверь. Я выхожу со своей малышкой.

Я мог потерять ее, но все обошлось. Никогда больше я не буду так неосторожен с ней.

Я кладу ее на кровать у себя дома, и она сонно смотрит на меня. Видно результат стресса. Она выглядит такой маленькой и беззащитной в моей постели. Ее пальцы соединились в маленький кулачок. Я беру ее запястье, удивляясь хрупкости ее руки. Я нежно вожу пальцем вдоль пульсирующей вены, выделяющейся на бледной коже. Ее такая явная уязвимость пугает меня. Пугает меня, заставляя чувствовать себя от этого слабым.

— Поспишь?

— Хммм..., — сонно, еле слышно говорит она.

Она засыпает, отправляясь в сон, меня нет там с ней рядом. Я притягиваю ее ближе к себе. Когда она бодрствует всегда есть часть ее, которая остается в стороне и наблюдает за происходящим. Она напоминает мне лес — глубокий и темный, в котором хочется лежать и выть. Она что-то бормочет во сне, я не могу разобрать и непроизвольно трется лицом о мое плечо, морщится от боли.

У меня перехватывает дыхание, невыносимо смотреть на ее боль.

На ней одета хлопковая пижама. Эротическая, соблазнительная, но она выглядит в ней такой тихой, как ребенок. Мне кажется именно такие чувства и испытывают отцы, когда наблюдают за своими спящими дочерями — чувство, доходящее до абсурда, защиты. Воротник пижамы сдвигается, и у меня останавливается сердце. Бл*дь. Я в ужасе смотрю на ее шею.

Чертов ублюдок укусил ее.

Он так сильно укусил ее, что испортил ей кожу. Этот кусок дерьма посмел пометить мою женщину! Я с легкостью вскакиваю с кровати и направляюсь в гостиную. Ярость, доходящая до тошноты, поднимается внутри, заставляя сжиматься мои кишки. Она настолько поглощает меня, что я даже не в состоянии трезво думать. Первая мысль — я хочу вернуться к нему, бл*дь, в эту убогую маленькую квартиру и закончить то, что начал, но скорее всего его там уже не будет. Вероятнее он находится в реанимации сейчас. Я иду к бару и наливаю до верху стакан Jack Daniel’s. Осушаю одним глотком, хлопнув пустым стаканом по барной стойке, звук раздается, как выстрел. Я прижимаю ладони к вискам.

— Перестань. Просто прекрати, — говорю я сам себе.

Но желание пойти и проломить ему башку, настолько сильное, что мне приходится физически бороться с самим собой. Я спокойно выхожу на балкон. В любой момент может пойти дождь. Я откидываю голову назад и пытаюсь глотнуть побольше воздуха, чувствуя, что вот-вот разразиться гроза. Мне нравится ходить пешком, пара миль и накопившиеся негативные эмоции ушли бы, но я не могу оставить ее одну.

21
{"b":"274250","o":1}