Сработал профессионал. Могу представить доказательства, но пока поверьте на слово. В этих делах я кое-как разбираюсь.

Официант принес кофейный сервиз — керамический расписной подносик с чашечками, кофейничком, молочником со сливками; здесь же были два фужера и бутылка минералки. Открыв бутылку, официант с поклоном удалился.

— Кофе рекомендую, — заметил Пастухов. — Настоящий. И делают по особому рецепту.

А рецепт держат в секрете. Но я решил, что я буду не я, если не узнаю этот рецепт.

— У тебя сейчас только и дел, что узнавать рецепт кофе, — проворчал Голубков.

— Повторяю вопрос, — проговорил Пастухов. — Взрыв «Регаты» — наши это дела или нет?

Голубков помедлил с ответом. Кофе помог, можно было отвлечься. Кофе действительно был очень хорош.

— Даже если бы я это знал, я не имел бы права сказать. Не только тебе. Вообще никому. Но я тебе честно скажу: не знаю. Хочешь — верь, хочешь — не верь. По идее такая операция не могла пройти мимо управления. Но у нас этих управлений, отделов и спецслужб столько развелось после кончины КГБ, что черт ногу сломит. И второе. Профессор. Он иногда использует наши аналитические разработки, но на моей памяти ни разу — а я уже третий год здесь пашу — не привлекал к работе наш оперативный отдел. И третье. Это уже не по делу, а так — лирика. Я не верю, что это сделали наши. И еще точнее: не хочу верить. Для меня эта мысль просто невыносима. Как на духу говорю тебе, Сережа: я пошел бы под трибунал, а этого приказа не выполнил бы. Ты меня достаточно хорошо знаешь, чтобы думать, что ваньку перед тобой валяю. Есть честь офицера. Есть честь России. Есть, наконец, честь гражданина России. Я и в мыслях не держал дожить до нынешних времен. Все эти замполиты и политбюро казались таким же неизбежным и вечным злом, как российская погода. Но мне повезло: я дожил. И неужели ты думаешь, что я способен на такое? Двести с лишним погибших — да какими государственными благами можно такое оправдать? Мне многое не нравится в нынешних временах. Очень многое. Но они открыли нам, что слово «мораль» — это не архаизм. И слово «грех», если хочешь. — Голубков замолчал и сердито засопел сигаретой.

— Заказать вам выпить? — предложил Пастухов.

— Ну, закажи, — согласился Голубков без всякого энтузиазма.

Через минуту графинчик с коричневым коньяком стоял рядом с расписным подносиком кофейного сервиза. Голубков выплеснул минеральную воду из фужера в цветочницу, опрокинул в фужер содержимое графинчика и выпил коньяк, как пьют неприятное, но необходимое лекарство. Потом попробовал кофе и не без некоторого удивления отметил еще раз:

— В самом деле недурно.

Он взглянул на Пастухова, как бы ожидая ответа. Пастухов понял, что теперь его очередь говорить.

— Ответ, кому выгоден был взрыв «Регаты», очевиден и не требует разъяснений. Он выгоден России, порту города К., в частности. Недаром акции порта после взрыва «Регаты» скакнули в сотни раз, а таллинский порт влачит жалкое существование.

Очевидно и другое: мы никогда не узнаем, кто взорвал «Регату». Ну, может, лет через пятьдесят или даже сто. Но знаете, Константин Дмитриевич, что мне больше всего понравилось в вашем ответе? Ваши слова: "Я не верю, что это сделали наши.

Для меня эта мысль просто невыносима". Я могу допустить, что наши воспользовались этой трагической случайностью, чтобы упрочить свое положение на Балтике. Но что они это сделали специально — нет. Тут я повторяю ваши слова: «Я не хочу в это верить». И даже мысли такой допустить не могу. Хотя, если говорить откровенно, она все время свербит в виске.

— Ты разобрался в ситуации? — спросил Голубков.

— Да. Остались только местные неясности.

— Прояснишь?

— Нет. Но объясню почему. С другим человеком я бы даже разговаривать не стал. А с вами стану. Я знаю, как вы работали в Чечне. Я знаю, как вы вели себя в других ситуациях. Я верю вам. Вы не способны на подлость, чем бы она ни оправдывалась.

Поэтому я хочу, чтобы вы остались живы. Во время нашей первой и последней беседы в подмосковном военном госпитале Профессор сказал, что в новом обществе зарождается новая мораль. И она определит все законы, по которым будет жить страна. В том числе и воинские. Мне дико повезет, если я сумею живым выбраться из этой передряги. Но если даже не повезет, то я хоть буду знать, что есть еще в России люди, которые борются за свои убеждения, не боясь ставить на карту карьеру и, может быть, даже жизнь. И одного из таких людей я знаю: этот человек — вы. Я не скажу вам больше ничего еще и потому, что вы не в силах что-либо предпринять. Игра слишком серьезная и зашла очень далеко. Я рад был вас увидеть, Константин Дмитриевич. Ваше задание было встретиться со мной и задать ряд вопросов. Доложите Нифонтову, что я не ответил ни на один вопрос.

— Спасибо за откровенность, — помолчав, заговорил Голубков. — Отдельное спасибо за комплименты. Я не очень уверен, что их заслуживаю, но слышать все равно приятно. А теперь вот что я тебе, парень, скажу. Ты расскажешь мне все от "а" до "я". По одной простой причине. Если бы речь шла только о твоей жизни, я бы, возможно, согласился с твоим решением. И то не очень в этом уверен. Но в операции задействованы практически все твои ребята. Ты о них подумал? Есть еще и другой момент. Ольга и Настена. А жена и дочь Боцмана? Друг мой любезный, как только начинаешь разбираться в том, что связывает тебя с жизнью, выясняется, что этих связей в десятки и сотни раз больше, чем кажется на поверхностный взгляд.

Поэтому ты мне сейчас расскажешь все. Человек никогда не знает своих возможностей. И даже не догадывается, как они могут проявиться совершенно неожиданно в самых экстремальных ситуациях. Сейчас у нас именно такая ситуация.

Не исключаю, что помочь тебе я ничем не смогу. Но уже одним тем, что ты мне все расскажешь, ты сам себе поможешь. Лучше разберешься в ситуации. Давай сначала.

Откуда у тебя информация о Профессоре?

— Из всех ваших вопросов это самый простой, — ответил Пастухов. — Я заметил номер машины, на которой Профессор уезжал из санатория. Остальное было делом техники. В Москве, как вам известно, работает десятка два, если не больше, специализированных фирм, которые занимаются глобальной прослушкой. Линии связи Профессора надежно защищены ФАПСИ, но его окружает огромное количество людей: родственники, водители, помощники, секретари, деловые знакомые и просто друзья.

У всех у них есть телефоны, и они любят по ним разговаривать. Всю необходимую информацию о Профессоре я получил всего за шесть дней. И если вас интересуют подробности — всего за полторы тысячи баксов. При желании самую полную информацию я получу о президенте, премьер-министре, министре обороны. О ком угодно, начиная с неверной жены и ненадежного делового партнера. Это для вас новость?

— Я слышал об этом, но не подозревал, что это так серьезно.

— Одиночка потому и может выиграть у государства, что в его распоряжении техника, которая ему нужна, а не та, что дают со склада. Это не моя мысль, но я полностью с ней согласен.

— Проблема не в том, то ты получил информацию о Профессоре, а в том, что передал ее третьим лицам, которых в итоге пришлось ликвидировать.

Пастухов лишь рукой махнул:

— Я не знаю, что вам сообщили, но можете мне поверить: Кэпа ликвидировали не люди Профессора. Более того, он приказал отпустить Кэпа на свободу и не чинить ему никаких препятствий.

— Кто же его тогда убрал?

— Этого я вам, Константин Дмитриевич, не скажу. Во-первых, потому, что не слишком в этом уверен. А во-вторых, этот человек помог мне, и с моей стороны было бы просто хамством отвечать ему за эту помощь предательством.

— В чем суть операции?

— А вот это я вам, пожалуй, скажу, — подумав, проговорил Пастухов, — в общих чертах. Детали вам не нужны. Речь, как часто бывает в таких случаях, идет вовсе не о политике. Она идет о финансах. О сотнях миллионов долларов. Если победит депутат КПРФ Антонюк, западные инвесторы не дадут нам ни копейки на развитие и реконструкцию порта. Если победит представитель «Нашего дома — России» в блоке с другими демократами, на инвестиции можно рассчитывать. И на очень крупные. Дело в том, что после выборов губернатора с торгов пойдет почти пятьдесят процентов акций порта. Процентов двадцать в общей сложности находится у немцев, почти четверть — у банка «Народный кредит», который контролирует Антонюк. Остальные рассыпаны по мелким владельцам — у кого десять, у кого двадцать, у кого четыре или шесть акций. Теперь вам понятна цель операции: привести к власти демократов.