Дырку от бублика. И кто виноват? Тоже я. Я всегда был демократом. А сейчас я даже не знаю, кто я. Полукоммунист, полуфашист, полулиберал, полукапиталист.

— Я был на ваших предвыборных встречах. Вы не производили впечатления человека, который поставил крест на своей карьере, — заметил Пастухов.

— А сейчас произвожу?

— Да. Что вы узнали такого, что отбило вам руки?

— Все, парень. Закончен наш разговор. Больше я тебе ничего не скажу. Сам сможешь что-то узнать — дам подтверждение. Не сможешь — извини. Это не моя тайна. Да и тайны тут нет. Ребят, которых обещал мне в охрану, пришлешь?

— Обязательно.

— Вот за это спасибо.

Губернатор проводил Пастухова до двери кабинета, пожал ему руку и вернулся в кресло, на спинке которого висел его пиджак.

— Секунду! — сказал Пастухов старшему референту и снова всунулся в кабинет.

— Валентин Иванович, последний вопрос. После разговора с Комаровым вы дали кому-нибудь какой-либо знак?

— Я не слышал этого вопроса. И вообще больше тебя не видел, — ответил Хомутов.

Пастухов вышел на просторную площадь, ощущая освобождение от той тягости, которую нормальный человек всегда испытывает в казенном доме.

Разговор с губернатором дал даже больше, чем Пастухов ожидал. Теперь он не сомневался, что ключ к разгадке убийства Комарова, а следовательно, ко всей истории — в документах, о которых говорили Юрий Комаров и губернатор. Что это за документы пятилетней давности, какого рода — об этом Пастухов понятия не имел.

Кто-то передал их Комарову. Кто? Кстати, почему именно Комарову, а не кому-то другому? Комаров попытался как-то их использовать. Возможно, в разговорах с главным здешним «яблочником» Мазуром, а решающий шаг сделал, встретившись с губернатором. Сразу после последней встречи с губернатором Комаров был убит. Что произошло? Какую роль во всем этом сыграли злосчастные документы? А они непременно сыграли какую-то роль — таких случайностей просто не существует в природе. И ученый Комаров недаром же вызвал к себе домой губернатора, и недаром же тот приехал, хотя мог назначить встречу у себя в резиденции и в более удобное время. Значит, что-то поджимало? Что?

И сами документы. Копии их исчезли. А они были, Юрию незачем врать. Значит, убийца вынул их из кармана плаща Комарова?

Все было туман, непроницаемая водяная мгла, наползающая на город с Балтики.

Туман. Сплошной туман.

И вот еще какая мысль копошилась в мозгу Пастухова, пока он осторожно вел «пассат» к гостинице «Висла». Когда переговоры губернатора с Комаровым закончились безуспешно, как вел себя губернатор? Плюхнулся на сиденье, хлопнул дверцей, закурил и скомандовал: «Домой» или «На работу»?

Мог ли водитель по его движениям и настроению понять, что шеф недоволен, а следовательно — что разговор был неудачным?

Губернатор понравился Пастухову. Он верил в это сразу возникающее расположение к людям. Случалось, он ошибался, когда испытывал настороженность и даже неприязнь к тем, кто оказывался в конечном счете нормальным и даже приятным. Но ни разу в жизни не оказался негодяем человек, который ему сразу понравился. Ни разу. Это не означало, что Пастухов сразу лез с объятиями и откровениями, напротив — он долго к этому человеку присматривался и, лишь когда убеждался в своей правоте, делал шаг к сближению.

Так он набрал команду, лучшую в спецназе Чечни. В Чечне были ребята и посильней членов команды Пастухова и его самого, но такой слаженной, сработанной и поэтому способной выполнить самое сумасшедшее задание группы не было ни у кого. Вообще не было.

Так он отбирал и друзей. Не друзей — друзьями его были только Док, Артист, Боцман и Муха да погибшие Тимоха с Трубачом, — но людей, которых он допускал в свой круг общения.

Поэтому он сразу отмел причастность губернатора к организации убийства Комарова.

Не тот человек. Нет, не тот. Но кто-то же дал знак убийце? Отмашку, жест, наклон головы. Не было ни малейших сомнений в том, что знаком к убийству послужили неудачные переговоры губернатора с Комаровым. Причем к убийству не случайному, не спонтанному, а тщательно и профессионально подготовленному.

Убийство произошло за полчаса до первого публичного выступления Комарова перед своими избирателями и минут через пятнадцать после того, как от дома Комарова отъехал губернаторский «мерседес».

Кто мог дать сигнал убийце?

Только водитель.

На следующий день, после полудня, в городе К. появились прилетевшие дневным рейсом из Москвы два молодых человека.

Один лет 26, маленький, подвижный, быстрый в движениях и в словах.

Другой чуть старше, лет 28—29, подобранный, смугловатый, среднего роста, степенный не по складу характера, а словно бы сдерживающий в себе незримо накопленную силу и энергию, которые сами по себе требовали выхода. Со стороны это вполне могло показаться природной застенчивостью. Поэтому он был даже чуть медлительней, чем того требовали обстоятельства, очень аккуратен с людьми, с которыми его сталкивала людская толпа. В автобус, доставлявший пассажиров из аэропорта в город, он вошел одним из последних, когда вся сумятица и толкотня у входа закончились, хотя младший его товарищ держал для него место и едва ли не матерился оттого, что напарник медлит.

В городе они остановились в небольшом пансионате с претенциозным названием «Европа», где их уже ждал номер — то ли снятый для них кем-то, то ли заказанный из Москвы. Дежурному администратору они предъявили российские паспорта на фамилии Хохлов и Мухин.

Цель приезда в город К. в анкете оба обозначили одинаково: бизнес. Дежурный не стал выспрашивать, каким именно бизнесом они занимаются. Это было не принято и даже считалось неприличным. Одно он отметил про себя: приезжие были не похожи на челночников, наводнивших ярмарки города К. дешевым ширпотребом из Польши и Турции, Не походили они и на солидных бизнесменов, иногда удостаивавших город К. своим посещением из-за порта, приобретавшего все большее значение на Балтике, и из-за российских железных дорог, свозивших лес и нефть к терминалам порта. Если эти двое и занимались бизнесом, то это было нечто не очень значительное, скорее всего продукты или какие-нибудь изделия российских заводов, еще окончательно не рухнувших под бременем взаимных неплатежей.

Единственное, что слегка насторожило и озадачило администратора, когда он внимательно (а он всегда это делал чрезвычайно внимательно) рассмотрел документы приезжих, так это то, что оплата проживания новых гостей была проведена через Городской банк. А Городской банк, как было известно всякому, кто такими вещами интересовался, осуществлял все расчеты администрации губернатора. Но дежурный не стал задавать никому никаких вопросов. У него была хорошая, спокойная, хоть и не очень денежная работа, и он не хотел ее терять. Хорошую работу нынче поищи, три пары ботинок износишь!

К вечеру того же дня, плотно пообедав в кафе пансионата, приезжие надели под плащи теплые свитера (из-за тянувшего с Балтики сырого ветра) и ушли из отеля, сказав, что хотят прогуляться по городу. И хотя прогулка в наползающем на площади тумане выглядела странно, администратор, как истый патриот своего города, порекомендовал им заглянуть в настоящую прусскую пивную в замковой башне «Миша-маленький», а прогуливаться в старой части города, где еще сохранился дух прежних времен.

Дежурный администратор пансионата «Европа» чрезвычайно удивился бы, если бы узнал, как последовали приезжие его советам. Они им не последовали никак. Едва свернув за угол отеля, они сели в поджидавшую их старенькую «тойоту», за рулем которой сидел какой-то молодой человек в темных очках и в черной вязаной шапочке, натянутой ниже ушей. При появлении пассажиров он не сказал ни слова, столь же немногословны были и они. Машина сорвалась с места, покрутилась по пустынным с наступлением темноты и тумана улицам и остановилась возле одного из домов повышенной комфортности — не того обкомовского, где жил Антонюк, а более нового, современного, изящно вписанного в предместную дубовую рощу.