— Что пришел, Сергей Сергеевич, опять собираешься в путь? — спросил священник, когда я закончил.

Я смолчал, подивившись про себя, как безошибочно сегодня узнают мои мысли.

Впрочем, кому и знать твою душу, если не жене и священнику...

— Беспокоишься перед дорогой? — Он снова поднял свой невозмутимый взгляд.

— Я и вправду еще не знаю, отец Андрей. Но вы, видимо, правы... Похоже, завтра придет... — я замялся, — приказ. Опять мне в поход.

— Что же мучит тебя?

— Двое товарищей моих уже погибли, а я не знаю, стоило ли наше дело того, чтобы эти люди ушли из жизни.

Отец Андрей прошел в глубину храма и вернулся, держа небольшую книгу в мягком переплете, листая, сказал:

— Никто не уходит из жизни раньше времени, все мы в Божьей руке. А что касается твоего пути... Вот послушай: «Благоугодим Господу, как воины угождают Царю; ибо, вступивши в это звание, мы подлежим строгому ответу о служении. Убоимся Господа хотя так, как боимся зверей; ибо я видел людей, шедших красть, которые Бога не убоялись, а услышав там лай собак, тотчас возвратились назад, и чего не сделал страх Божий, то успел сделать страх зверей».

Священник смолк. Помолчал и я, удивленный. Я всегда знал, что были в русской армии священники, которые благословляли воинов на ратный подвиг, что заповедь «Не убий» не означает, что не должно человеку защищать свой дом и страну, — все это я чувствовал и понимал, но не знал, что так в Писании сказано про воина, про меня, русского офицера: «...вступивши в это звание, мы подлежим строгому ответу о служении».

— Откуда эти слова, отец Андрей?

— Из наставления монахам, писанного в восьмом веке игуменом Синайской горы, оно называется «Лествица». Человек этот, прежде чем принять сан и написать свое наставление, удалился в пустыню и молчал там сорок лет. Если бы и все мы помолчали и подумали сорок лет или хотя бы сорок дней, прежде чем говорить что-нибудь людям...

— Значит, и с точки зрения Церкви дело воина — служить? То есть — убивать? — Я напрягся, глядя ему в глаза. Не за этим ли разговором пришел я в храм?

— Не прячься за Церковь, Сергей. — Первый раз в жизни меня упрекнули в том, что я прячусь, но возражать я не стал, потому что священник был прав: видно, я захотел получить от него индульгенцию. — Твой путь — это дело твоей веры, никто, кроме Господа, тебе не ответит, праведен ли твой путь. По делам твоим увидишь, кто ты. Я прочитал тебе строки из «Лествицы», чтобы ты сам, внутри себя прислушался к своей вере.

И я ушел из опустевшего храма, наполнившись чем-то вроде молитвы: «Вразуми меня, Господи. И если судьба моя быть псом Твоим, то укажи мне воров, которые не устрашились имени Твоего, чтобы я остановил их...»