— Вот этот листок — главная ценность. — Виталий подал бумагу со списком из двух десятков пунктов. — Это список материалов, которые я готов предоставить сразу или по частям, в зависимости от того, как договоримся. Не раскрывай его сразу.

Перечисли часть пунктов устно. Отдавай список только в том случае, если уверен, что имеешь дело не с посредником, а со штатным работником спецслужбы.

Алексей на этот раз внимательно прочитал бумагу от начала до конца.

— Это же целая библиотека, — сказал он с неподдельным удивлением.

— А я тебе о чем? — не без гордости хмыкнул Виталий. — Я положил на это полтора года ежедневного труда. Если это вывозить за границу в виде бумажных листов, понадобится грузовик. А ты все не хочешь понять, насколько серьезен мой товар.

— Наш, — поправил брат. — Я в доле.

— Конечно, конечно, — успокоил его старший. — Но товар у меня, и я хочу, чтобы ко мне относились серьезно. Самое важное — надежный канал выезда, мне не так-то легко выбраться за границу.

Алексея волновало другое.

— Почему только два миллиона? «Эх, мальчишка!»

— Будь я частным агентством Пинкертона в Нью-Йорке, я бы проставил постраничную цену и сорвал с них миллионов двести пятьдесят. А будь я разведкой Израиля, я бы блоку НАТО — по старой дружбе — выставил бюджетный счет на два миллиарда семьсот одиннадцать миллионов долларов по фиксированному золотому курсу. Но я всего лишь нищий полковник из нищей страны, и мне больше не дадут.

Глаза Алексея сузились.

— Не щурь глаза, — предупредил его старший. — Когда ты в детстве начинал щуриться, я тебе сразу давал в лоб, пока ты не успел кинуться в драку первым. Я тебя помню, задиру.

Младший рассмеялся:

— Не советую: пока ты долбил по клавиатуре, я не пропускал занятий по «рукопашке». Здесь это бывает необходимо. Так что давай жить дружно, а то... — последовало два резких выпада, демонстрирующих боевое искусство младшего брата.

— Стоп, — поднял руки старший, — лучше будем играть в «магазин»: продайте товару на шестьсот шестьдесят шесть тысяч долларов, такова, кажется, твоя доля?

— И шесть в периоде, — подтвердил Алексей. — Не божеская какая-то цифра получилась — число зверя. Давай добавим процент из суеверия?

— Отнимем, — сделал встречное предложение старший брат.

— Оставим, — рассмеялся Алексей, но глаза его были все такими же холодными.

Когда последние распечатки были сделаны, Виталий вынул дискету из гнезда и спрятал ее в карман.

— Дай мне дискетку, — протянул руку Алексей. — Давай-давай.

— Зачем? Все, что на ней было, я распечатал. Может быть, ты думаешь, что на ней все сто пятьдесят мегабайт? Та дискета совсем другая, она к «зипу», а не к дисководу. Лишних копий быть не должно.

— Не читай мне курс молодого бойца, а дай на всякий случай дискету.

Виталий протянул дискету:

— Хорошо. Только думай, что делаешь. Помни свое «число зверя».

Они прощались в душном буфете аэропорта. Десятилетняя дочка Алексея, которая улетала вместе с дядей в Москву, ела импортное мороженое — красивое и с вязким химическим вкусом. С ней никак не удавалось завязать разговор, она думала о чем-то своем, замкнувшись после первой в ее жизни смерти.

Алексей опять заказал сто граммов — «стремянных» — и теперь глядел на брата слегка осоловевшими глазами. Виталий обильно потел и все подливал себе минеральную воду из двухлитровой пластиковой бутылки. Вода с каждой минутой становилась все теплее и противнее. Алексей заговорил, уставившись в пространство:

— На перевале Талдык мы остановились сменить колесо, рассчитывая догнать колонну минут через пятнадцать. Нас было трое в машине: сержант-водитель, полевой капитан и я. Мы корячились на холоде — была зима, — когда на перевал вьшетел на полной скорости джип «чероки». Он пер в гору, как по шоссе. Позади на станине — крупнокалиберный спаренный пулемет. Разнести нас таким в клочки — дело одной секунды. В машине четверо, все таджики. Нас положили на землю и допросили. Они выяснили, что наша колонна идет впереди. Затем главный из них поднял меня и спросил: «Это тебя я видел в доме Довлата?» И я мгновенно вспомнил его в костюме-тройке и назвал по имени: «Да, Вазим». — «Возех, — усмехнувшись моему страху, поправил он. — Что за ребята с тобой?» — «Обычные ребята, — заверил я его. — Они ничего не видели и ничего не скажут». — «Теперь не скажут», — подтвердил он и выстрелил в затылок одному и в лоб другому. Потом он дал команду, и пулеметчик разнес в щепки наш «газик». «Прости, дорогой, — обратился он снова ко мне. — Ложись полежи лицом вниз, пожалуйста». И я минут двадцать лежал, ожидая пули, пока приближалась и проходила мимо колонна из шести грузовых машин. По-моему, «Уралов». «Все, Алексей, — разрешил он мне встать. — Не сердись, пройди пешком. Передавай привет Худайбердыеву. Скажи Довлату, что Возех никогда не огорчает друзей. Я появлюсь в городе нескоро. Месяца через два». И они ушли на большой скорости вслед за колонной.

Алексей помолчал, крутя в руках пустую рюмку.

— А ты говоришь: «Леша, малыш, будь осторожен». Я буду осторожен, как крыса, брат, и сделаю все, чтобы вырваться из этой проклятой дыры.

В самолете Виталий откинулся на спинку кресла, пристегнувшись ремнем, помог устроиться племяннице, молча застывшей с книжкой в руках в кресле возле иллюминатора.

— Когда ты в последний раз была у нас, Лариска? — мягко спросил ее Виталий.

— Не помню, — ответила девочка.

— Или ты вовсе не была?

— Была.

— А сестричку Катю помнишь?

— Помню, — пожала худенькими плечами девочка.

Вот и весь разговор с ребенком. Ну да ладно, у жены с дочкой лучше получится.

Дудчик погрузился в долгие размышления, анализируя ситуацию и возможные варианты ее развития. Реакция брата на предложение оказалась в чем-то неожиданной.

Алексей просто сломался, человек быстро и навсегда меняется, попав в боевую обстановку. Он явно готов теперь на многое, чтобы убраться как можно дальше из страны, и — что было опасно — может превысить необходимый риск.

Что-то стояло теперь стеной между Виталием и Алексеем. Он так и не смог поговорить с братом по душам, объяснить, что на этот шаг его почти неодолимо толкает сила ненависти и бессильной ярости против жирующих паразитов. Но Дудчик чувствовал, что брат не поверил бы ему, а если бы и поверил, то постарался бы отстранить от дела партнера-идеалиста. В жестокой таджикской каше, сваренной из политики и наркодолларов, все решали сила и деньги. Дудчик с удивлением обнаружил, что операция вышла из стадии теоретических выкладок и ночных фантазий и... стала развиваться по своим собственным законам. Виталий почувствовал, что его бессильная ярость требует теперь силы, она жаждет разрядиться, а казавшийся прежде второстепенным денежный вопрос диктовал необходимость быть твердым и осторожным даже в отношениях с братом. Странное дело, не найдя точек соприкосновения в личных взглядах, они без труда пришли к деловому сотрудничеству. Что ж, так и должно быть, какие могут быть сантименты в крупном и рискованном предприятии.