«Ага, он и сейчас ее повсюду разыскивает…» – ехидно подумалось девушке. Уж очень жуликоватый вид был у продавца.

– Дверцы захлопываются легким движением руки!

Васса про себя закончила: «Ну да… И отпираются несильным нажатием лома».

– Эта карета верой и правдой послужит вам в хозяйстве!

Наездницу так и подмывало добавить: «…в качестве затычки для дыры в заборе».

На последней фразе пройдошистого продавца:

– Покупайте у меня – не пожалеете! – девушка усмехнулась, логически продолжая речь торгаша: «…меня, если потом найдете», поскольку продаваемая карета могла стать счастливой покупкой только для полного идиота – разваливающийся скворечник на колесах, не иначе.

Продавец, как будто затылком почувствовавший нездоровый интерес девушки к сделке, под локоток развернул потенциального покупателя так, чтобы тот, не дай Хоган, не увидел ехидный взгляд Вассы.

Сам же торгаш недовольно зыркнул в сторону всадницы. Она сочла за лучшее не мешать естественному эволюционному процессу торговли, принцип которого – выживает и богатеет хитрейший, и двинулась дальше.

Ловя на себе безразличные взгляды простых горожан (эка невидаль, еще одна юная феррина из сотен приехала покорять столицу), а порою и смешки тех, кто познатнее (эти уже оценивали редкую масть кобылы и непрезентабельный внешний вид наездницы), девушка медленно, но верно продвигалась к дому отчима. В поисках очень помог разбойного вида пацаненок, коему был кинут медяк, но с оговоркой, что по прибытии к указанному особняку провожатый получит вдвое больше. Вот он и бежал впереди, старательно указывая кратчайший путь. Ботинки были явно великоваты шустрому мальцу, отчего попеременно слетали с его ног, демонстрируя взору наездницы потрепанные пятки. Но, несмотря на обувные коллизии провожатого, девушка достаточно быстро добралась до родового гнезда Бертранов.

Получив оговоренную мзду, шустрый проводник растворился в толпе, а Васса осталась один на один с ее новым домом. Хотя каким ее, каким домом и насколько новым?

Громадина, построенная в некогда модном ромулском стиле, взирала на всех жаждущих попасть внутрь своими зашторенными окнами. Мрачная, угрюмая. Олицетворение величия и непоколебимой решимости некогда целой династии. Место, где матушка Вассарии провела последние одиннадцать лет в качестве законной супруги Алияс-Гронта дис Бертрана. Теперь это место стало и временным пристанищем Вассы.

Она остановилась у железных ворот ажурной ковки в нерешительности, ощущая себя приснопамятным бараном, решившим проверить бранбирские ворота на ударопрочность рогов. Уже доподлинно неизвестно, кто остался в той легендарной схватке победителем. Вроде и ворота не уцелели, и рога, хотя последние все же, по слухам, пострадали меньше, чем двухсотлетний памятник зодчества. Это еще раз подтверждало, что таран из дурости и упорства практически несокрушим.

Надвинув капюшон поглубже – противная крупа, падающая с неба, не вдохновляла любоваться окружающим, – девушка пошла на приступ цитадели. Привратник, словно последний защитник барбакана, по-индюшачьи раздувшись от важности, смерил ее презрительным взглядом. Это был слуга из породы тех, что считают себя в доме наиглавнейшими, но ровно до тех пор, пока не появится хозяин.

Вот и сейчас, облив путника (благо плащ и надвинутый капюшон скрывали все, даже пол всадника) с ног до головы презрением, процедил сквозь зубы:

– Че надо?

«Ну да, я не в соболях и горностаях, и бриллианты на перстах не сверкают, но зачем сразу брать верхние ноты хамства? И самое обидное: пошли такого далеко и надолго по… лесной тропинке – оставишь гордость в целости, а вот нервы лечить у докторусов основательно придется», – размышляла Вассария. Итогом ее дум стало решение засунуть эту спесивую привилегию дураков (потому как любой здравомыслящий богач, он или бедняк, рано или поздно поступается гордостью под гнетом ли обстоятельств, в угоду ли выгоде) в… и сыграть. Сыграть на обстоятельствах, характерах и нервах.

– Мне необходимо увидеть господина…

– Пускать не велено, хозяин с утра не в духе, – важно изрек привратник, не дав ей даже договорить.

«Не пустит», – отчетливое скорее ощущение, нежели мысль. Решив зайти с другой стороны, девушка расправила плечи и как можно более грозным тоном, добавляя баска, произнесла:

– С депешей, от службы инквизиторов! Срочно. Лично в руки.

Судя по тому, как маска надменности потекла по лицу вешним снегом, короткая речь Вассы произвела эффект. Но бастион в лице привратника не был готов к окончательной капитуляции.

– Его светлость не велел никого пускать… – вновь повторил он, но уже без спеси, и, словно оправдываясь, присовокупил: – Они ожидают сегодня прибытия падчерицы и сына своего. Только их господин велел жаловать. Однако же-с, гонцов инквизиторской службы всегда пускали и в неурочные часы…

Последнее было, скорее, размышлением вслух, а вот то, что помимо Вассы сегодня должен прибыть еще и отпрыск, весьма заинтриговало девушку.

Маменька ее после замужества так и не смогла еще раз выполнить изначальное женское предназначение, кое заключается в продлении рода, и подарить нового наследника… Но, похоже, это не привело к прерыванию мужской линии рода Бертран. Вот так нечаянно Вассария и узнала, что у нее есть брат. Приехала бы она, как и положено приличной фьеррине, в карете с компаньонкой, представилась чин по чину – так до замужества могла бы и не узнать о наличии некоторых родственничков. Домина-то вон какой. При желании разминуться легко, да и без желания – тоже раз плюнуть.

Тем временем, приняв ее молчание, вызванное задумчивостью, на свой счет, привратник еще пуще начал нервничать. И наконец-то «созрел»:

– Сюда-с.

Приоткрыв ворота так, чтобы Пехота могла беспрепятственно пройти, позволил всаднице проникнуть в столь тщательно охраняемую им крепость. Спешившись, Васса передала поводья привратнику, который вызвался отвести кобылу на господскую конюшню, предварительно махнув в направлении парадного входа и выдав:

– Дворецкий доложит о вас-с.

Привратник все же решил снять с себя часть ответственности, переложив ее на плечи коллеги по цеху. Если что, то попадет обоим – и дворецкому, и ему, пустившим гонца в дом. Дворецкий, несмотря на всю свою степенность и вальяжность, оказался гораздо более прозорливым и сметливым, нежели привратник. Окинув пришедшего оценивающим взглядом и узнав, что тот желает видеть графиню Бертран, велел обождать в холле, пока доложит о посетителе. Через какую-то четверть клина Вассария была удостоена матушкиной аудиенции.

Годы редко красят, время, проведенное без любви, не красит вдвойне. Но матушка была, словно красное вино, что со временем, теряя пурпурную яркость оттенков, приобретает своеобразный чарующий букет. Неповторимый, по-своему приятный, такой, который хочется попробовать, но не выпить при этом бокал до конца.

Вот и она, статная, величественная, не холодная, но словно сотканная из тумана и как будто отстраненная от суеты мирской. Такой Васса ее увидела, как только та вошла в залу.

В следующий миг вся фьерра преобразилась: лицо, тело, взгляд словно ожили. И, издав короткое «ах!», матушка резко опустилась на тахту.

В голове девушки ехидная вертихвостка-мысль: «Хорошо, что хоть не в обморок! Тащи ее потом, нюхательные соли ищи и доказывай всполошившейся челяди, что ты не праздный гуляка, а ее родная дочь. Хотя… может еще успеть хлопнуться», – разрушила очарование момента.

– Вассария, ты ли это?

– Да, маменька, это я.

После этого восклицания графиня Бертран подошла и обняла свою дочь. Без слов. Без единого звука, без всхлипов и надрыва. И по щекам ее в этот миг текли слезы. Великосветскости, от которой за лин несет бездушием, не осталось и в помине. Это была мать, прижимающая к себе дитя. Такая же, как и одиннадцать лет назад. По-своему любящая и переживающая.

– Ты так выросла, и копия – отец.

Она взяла лицо Вассы в ладони.

Девушка смотрела на мать и не могла сказать, что встреча оставила ее равнодушной, но и сильного душевного трепета она не испытывала. Родной и родитель хоть и созвучны, но первым и главным становится тот, кто поддерживает тебя в минуты слабости, разделяет пополам радости, и вовсе не обязательно, чтобы при этом в ваших жилах текла одна кровь. За эти годы мама не перестала быть для Вассы подарившей жизнь, но и дочернего пиетета тоже не было.