Я же не могу показать какую-то нашу заинтересованность… Тут что-то не так.
Чувствую — не так. И Курцевский сам не свой. Он явно тоже ничего толком не знает и, похоже, готов ко всему. Но что там могло случиться, если они как-то вычислили, что те шестеро работают не только на них и целиком заменили состав?
Не понимаю, что там в Киеве? Почему не летят эти спецы от Антонова?
Лапичев. Вчера я приказал Морозову связаться с Тюниным из Росавианадзора, чтобы тот как-нибудь не от себя, а через два-три промежуточных звена позвонил им на фирму и осторожно выспросил, в чем там дело, почему задержка. Ничего толком узнать не удалось.
Клоков. Хохлы ленивые! Ждут, чтобы их немного расшевелили… Простимулировали, так сказать. Распорядись: пусть позвонят опять и втемяшат им, что берут на себя все расходы плюс оплату услуг и за срочность. Все — налом, понимаешь? В валюте. Тогда, наверное, зачешутся.
Лапичев. Понял, Герман Григорьевич.
Клоков. Понял, понял… Не чувствуешь разве, что-то рвется, расползается в руках? Только не могу понять, что и почему. Я просил тебя узнать — Нифонтов в Москве?
Лапичев. Видимо, в Москве. Но его не видно, и не слышно, как всегда.
Клоков. Два дня назад, ночью, первый номер имел с кем-то почти часовой телефонный разговор. Через наших в ФАПСИ ничего установить не удалось.
Лапичев. Симптом неприятный. Но это только симптом… Клоков. Ну ладно… Вернемся к нашей… авторучке. Или, как ты выражаешься, к «больному». Полагаешь, их доктора сейчас возятся с пациентом? Вполне вероятно.
Но они ведь знают — пока не поступит следующая часть проплаты за авторучку, до того времени не будет и чернил. Инструкция — только после полного расчета. Таков договор. Ясно? Ясно. Этим-то что тянуть, спрашивается? Не я их торопил, они меня.
Лапичев. Чернила уже едут.
Клоков. Хоть бы там все было спокойно. Чернила — это ведь главный вопрос.
Лапичев. Там все хорошо. Беспокоиться не о чем. Со дня на день выйдут за пределы… Клоков. Ах, Стенин, Стенин… Меня он волнует! Разумеется, у него против насничего. Но в любом случае мы с ним прокололись. Он где — в ФСБ?
Лапичев. Видимо, в Лефортове.
Клоков. Что значит «видимо»? Я вас держу не для того, чтобы упражняться в сослагательном наклонении! Нажмите на все кнопки! Стенин, что бы он там ни успел уже напеть, должен скорее встретиться с… любимым начальником.
Лапичев. Я понял. Но гарантий дать не могу.
Клоков. Тогда вот что: через надежных людей выйдите на Гурфинкеля.
Лапичев. Не понял, какого Гурфинкеля?
Клоков. Борис, ты устал, теряешь форму! Гурфинкеля, из «Комсомольца»! Отдай ему Курцевского со Стениным.
Лапичев. То есть как? Весь сюжет?
Клоков. О сюжете вскользь, туман и намеки. Основная вонь — Курцевский и Сидорчук. Всю компанию генералов — в бочку с говном! Наш сюжет под занавес, а Роберта на закуску. Торговля секретами распивочно и на вынос. Генеральный конструктор замешан в контрабанде! Их с Владленом надо размазать всухую. Чтобы неделю только об этом и галдели.
Лапичев. Пробный шар?
Клоков. Скажем так — осторожный зондаж с железной дискредитацией. Гурфинкель дело знает. Должен все расписать сочно, пусть превзойдет самого себя. Заплатишь ему не скупясь. Переведи на его лондонский счет или в Цюрих. Но шум должен быть такой, чтобы затмил все, понимаешь?
Лапичев. А потом что с Гурфинкелем?
Клоков. Пусть пока бегает… Такие гурфинкели на дороге не валяются.
Возможно, еще разок-другой пригодится. А там можно и… Сам понимаешь, сейчас решают часы. Статья должна выйти послезавтра. Большая. С выноской на первую полосу, основной блок — на второй или третьей. Не меньше половины полосы. А теперь ступай. Мне надо немного отдохнуть…"
Нифонтов отключил связь.
— Ну как вам диалог, коллеги?
— Чрезвычайно занимательный, — сказал Касьянов. — В сущности, имеется все, чтобы пригласить для дачи объяснений. Но не станем спешить. Пусть появятся «золотые улики». Как там с Курцевским со товарищи?
— С ними все проще, — усмехнулся Макарычев. — Есть не только «золотые улики», но и… «платиновые показания». Практически все соучастники были в таком страхе, что наше… вмешательство в их судьбы восприняли почти как перст Божий, как избавление.
— Вы знаете, в чем их главный просчет? — сказал Голубков. — Они так запугали всех своих соратников и исполнителей, внушили им всем такой ужас и уверенность в неизбежности расправы, что вместо преданности породили в них только ненависть и острую тягу к жизни. Совершенно не умеют работать с кадрами.
И, несмотря на полную серьезность этого заявления, все рассмеялись.
— Ну ничего, — отсмеявшись, сказал Нифонтов. — Раз еще можем смеяться, значит, можем и сражаться. Что там у нас с нашими парнями? Я имею в виду группу Пастухова и ребят на ралли.
— Шифровки с гонок мы получаем дважды в сутки, — ответил Голубков. — Все целы-невредимы, едут… Но, судя по всему, мы поставили им непосильную задачу.
Боюсь, надо рассчитывать только на слепое везение. А от Пастухова по-прежнему ничего, никаких известий.
— Пока экипаж самолета не вырвется домой, вряд ли что-нибудь прояснится,сказал Макарычев.
— Понятно, — кивнул Касьянов. — Руководителем нашей делегации на открытии салона утвержден Клоков. Ну как, Александр Николаевич, выпустим его в Сингапур?
— Давайте сделаем так, — сказал Нифонтов. — Препятствовать не будем. Но перед выездом во Внуково-2, где-нибудь минут за сорок до вылета, он должен узнать о том, что двигатель в «Апогее» был подменен на макет.
— Ну нет, Александр Николаевич, — возразил Голубков. — Не знаю, как вы, а я хотел бы видеть своими глазами, что отразится на его лице при этом известии.
Давайте лучше обрадуем его прямо у трапа самолета. Он вылетает с Лапичевым?
— Разумеется, разумеется… Но у того запланирован завтра утром короткий визит в Париж.
— С какой целью? — спросил Нифонтов.
— Формально деловая встреча согласно протоколу с руководством фирмы «Аэрбас», подготовка будущего подписания соглашения о намерениях в сфере обмена и сотрудничества. Вылет в шесть утра, в половине девятого посадка в Орли, затем сама встреча и в семнадцать по московскому ~ возвращение в Шереметьево. Прямо оттуда во Внуково — и новый вылет в девятнадцать в Сингапур, с патроном и всей его свитой.
