— Нет. Более того. Если я завтра появлюсь в Москве даже пол своим настоящим именем и без всякого грима, все спецслужбы будут поставлены, как у нас говорят, на уши, чтобы с моей головы даже случайно не упал хоть один из немногих оставшихся у меня волосков. Я предупредил, что в трех западных банках хранятся дискеты со всей информацией, которой я располагаю. И в случае любого происшествия со мной они немедленно попадут к известным адресатам. Один из них — Лэнгли.

Сэр Генри с интересом прищурился:

— Вам не кажется, что вы сделали сейчас весьма неосторожное заявление? Вы занимались боксом?

— Да. В юности.

— Я тоже. В боксе это называется открыться. Такого рода происшествие может случиться с вами и без участия ФСБ. И мы получим сведения, которыми вы так и не захотели с нами поделиться. С вашим опытом вы не могли этого не понимать. И все же сказали мне то, что сказали. И даже не взяли слова джентльмена, что все это должно остаться между нами. Впрочем, в разведке не работают джентльмены. И вы это тоже прекрасно знаете.

— Я открылся вполне намеренно. Мне нужно ваше доверие. Информация на дискетах во многом устаревшая. К тому, что ЦРУ известно о российской агентурной сети в Европе и США, она добавит лишь частности. Они вряд ли стоят того, чтобы вы потеряли в моем лице союзника. Наше сотрудничество в прошлом было эпизодическим, но согласитесь, сэр Генри, результативным. Оно может быть эффективным и в будущем.

— Это могут понимать и в Москве. Блюмберг усмехнулся:

— Поразительно, как плохо на Западе знают Россию. Даже такие люди, как вы.

Россия, особенно нынешняя, страна чиновников. Ни один, даже высокопоставленный руководитель спецслужб, не рискнет отдать приказ о моей ликвидации, если при этом окажется расшифрованным хотя бы единственный нелегал. Потому что с него спросят именно за провал этого нелегала, и ему придется долго и нудно доказывать обоснованность своего приказа. И нет никакой уверенности, что доказать удастся.

И он это прекрасно знает. А вынести решение этого вопроса в высшие эшелоны власти вообще для любого чиновника самоубийственно. Потому что наверху тоже сидят чиновники, которые не любят, когда подчиненные пытаются переложить на них ответственные решения. Инициатива наказуема. Это может быть девизом всей государственной системы России. Поэтому мне нечего опасаться.

— Вы интересный собеседник, мистер Блюмберг.

— Благодарю вас, сэр Генри. Я не сразу решился обратиться к вам. Вы — единственный человек, который сможет меня понять. Но мне не хотелось нарушать ваше уединение. К тому же слухи о вашем нездоровье… — Мое нездоровье называется старость. От него нет лекарства. В чем я могу вас понять?

— Прежде чем перейти к делу, мне хотелось бы задать вам вопрос более общего плана. Сейчас, когда вы избавлены от. обязанности реализовать конкретные политические решения, как вы оцениваете ситуацию в России? Уточню: как вы оцениваете политику США и Запада в целом по отношению к СССР и России за последние десять — пятнадцать лет?

Сэр Генри сделал еще глоток виски, с сожалением взглянул на истлевшую сигару и кивнул:

— В точку, мистер Блюмберг. Вы попали в десятку. Вы играете в шахматы?

Посетитель удивился неожиданному вопросу:

— Умею. Но на шахматы у меня никогда не хватало времени.

— У меня тоже. Но иногда я любил разбирать уже сыгранные партии. С известным результатом. Увлекательно было понять, где именно зародилась ошибка, которая привела к поражению. Примерно этим я увлекаюсь и сейчас. Читаю газеты десяти — пятнадцатилетней давности.

— Подшивки? — уточнил Блюмберг.

— Нет. Каждую субботу для меня готовят недельный дайджест, и я анализирую его, зная, естественно, к чему все это привело. Чрезвычайно поучительное занятие.

Сейчас я нахожусь примерно в середине правления Горбачева, но уже могу сказать, что политика США в отношении СССР и России далеко не всегда была разумной и даже оптимальной. Нет, не всегда. Особенно это касается эпохи Горбачева. Программой СОИ, стратегической оборонной инициативы, мы задали непосильный для экономики СССР темп. В администрации президента Рейгана просчитали, что Советский Союз не выдержит его, но никто не задумывался, что произойдет, когда Москва выдохнется и окончательно сойдет с дистанции. И лишь сейчас пришло осознание того, что нужно было не гнать лошадей, а, наоборот — сбавить темп и дать Горбачеву возможность постепенно реформировать экономику и политическую систему страны, к чему он был морально готов. Россия могла бы пойти тем путем, которым пошел Китай.

— Для этого нужен был не Горбачев, а Дэн Сяопин, — заметил Блюмберг. — И ментальность китайцев.

Сэр Генри сделал еще глоток виски и закурил новую сигару, четвертую за день.

— Да, — помолчав, подтвердил он. — История не имеет сослагательного наклонения.

Но тот, кто не умеет извлекать уроков из ошибок, обречен вновь их повторять.

Вместо того чтобы отбросить мелочные расчеты и оказать молодой демократической России самую широкомасштабную помощь без всяких условий, западные политики и Международный валютный фонд начали диктовать Москве неприемлемые для нее правила игры и в итоге загнали Россию в угол. Мои аналитики уже открытым текстом предупреждали о возможности такого развития событий. К нам не прислушались. В итоге мы получили октябрь 93-го, после которого слово «демократия» по отношению к России можно употреблять только в кавычках.

— После этого вы и подали в отставку?

— Да. Я не привык быть пешкой в чужой игре. И мне уже поздно ломать характер.

— Следует ли из ваших слов, что вы считали бы нежелательным для США и всего мирового сообщества новое обострение обстановки на Кавказе или даже новую российско-чеченскую войну?

— Нежелательным? — переспросил сэр Генри. — Это сказано слишком слабо.

— Источник нестабильности в кавказском регионе находится не в Грозном и не в Москве. Далеко не единственный, разумеется, но на сегодняшний день — один из главных. Он находится в Анкаре и, главное, — в Нью-Йорке в штаб-квартире транснациональной корпорации «Интер-ойл».