— Замести следы он должен был, это верно, — машинально поправил я. — О вывернутых карманах я и сам думал.

— Кроме того, Антуан говорит, что в синей тетради написано, кто стрелял в Альфреда первый раз, когда он ездил к Матье Ру.

— Ещё бы. Синяя тетрадь молчать не будет, — я воодушевился. — Кто же это? Я же не мог без вас прочитать тетради…

— Надо мне самому почитать, — объявил Иван. — Пока Антуан видел там только буквы, как это сказать?

— Инициалы.

— Да, те самые твои инициалы, которые ты нашёл на ноже и на дереве: «М» и «R». А потом тот человек их переменил. Но Антуан думает, может, Альфред написал хотя бы его имя.

— Значит, тетрадь зашифрована? Интересный винегрет, — насмешливо начал я. — Какие вы все великие конспираторы: пароли, клички, шифр. Как я могу работать в таких условиях? Вот они, ваши распрекрасные законы! Отряд был предан, а предателя нет. Но ведь только три человека знали, что «кабаны» пойдут на мост: Альфред, отец и Жермен. Опять мы вернулись к нашим баранам. Выходит, если Жермен тут ни при чём, они сами себя предали. Сами пошли к немцам и сказали: в среду мы нападём на мост через Амбле, встречайте нас. Рандеву назначаем вам на двенадцать ноль-ноль. Так, что ли, было на мосту? Снова ты, Иван, путаешь все мои карты. Никакого сладу с тобой нет.

— Антуан говорит, — терпеливо ответил Иван, дав мне излиться, — что мог быть и четвёртый человек, который знал об этом.

— Ну разумеется, Жермен ему сказала.

— Да, он говорит, что надо спросить у Жермен.

— Опять она начнёт увиливать. Не верю я ей. Неужто ты не видишь, Иван? И в первый раз она увиливала. Теперь от отца отрекается. Тоже красиво.

— Антуан говорит наоборот, — возразил Иван. — Он сказал ей, что понимает её мотивы.

— Знаю я эти мотивы! Не хочет она правды — вот её мотив.

— Антуан все равно решил ей сказать, он ведь тоже упрямый, вроде тебя.

— А я о чём вам два часа толкую? И до тебя дошло, наконец?

Все это время Жермен напряжённо слушала наш разговор. Николь тревожно переводила глаза с меня на Ивана, потом опять на меня, она буквально в рот нам глядела. Все ждали. Но вот Антуан взял со стола карточку и обратился к Жермен. Он сказал ей несколько слов. Жермен тут же обмякла и залилась слезами. Я увидел в глазах Николь испуг и осуждение. Она подбежала к матери, прильнула к ней.

— Нет, нет! — вскричала Жермен.

— Какой приятный пассаж! — я рукой махнул. — Двадцать лет спустя, или Запоздалое раскаянье, третья серия. Что Антуан сказал ей?

— Он только прочитал, что там было написано.

Антуан подошёл к Жермен, говоря ей что-то болеутоляющее. Жермен всхлипывала. Николь смотрела на меня с укоризной.

Нет, я не жалел Жермен, она лишь своё получила. Но всё-таки я был старшим братом, у меня появились обязанности. Я подошёл к Николь, взял похолодевшую её руку.

— Не горюй, сестрёнка. Перед тобой-то я не виноват. Твоя мать ради тебя старалась. И я ради тебя. Я сам виноват, что конверт обронил. А Иван нашёл, смотри, какой счастливый сидит. Пожилой следопыт называется.

— Этого я не буду переводить, — обиделся было Иван.

— А мы с Николь и без тебя отлично общаемся. Правда, сестрёнка?

Николь доверчиво пожала мою руку. Жермен продолжала всхлипывать, но уже с передышками. Сюзанна вошла в комнату и тоже слушала, что говорит Жермен.

— О чём она? Признает меня за пасынка и утверждает в наследстве? Получишь первую курицу, Иван.

— Зачем ты смеёшься? — вступился Иван. — Она сейчас очень страдает. Ей тяжело думать, что Борис считал её предательницей и умер с этой мыслью, так она говорит. Поэтому она плачет. Он ведь не знал про Николь, она ему не сказала, потому что была тогда не совсем уверена. Она надеялась, что скажет ему в другой раз, но он больше никогда не пришёл к ней. Если бы она сказала Борису, он бы так не писал.

— Надо с первого раза говорить правду, мадам. Ладно, Иван, не переводи ей. Скажи Николь, что отец про меня тоже не знал. Двое нас у него — и ни о ком он не знал. Сиротинки мы с тобой, Николетт, — я петушился из последних сил, а на душе кошки скребли. Если даже тетрадь зашифрована, не скоро мы доберёмся до правды. Ах, как я был раздосадован. Отец обманулся, а я поддался ложным подозрениям, потому что не мог не поверить отцовскому зову. — А Жермен передай, что я виноват перед ней. Я же не учёл конверт.

Иван перевёл. Жермен улыбнулась сквозь слёзы, а Николь повернулась и чмокнула меня в третий раз.

— Жермен говорит, что ты хороший сын и не мог поступить иначе. Но она просит и твоего понимания. Разве могла она предать? Невозможно сказать, как страдала она от этой пули, которая убила Бориса, это было все равно, что пуля в неё. Она любила Бориса и не могла предать его по закону любви. Как хорошо, что у неё есть дочь от любимого. Она жалеет лишь об одном, что не сказала тогда Борису. В этом её большая вина.

— А я виноват, что было заподозрил её. Я же не мог знать про Николь, — так мы изо всех сил великодушно винились друг перед другом. — Передай ей, что я постараюсь быть хорошим братом для Николетт.

— Мерси, Виктор, — ответила Жермен.

— Она произносит тебе мерси, — трудолюбиво перевёл Иван.

— О ля-ля! — воодушевился Антуан. — Теперь мы можем поздравить сестру и брата. К тому же мы проголодались.

— Сначала все же спросим Жермен, знает ли она о четвёртом человеке.

— Это был Мишель, которого окликали Щёголем, — ответил Иван. — Он знал, что «кабаны» пойдут на мост.

— Каким же образом он узнал?

— Он был телохранителем Альфреда и Бориса и всегда ходил с ними. В тот день, когда они виделись последний раз, Борис пришёл вместе с Мишелем. Партизаны не имели такого права, чтобы ходить одинокими. Жермен и Борис вели свой разговор на кухне, а Мишель сидел в саду. Если бы он захотел, он мог бы все услышать через окно. И он все слышал.

— Почему Жермен так уверенно говорит об этом?

— Потому что потом Борис пошёл к американскому лётчику, который прятался в Эвае. Борис мечтал пробраться в Англию, чтобы бить бошей. Он ушёл договариваться, а Мишель появился на кухне и спросил у Жермен: «Ты пойдёшь с нами на мост в среду?» И Жермен ответила: «Я в леса не хожу, я женщина». Она тогда подумала, что это Борис сам сказал Мишелю про мост, но теперь она уверена, что тот все пронюхал через окно. После того как «кабаны» погибли, она имела подозрение на предательство, на это даже Альфред намекал, вот почему она подумала о нём, что он такой странный. Но что может сделать женщина? Она даже не знала, кому должна мстить…

— Женщина может сказать правду с первого раза, — в сердцах перебил я.

— Можно тебя переводить? — со светской улыбкой спросил Иван.

— Не стесняйся, Ванечка, переводи.

— Она тебе отвечает, — продолжал Иван, — что ты не знаешь ихнюю женскую психологию. Она бы не смогла жить с таким камнем на шее, зная, что «кабанов» предали. И постепенно она убедила себя в том, что предателя не было, так ей было спокойнее жить. В этом она готова раскрыться теперь. Она долго плакала после нашей встречи, а потом стала думать и придумала, что ты ей не поверил. И ещё она придумала, что ты имеешь право знать про предателя, ведь ты можешь отомстить и за неё. Но она не хотела, чтобы ты узнал про Николь, поэтому она так долго терзалась и думала. В последний раз Альфред видел её в положении, он был посвящён в ихний амур с Борисом. Если вы узнаете об этом, Николь будет несчастлива, так она думала.

— Я знал про Николь, — с улыбкой заметил Антуан, — это хорошо, что Жермен теперь сама говорит об этом.

Смущённая Жермен снова взялась за платочек и принялась осушать глаза.

— Она просит у тебя пардона, — добросовестно переводил Иван, — она имеет надежду, что ты поймёшь её, почему она села за руль и сама поехала в Марш, чтобы предупредить Альфреда не говорить про Николь, и пусть он расскажет всё остальное. Ах, почему она не сказала тогда Борису про своего инфанта? Это она так говорит, — заключил Иван, — а я только перевожу.