— Я расскажу, — мрачно пообещал я Жермен. — Николь узнает правду. И сейчас же.

Но Жермен было не до того, чтобы вникать в смысл моих слов, даже если она и поняла их. Жермен подступила к дочери, но Николь снова увернулась и повисла на моей руке.

— Ах так! — Жермен скривилась в бессильной ярости. — Я вижу, вы уже сговорились. Можешь оставаться здесь. Но помни, тогда мой дом будет закрыт для тебя, — она повернулась к двери. Я оставил Николь, подскочил к двери первым. Надо задержать её до прихода Антуана. Так просто ты не уйдёшь, Жермен! Сейчас ты узнаешь такое!..

Жермен остановилась, с недоумением смотря на меня.

— Одну минуту, мадам, — неудержимо начал я, доставая бумажник. — Вот! Взгляните на это. — Я поднёс карточку к её лицу. — Жермен Марке делала визит в Марш-ан-Фамен. Вы надеялись, мадам, что мы не найдём Альфреда. Но мы его нашли.

Жермен продолжала смотреть на меня с гордым недоумением, но, видно, то, что было написано на моём лице, говорило ей больше, чем мои слова. Она поняла! Лицо её сделалось жалким и старым.

— Не понимаю, о чём вы говорите, — пробормотала она, стараясь сохранить остатки своей надменности.

— Ты ездила в Марш? Зачем? — удивилась Николь.

— Сейчас вы поймёте, мадам. И ты, Николь, узнаешь то, что хотела узнать. Здесь всё написано. Сезам, откройся! — Я поднял карточку над головой и клятвенно произнёс: — Отец писал это перед смертью. Понимаете? Борис писал про Жермен. Небольшой «презент» пур мадам, для вас, Жермен. Но он стоит многого. Больше двадцати лет об этом никто не знал, теперь мёртвый Альфред передал мне карточку, и завтра об этом узнает вся Бельгия. Здесь написано все!

Николь бросилась ко мне:

— Там написано про меня, да?

— Сейчас я все скажу, — торопился я. — Сначала я хотел проверить и уточнить, но раз она отрекается, я скажу сам. Вот что отец написал: «Жермен Марке предательница», — я с наслаждением бросал слова в её испуганно окаменевшее лицо. — А, вы не понимаете? Но я могу сказать и так, что вы поймёте… Сейчас вы узнаете, сейчас. Диксионер, сестрёнка? — Николь с готовностью схватила словарь, наши руки неловко столкнулись, и словарь выпал, завалившись под стол. Я нырнул за ним, судорожно листал страницы, стоя на коленях, потому что у меня уже не оставалось времени. Боже, сколько слов придумали люди, чтобы оградить себя от правды. А мне необходимо одно-единственное слово, только оно и существует на свете: предчувствие, не то, предсказание, предикат, предбанник, не то, не то, кто же мог знать, что мне придётся учить такие слова, вот оно — предать!

Но в словаре уже не стало нужды. Дверь распахнулась, в комнату вошёл Антуан, из-за его спины выглядывало любопытствующее лицо Ивана. Я так увлёкся, что даже не слышал, как подъехала машина. Тем лучше — сейчас при них скажу.

Антуан с удивлением поздоровался с Жермен. Та несколько смутилась, но всё же попыталась ответить с достоинством. Николь сделала реверанс.

Иван уставился на меня:

— Что ты делаешь под столом?

— Ищу справедливость, Иван, — отвечал я сконфуженно. — Но её не оказалось и там. Это Николь, познакомьтесь.

Николь улыбнулась и снова сделала кокетливый реверанс перед Иваном.

— Привёз к себе свою бельгийскую невесту? — неуклюже пошутил Иван.

— На большее твоя фантазия не способна? Сейчас все узнаешь. Читай! — я протянул ему карточку.

Но Иван и бровью не повёл.

— Слышал от Антуана, — бросил он, — это надо ещё проверять.

Антуан уже безмятежно разговаривал с женщинами, изредка бросая на меня пытливые взгляды.

— Внимание. Атансьон, — выкликнул я устало. — Кончайте разводить китайские церемонии, мы не на королевском приёме. У нас есть дела поважнее. Иван, сейчас же скажи Николь, что её мать предала нашего отца и виновна в его смерти.

— Почему ты говоришь «нашего отца»? — удивился Иван. — Я не могу так переводить.

— Да разве в этом дело? — я лишь рукой потерянно махнул. — Неужто ты не понимаешь: предала, предала. Вот она перед тобой сидит.

— Ты говоришь серьёзные слова, — настаивал Иван. — Я хочу переводить точно. Так я только помешаю своей родине.

Николь смотрела на меня с тревогой и надеждой, пытаясь понять наш разговор. Я нагнулся, поднял словарь, который так и остался лежать раскрытым, и захлопнул его.

— Ну разумеется, Иван, — только и сказал я. — Не бойся! Моя родина выдержит, когда узнает, что Николь мне сестра. Ля соёр. Или тебе по-китайски сказать, чтобы ты понял?

— Николь ля соёр, — подтвердила Николь.

— Сейчас я проверю, — Иван невозмутимо отвернулся от меня и перешёл на французский.

Разговором правил Антуан: удерживал порывающегося Ивана, терпеливо втолковывал, обращаясь к Жермен, мягко улыбался Николь. Мне он сделал выразительный жест, призывая к терпению. Жермен, конечно, темнила. Антуан внимательно слушал. Николь не верила матери и порывалась вмешаться. Даже Сюзанна, расставив посуду, молвила слово, пытаясь убедить Жермен. Иван сокрушённо качал головой.

А Жермен все отрицала.

— Кончай, Иван, — перебил я, не выдержав. — Брат, сестра — сейчас это дело десятое. Ты лучше записку прочти: пусть она узнает, кто она есть. Только ты Николь это скажи, а я на них посмотрю, на обеих.

— Я не могу так для тебя переводить, — настаивал Иван.

— Ты на кого работаешь? — я изумился. — На них или на свою родину ты работаешь? Здесь же чёрным по белому написано…

Жермен замолчала и слушала наш разговор.

— Ты не знаешь ихних законов, — ответил Иван. — Если ты скажешь, и это будет неправда, Жермен будет писать на тебя в суд. Она сделает тебе сатисфаксьон и спрячет тебя в тюрьму.

Я невесело усмехнулся:

— Хорошие перспективочки ты мне сулишь, о Иван, закованный в капиталистические цепи. То сватаешь меня хозяином бистро, то в тюрьму запрятать грозишь. Давай, Иван, трудись. А то, что отец здесь написал, тебе плевать, это же не твой отец.

— А как попала визитная карта к Альфреду, ты знаешь?

— Спроси что-нибудь полегче. Альфред сам и взял её у отца, когда тот был убит.

— Напрасно ты так рассуждаешь, — желчно произнёс Иван. — А где та карта лежала?

— Один-ноль в твою пользу, Иван, — льстиво признался я. — Гордись, Шульга. Нашёл конверт на полу кабины? Ты крупный следопыт. — Николь подошла ко мне и стала за спиной. Я облегчённо взял её руку. — Не тревожься за меня, сестрёнка, кажется, мы обойдёмся без сатисфакции.

— Пожалуйста, мы от тебя ничего не скрываем, — с торжеством продолжал Иван. — Конверт нашёл Антуан. Он не будет его прятать от тебя.

— Остаётся взглянуть на штемпель. Значит, ты считаешь…

— Я с вами не ездил, — уязвленно перебил Иван. — Это Антуан так считает. А я с ним лишь говорил, когда мы сюда ехали.

Антуан достал из пиджака конверт. Штемпель в самом деле поблек от времени, но разобрать его все же можно было. Я вгляделся: 15 марта 1947 года. В какой же шкатулке почти два года беспросветно таилась отцовская записка? И как стремительно она выскочила на свет — через два дня после смерти Альфреда.

Подходящую загадку задал мне Антуан.

— Что это за конверт? — спросила Николь, насторожённо отступая от меня. — Ты что-то скрываешь от меня? Я должна знать.

— Сейчас Антуан тебе все объяснит. Слушай его, Николетт.

Жермен уже не хорохорилась и сидела притихнув. Она поняла: происходит нечто серьёзное, и она имеет к этому прямое отношение.

Антуан начал. Иван великодушно переводил на своём языке:

— Эту карту писал Борис, но попала она в чужой адрес. Помнишь, Антуан говорил на мосту, что у Бориса все карманы были вывернуты. Значит, кто-то обшарил Бориса, когда тот был уже мёртвый. Антуан не думает, что это был Альфред, карточка два года лежала в чужих руках. Но вот Альфреда не стало, и через два дня послали карточку на его убитое имя. Конверт был послан из Ла-Роша, тут и штемпель отеля есть. Кто же послал этот конверт? Тот, кто шарил отца, владел карточкой и убил Альфреда. Это был один и тот же человек. Он думал, что власти или друзья Альфреда начнут искать автора этой пули, и потому хотел сделать так, чтобы не быть на следу у искателей.