– Хотите бренди? – внезапно предложила Каролин.

– Спасибо. Папа меня убьет, если узнает. Самое скверное, что я не могу даже вспомнить, когда они пропали. Глупейшее положение. Забрав бумаги у казначея, я положила их в кожаную папку и убрала в свой чемодан…

– Что было чертовски глупо, – мрачно вставил мистер Мейер.

– Наверное, но я ничего в этом не смыслю. Господи, какая же я дура! Короче, сегодня утром, открыв зачем-то чемодан, я пощупала эту папку: там захрустело, и я подумала – ну, все в порядке. Но буквально только что… мне не спалось в этом чертовом поезде, и я решила написать письмо… достала папку, а там – полно бумаги.

– Какой бумаги? – спросила Каролин с сонным видом.

– Такой, что я сразу подумала: не устроил ли мне кто-то дурацкий розыгрыш.

– Зачем? – спросил Аллейн.

– Что значит зачем? – нетерпеливо воскликнула мисс Гэйнс. – Вы в Скотленд-Ярде все такие добрые и наивные?

Хэмблдон что-то пробормотал на ухо Аллейну, и тот ответил: «Да, вижу».

– Бумага того же сорта, что была на корабле. Я сразу это заметила. Здорово, правда? Я имею в виду – то, что я это заметила. И что мне теперь делать, мистер Аллейн? Заявить в полицию? Господи, как скучно. Конечно, у меня есть кредитное письмо для поверенного в Миддлтоне, но кому нравится, когда его грабят?

– А вы заглядывали в эту папку после завтрака? – неожиданно спросил мистер Мейер.

– Э… вроде нет. Нет, точно не заглядывала. А что?

– Сколько там было?

– Не помню. Дайте подумать. Так, четыре… нет, пять фунтов на чаевые, пять я отдала Фрэнки, еще десять потратила в…

Она вдруг остановилась, и на ее лице появилось смущенное выражение.

– Короче, какая разница, – закончила она. – Фунтов девяносто. Они пропали. И бог с ними. Простите, что отняла у вас столько времени, мисс Дэйкрес.

Она шагнула к выходу, и Аллейн открыл ей дверь.

– Если вы позволите мне взглянуть на эту кожаную папку… – начал он.

– О, спасибо, но я думаю, что деньги все равно уже не вернуть.

– На вашем месте я бы показала ему папку, – рассеянно обронила Каролин. – Возможно, она приведет его прямо к футболисту-убийце.

– Какому футболисту-убийце?

– Расскажу утром, Валери. Спокойной ночи. Сочувствую вашей потере, но уверена, что мистер Аллейн найдет деньги, как только у него появится время. Ночь и так выдалась беспокойная. Давайте укладываться в наши тесные берлоги.

– Спокойной ночи, – ответила мисс Гэйнс и вышла.

Аллейн взглянул на Каролин Дэйкрес. Как только Валери Гэйнс исчезла за дверью, она закрыла глаза. Потом один из них приоткрылся. Это был большой, аккуратно подкрашенный глаз, и смотрел он прямо на Аллейна.

– Спокойной ночи, Кэрол, – попрощался Хэмблдон. – Спокойной ночи, Алф. Надеюсь, вы сможете заснуть. Ночь-то почти закончилась. Постарайтесь не думать о том, что произошло.

– Заснуть! – вскинулся мистер Мейер. – Не думать! Мы будем в Миддлтоне через час. Не стану даже и пытаться – у меня сна ни в одном глазу. А вы сами не стали бы думать, если бы кто-то попытался швырнуть вас в пропасть?

– Наверное, стал бы. Аллейн, вы идете?

– Да. Спокойной ночи, мисс Дэйкрес.

– Спокойной ночи, – ответила Каролин своим бархатным голосом.

– До свидания! – с горечью бросил мистер Мейер. – Простите, что побеспокоили.

Хэмблдон вышел в коридор. Инспектор уже взялся за ручку двери, когда Каролин его окликнула:

– Мистер Аллейн!

Он обернулся. Она сидела, по-прежнему уставив на него один глаз, словно какая-то сонная, красивая и умная птица.

– Почему Валери не хотела, чтобы вы взглянули на ее папку? – спросила Каролин.

– Не знаю, – ответил Аллейн. – А вы?

– Мне кажется, я догадываюсь.

Труппа Дэйкрес прибыла в Миддлтон к завтраку. К десяти часам рабочие уже вовсю трудились на сцене Королевского театра. Для гастролирующего актера все театры на одно лицо. Они могут различаться размерами, удобством или температурой воздуха, но пока в гримерных горят газовые лампы, на полках лежат баночки с гримом, а в шкафах висят костюмы для спектакля, любой театр – это просто «театр», центр и смысл существования всей труппы. Как только актер устроился на месте и по возможности отдохнул с дороги, он тут же отправляется в театр, чтобы «сориентироваться на местности». Помощник режиссера уже бегает среди рабочих и клянет (или хвалит) закулисную механику. На сцену выползают знакомые декорации, включаются осветительные приборы, под огнями рампы устанавливают столик для суфлера, а в темном зале загадочно молчит пустой партер.

Потом начинается монотонная читка текста. Механики выглядывают из-за софитов и в бесшумной обуви расхаживают вокруг сценической площадки. Театр наполняется жизнью, движением и человеческим теплом.

Королевский театр в Миддлтоне считался довольно крупным заведением. Он имел зрительский зал на тысячу мест, просторную сцену и старомодную, но эффективную систему осветительных приборов, колосников и подъемных блоков. Тед Гаскойн, привыкший работать в Уэст-Энде, морщился на допотопную аппаратуру. Он распорядился установить свой распределительный щит, и электрик с мрачным видом посвятил его в секреты местных работяг.

В десять утра Каролин и ее компания еще спали или завтракали в своих отелях. Каролин, Валери Гэйнс, Ливерсидж, Мэйсон и Хэмблдон остановились в «Миддлтоне», самом дорогом из скромных заведений. У остальных качество их жилья напрямую зависело от размеров гонорара: от «Торгового дворика» для Кортни Бродхеда до «миссис Хартботл, уютные номера» для Томми Биггса, младшего члена труппы.

Джордж Мэйсон, коммерческий директор, вообще не ложился спать. Он побрился, принял ванну, переоделся и ровно в десять сидел в офисе «Королевского театра», страдая хроническим расстройством желудка и беседуя со спонсором – представителем австралийской фирмы, под чьей эгидой были организованы гастроли.

– Мы ждем аншлага, мистер Мэйсон! – восклицал спонсор. – Весь партер продан, а в амфитеатре осталось только пятьдесят мест на левой стороне. За билетами на галерку выстроилась очередь. Я очень доволен!

– Прекрасно, – отвечал Мэйсон. – А теперь послушайте меня.

Разговор продолжался. Телефон звонил без умолку. Во время беседы в комнату заходили билетерши из театральной кассы, местный администратор, три застенчивых репортера и наконец мистер Альфред Мейер, притащивший с собой подушку. Он положил ее на вращающееся кресло, а потом осторожно опустился сверху.

– Привет, Алф, – поздоровался Мэйсон.

– Доброе утро, Джордж, – ответил мистер Мейер.

Мэйсон представил коллеге австралийского спонсора, который железной хваткой вцепился в его руку и энергично ее потряс.

– Очень рад с вами познакомиться, мистер Мейер!

– Взаимно, взаимно, – кивнул мистер Мейер. – Надеюсь, у вас хорошие новости?

Репортеры держались на расстоянии, робко поглядывая в сторону его стола.

– Вот джентльмены из прессы, – представил их Мэйсон. – Они хотят с тобой немного поболтать, Алф.

Мистер Мейер закатил глаза и тут же изобразил профессиональную улыбку.

– Да, да, разумеется, – закивал он. – Прошу вас, подходите, господа.

Спонсор быстро расставил перед Мейером три стула и деликатно удалился вместе с Мэйсоном в другой конец комнаты.

Репортеры, прочистив горло, достали свои блокноты и карандаши.

– Итак, что вы хотите узнать? – любезно спросил мистер Мейер.

– Э, – промямлил старший из газетчиков, – просто дайте какую-нибудь информацию, которая может заинтересовать наших читателей, мистер Мейер.

Он говорил мягким сипловатым голосом с легким акцентом. На вид это был скромный и цветущий юноша.

– Разумеется, – кивнул мистер Мейер. – Я хочу сказать, что у вас замечательная страна…

Репортеры застрочили в блокнотах набросок статьи с примерным заголовком: «Восторженные впечатления гостя о Новой Зеландии».