— А вот такое! Нечего тут заливать! Ты лучше прямо скажи, где работаешь?
— На лакокрасочном заводе.
— Ив передовиках ходишь?
— Третий год!
— И директор, говоришь, тебе на общем собрании грамоту вручил?
— Позавчера!
— Так вот, не позавчера, а во вторник. И не директор, а главный инженер. И не тебе, а мне!
— По итогам января? — изумился в свою очередь молодой человек.
— По итогам января.
— На Львовском лакокрасочном?!
— На Львовском лакокрасочном! Вот она, грамота, смотри! А твоя где?
— Дома.
— А-а, дома! — торжествующе воскликнул мужчина средних лет, будто контролер, поймавший в электричке «зайца». — Дома все вы «маяки». Не верь ему, девушка, не верь, голубушка, я на лакокрасочном всех до одного знаю. Тгету у нас таких!
Вот какое неожиданное происшествие приключилось в львовском трамвае. И я вполне допускаю, что результатом его станет расстроенная любовь: женщины не любят, когда их обманывают. Но все это тем более печально, что еще каких-нибудь полгода назад любовь не только не захирела бы, но, напротив, росла бы и крепла.
Ибо еще полгода тому во Львове был один Львовский лакокрасочный завод. А теперь есть еще один — тоже Львовский и тоже лакокрасочный. Но входящий, в отличие от первого, не в систему Министерства химической промышленности, а в орбиту облжилснабторга.
Общеизвестны интеллектуальные терзания школьников, путающихся в трех знаменитых писателях Толстых — Л. Н., А. Н. и А. К. Но тут уж ничего не поделаешь! Так уж сложилась ситуация в отечественной изящной словесности.
Но скажите, какие роковые обстоятельства, какие генеалогические совпадения принудили львовских товарищей переименовать комбинат производственных предприятий и наречь его точно так же, как известный завод, существующий с 1898 года? Почему бы не назвать новичка, например, «Радуга»? Ах, уже есть стекольная фирма «Радуга»? Ну, так назовите «Палитра», «Колер», «Майское утро» — да мало ли как!..
Казалось бы, так просто! А вот руководители облкоммунхоза — ни в какую! Там, наверное, считают само по себе название — Львовский лакокрасочный — великой лингвистической находкой. Или просто стремятся разнообразить и увеселять жизнь более тысячи поставщиков и получателей в разных концах страны.
И вот вагоны, предназначенные Львовскому лакокрасочному, приходят-таки Львовскому лакокрасочному — но не тому. И счета выставляют — не тому. И с картотеки списывают — не у того. Вот насчет выговоров только пока обходятся.
И тем не менее заведующий облкоммунхозом В. Булах решительно отвечает на просьбы старшего из лакокрасочных: «Изменить наименование завода облжилкоммунснабторга не представляется возможным».
Не представляется — и точка! Это, кстати, самая употребительная из аргументаций, к которым прибегают веселящие нас граждане.
«Не представляется возможным», — ответила главврач Верх-Исетской поликлиники № 2 одному из пациентов. Ответила спокойно, без раздражения и обиды. А могла бы и попрекнуть пациента в неблагодарности. Ибо своим недавним приказом изрядно оживила его, в общем-то, нормальное бытие.
Приказ же — о шапках. Или, точнее, против шапок. С недавних пор гардеробщице запретили принимать от посетителей меховые шапки. Пальто принимают, шубу берут, кепку, шляпу, капелюх, феску, тюбетейку, брыль, пилотку — все согласны повесить на призреваемый гвоздик. А вот меховые шапки — нет! У кого-то как-то умыкнули меховую шапку, и главврач распорядилась, чтобы гардеробщица не связывалась с шапочной ответственностью.
И не связывается.
Конечно, тем из пациентов, у которых катар верхних дыхательных путей или, предположим, зуб ноет, — тем еще ничего. Ну а если предстоит разоблачиться до того состояния, при котором в дело пускается докторский фонендоскоп, — тут уж, знаете, в шапке сидеть как-то неловко. И поневоле приходится опростоволоситься. В прямом, конечно, смысле. А потом, бывает, — и в переносном.
Этот как раз пациент, который жаловался, шапку свою забыл. Прямо в кабинете, на табуретке, за кушеткой. Вышел, спохватился, вернулся — а там уж другого пациента фонендоскопом прослушивают. А пациент, между нами, — дама. И не просто дама, а этому нашему пациенту — ближайшая соседка. Тут, понятно, недоумение, скандал и прочие развлечения.
И все это, представьте, на ровном месте.
Конечно, может, и найдутся товарищи, одобряющие увеселительную деятельность подобных администраторов. Может, кому и по душе озорная путаница с вагонами и неразбериха с шапками.
Может, кто-нибудь и расхохочется, узнав, что поезд ушел на пять минут раньше времени. Я же лично предпочитаю, чтобы увеличили выпуск кинокомедий. Или, в крайнем случае, наловили бы в тайге побольше медведей и обучили их играть в хоккей.
ФЕХТОВАНИЕ НА ПРОТОКОЛАХ
Жених с мохнатыми ушами вызывает у девушек недоверие. Это печальный факт, но это факт. Если природа безжалостно наградила вас лакированной плешью или тем крупногабаритным носом, который на Украине зовут «бульбой», вам трудно рассчитывать на любовь с первого взгляда. Со второго, с третьего, с десятого — пожалуйста, а вот с первого — сомневаюсь. Даже если плешь — результат плодотворных раздумий, а «бульба» великолепно справляется со своими прямыми функциями, позволяя своему обладателю служить дегустатором на парфюмерной фабрике.
«Зачем вы, девочки, красивых любите?..»
Ах, не пойте и не спрашивайте — и так ясно зачем. Потому что у девушек имеются мечты. И в этих девичьих мечтах сам собою рисуется образ его. И даже не его, а Его! И ни разу не было случая, чтобы Он-из-Мечты рисовался лопоухим и пучеглазым, с руками-хворостинками и кривой редкозубой ухмылкой. Наоборот, Он всегда широкоплеч, Он всегда строен, и мужественный, двухдюймовый подбородок всегда при Нем.
Теперь представьте, что он вышел прямо из вашей мечты и вошел прямо в ваш дом. То есть вы встречались с ним не только в мечтах, а и на улице, но все както мельком... На лице у него ослепительная улыбка, в руках — по пол-литре, по обе стороны от него стоят двое, перевязанные вафельными полотенцами. И сразу становится до сладкого озноба ясным, что двое — это сваты, полотенца — это рушники, а он — это Он.
Итак, он стоит, а рядом, чуть покачиваясь, стоят сваты. Что прикажете предпринять бедной Вере Олищук? Впрочем, приказывать тут нельзя, можно лишь посоветовать. А советуют в таких случаях всегда одно: ни в коем случае не торопиться. Теория бракосочетательства велит, наступив на горло собственному чувству, выяснить нравственную, социальную и финансово-жилищную сущность претендента. Словом, убедиться, на чем именно бродит обольстительная улыбка — на лице или на обличье.
Знала ли Вера теорию? Наверняка, ибо никому в Карловке не удавалось избежать своей дозы лекций «О любви и браке». Но поскольку теоретически наступать на горло чувству куда легче, чем практически, Вера сказала:
— Что ж вы стоите? Сидайте, пожалуйста!
Это была ошибка...
Впрочем, ни за ужином, ни после него Николай Плешко ничего предосудительного себе не позволил, хотя ел с аппетитом. Ласков и сдержан был он и за завтраком, который оказался ничуть не хуже ужина. Обедали прекрасным борщом и полтавскими котлетами, потом ужинали пельменями, потом вареники с курятиной — опять на завтрак... И все эти дни Николай оставался образцом скромности. Хотя, повторяю, закусывал от души.
А потом Николай уехал. Он не мог не уехать, поскольку находился в Карловке в командировке — руководил бригадой, возводившей мачты для высоковольтных передач. Но попросил Веру, работавшую на почте, пока не увольняться, — чтобы она могла первой получить его телеграмму с приглашением приехать к нему навсегда.
Телеграмма так и не пришла. А по Карловке вскоре разнесся слух, что Никола?! передумал. То есть, точнее, и не думал вообще. Коллеги Николая в неофициальных беседах разъяснили причину его скороспелого жениховства. Дело в том, что общественное питание поставлено в Карловке на недостаточно высокий уровень. Угнетенный однообразием питания и прослышавший о том, что Вера на него заглядывается, смазливый молодой техник решил скрасить свое меню домашними яствами временной невесты.
