- Тсс...

- Да у них еще то ли есть! В модных магазинах показывают, как барыни платья примеривают! Приедет, это, дама - и всё из большого света! - разденется декольте, а из соседней комнаты кавалер на нее сквозь щелочку и смотрит,

- Ишь ты! а она, сердешная, и не знает?

- Иные и знают, нарочно знакомиться с кавалерами приезжают. Повертывается она декольте перед зеркалом, а из засады - кавалер: же лоннёр... Большие съезды бывают.

- И наши, чай, барыньки...

- Чего уж!

Каждый смотрит на каждого вопрошающим взглядом, словно хочет сказать: "А что, брат, уж не твоя ли?"

- Ах, дамочки наши! дамочки! - вздыхает Сергей Федорыч.

- Так вы и в палате депутатов побывали? - любопытствует Павел Матвеич.

- Был, в самый раз попал, амнистию обсуждали. Галдят, а толку нет. Знают, что придет Наполеон, и всем им одно решение выйдет - в Кайенну ушлют.

- Вот и этого у нас нет!

- Зачем нам! У нас, коли ты сидишь смирно, да ничего не делаешь - живи! У нас все чередом делается. Вот, приедем в Вержболово - там нас рассортируют, да всех по своим местам и распределят.

- Турки-то! турки-то тоже конституции запросили! ах, прах их побери!

- Смехота!

- То-то оно и есть! даже у турок взбеленились, а у нас - спокой!

- Нам конституциев не надо! Мы и без них проживем! Разъедемся теперь по деревням, амуницию долой - спокой!

Все трое заговорили разом: "У нас как возможно! У нас - тишина! спокой! каких еще там конституциев! долой амуницию - чего лучше!" Гул стоял в отделении вагона от восклицаний, лишенных подлежащего, сказуемого и связки.

- Нет, вы только сообразите, сколько у них, у этих французов, из-за пустяков времени пропадает! - горячился Василий Иваныч, - ему надо землю пахать, а его в округу гонят: "Ступай, говорят, голоса подавать надо!" Смотришь, ан полоса-то так и осталась непаханная!

- И ништо им! пущай без хлеба сидят!

- Зато у нас мужичка никто уж не тронет: паши себе да паши!

- Разве с подводой выгонят, так ведь без этого тоже нельзя!

- Подвода - дело! а у них что!

- Ах, французы! французы! жаль их! дельный народ, а насчет язычка - слабеньки!

- А вы думаете, что они сами этого не чувствуют? не чувствуют, что ли, что если Россия им хлеба не даст, так им мат? Чувствуют, да еще и ах как чувствуют!

Опять завопили все разом: "Чувствуют! да еще как чувствуют! Мат! именно мат!"

- А позвольте спросить, - вдруг надумался Сергей Федорыч, - вот вы насчет Турции изволили говорить, будто там конституции требуют; стало быть, это действительно так?

- Чего вернее, во всех газетах написано.

- Да! заварили турки кашу! придется матушке-России опять их уму-разуму учить!

- А позвольте еще спросить: дворяне у них есть... турецкие?

Вопрос этот сначала словно ошеломил собеседников, так что последовала короткая пауза, во время которой Павел Матвеич, чтоб скрыть свое смущение, поворотился боком к окну и попробовал засвистать. Но Василий Иваныч, по-видимому, довольно твердо помнил, что главная обязанность культурного человека состоит в том, чтобы выходить с честью из всякого затруднения, и потому колебался недолго.

- Как, чай, дворянам не быть, - ответил он, - только документов у них настоящих нет, а по-ихнему - все-таки дворяне.

- Помилуйте! да у меня в Соломенном и сейчас турецкий дворянин живет, и фамилия у него турецкая - Амурадов! - обрадовался Павел Матвеич, - дедушку его Потемкин простым арабчонком вывез, а впоследствии сто душ ему подарил да чин коллежского асессора выхлопотал. Внук-то, когда еще выборы были, три трехлетия исправником по выборам прослужил, а потом три трехлетия под судом состоял - лихой!

- И белый... из лица, то есть?

- Немножко как будто с точечками, а впрочем, как есть - русский: и в церковь нашу ходит, и ругается по-нашему.

- У нас дворяне - жалованные, а у них - так! - пояснил Василий Иваныч, - у наших права, а у ихних - правов нет!

- Сегодня он - дворянин, а завтра - опять холуй!

- Завтра его подрежут да евнухом в гарем определят!

- Тсс... а что, кабы у нас так?

- Вот еще что вздумали! У нас этого нельзя, у нас - закон!

- У нас чего лучше! у нас, ежели ты по закону живешь, никто тебя и пальцем не тронет! Ну, а коли-ежели не по закону - ау, брат!

Спутники мои очевидно начинали повторяться: знак, что скудный запас разговора приближается к концу. Все отяжелели: Василий Иваныч вытянул руки вверх и с наслаждением сибарита шевелил лопатками; Павел Матвеич просто-напросто завывал, зевая; один Сергей Федорыч ерзал на месте, но не для того, чтоб спросить еще что-нибудь, а как бы ища куда-нибудь половчее примазаться. Если б не близость Вержболова, наверное, эти люди через минуту заснули бы тем тревожным, захлебывающимся сном, от которого у русского культурного человека стискиваются зубы и лицо в самое короткое время покрывается глянцевитым туком. Однако я был убежден, что еще далеко не все сказано. Не может быть, думалось мне, что они так-таки и позабыли о ветчине! И действительно, предчувствие не обмануло меня; хотя и окольным путем, но они пришли, однако ж, к ветчине,

- Обедать, что ли, в Вержболове будем? - спросил Павел Матвеич.

- Сперва на Страшный суд сходим, а потом и отобедаем!

- Да, скажите, пожалуйста, - я ведь за границей-то в первый раз - что с нами, собственно говоря, в Вержболове делать будут? - интересовался Сергей Федорыч.

- Ничего, голову сперва снимут, а потом отпустят! - пошутил Василий Иваныч.

- Нет, вы серьезно... поучите! в первый ведь раз!

- А вот увидите. Сперва на один Страшный суд поведут - таможенные обшарят; потом на другой Страшный суд представят - жандармы пачпорта осматривать будут.

- Посмотрят и отдадут?

- Ну, там, глядя по человеку. Ежели человек в книге живота не записан - простят, а ежели чего паче чаяния - в пастухи определят, вместе с Макаром телят пасти велят.

- Однако!

- В других землях вот этого нет!

- В других землях нет, а у нас - порядок! Я в полгода всю Европу объехал - нигде задержек не было; а у нас - нельзя! Ни въехать, ни выехать у нас без спросу нельзя, все мы под сумлением состоим: может быть, злоумышленник!

- И дельно.

- Спокойнее. Да ежели и есть задержка - разве она велика? Коли я ничего не сделал, да пачпорт у меня чист - да хоть до завтра его смотри! Я даже с удовольствием!

- Еще для меня спокойнее. Коли хорошенько пачпорт-то у меня проэкзаменуют, так и мне легче. По крайности, уверенность есть, что ни в чем не замечен.

- Ну, насчет уверенности - это еще бабушка надвое сказала. Начальство - оно тоже с умом: иногда нарочно новадку дает, чтоб ты в уверенности был, а само между тем примечает!

- Что ж, и это дельно! будь в страхе! оглядывайся! Кабы мы не оглядывались, да нас бы...

- Вообще у нас порядку больше. Лишнего не позволят, да зато и в яму упасть не дадут.

- А коли по правде-то говорить, так ведь это-то настоящая свобода и есть!

- Чего свободнее! Простор у нас один какой! зима-то наша! зима-то! Велишь, это, тройку в сани заложить - покатывай!

- Да колокольчик у коренной под дугой заливается, да пристяжные бубенчиками погромыхивают, да кучеру песни петь велишь... и-ах! и-ух!

- В целом свете такого раздолья не найдешь!

- Опять же насчет провизии! наша ли еда или ихняя!

- Я и сплю и вижу, как в Вержболово приедем! сейчас же ветчинки кусочек спрошу!

- Вота! давеча перечисляли-перечисляли еду всякую, а про ветчину-то и позабыли!

- А ветчина между тем... знаете ли, едал я ихнюю ветчину, и вестфальскую, и лионскую, и итальянскую, всякую пробовал, - ну, нет, против нашей тамбовской куда жиже!

- Помилуйте, наша ли свинья или ихняя! наша свинья - чистая, хлебная, а ихняя - что! Стервятиной свинью кормят, да еще требуют, чтоб она вкусом вышла! А ты сперва свинью как следует накорми, да потом уж с нее и спрашивай!