– Господи, я не знаю! – всхлипнула Барбара. – Думаю, нет. Но это значит… что я теперь не смогу вернуться к родным!

– Во всяком случае, до тех пор, пока они находятся в доме твоего дяди. – Маркус решительно кивнул. – После всего, что случилось этой ночью, нам с тобой нельзя просто так показываться в Бамберге. Нас, наверное, вся стража разыскивает.

– Но как нам теперь быть? – Барбара чуть ли не кричала. – Я хочу обратно к семье!

Зальтер погладил ее по волосам:

– Я что-нибудь придумаю, Барбара. Обещаю. Но для начала нам надо поспать. Вот увидишь, завтра все будет лучше.

Барбара ему не поверила. И все-таки она влезла в одну из монашеских ряс и положила голову Маркусу на колени. Драматург напевал ей какую-то песенку, грустно и монотонно, однако это немного ее успокоило.

В скором времени Барбара уснула от усталости и скорби.

Следующим утром, когда Куизли собрались в общей комнате, настроение у всех было подавленное, и в то же время в воздухе чувствовалось напряженное ожидание. До сих пор у них даже не было времени, чтобы поговорить. В комнате наверху спал израненный Матео. После сдобренного травами вина, которым Якоб напоил его накануне, юноша успокоился и пока не просыпался – счастье, недосягаемое для большинства присутствующих. Лица у всех были бледные, темные круги под глазами свидетельствовали о напряженных днях и ночах.

Теперь все сидели, погруженные в раздумья, вокруг большого пошарпанного стола. Петер и Пауль играли у городского рва в прятки с соседскими детьми. Родители их новых приятелей были грязными могильщиками и не имели ничего против такого знакомства.

Магдалена потерла усталые глаза. Она очень надеялась, что Барбара вернется к ним после ночного переполоха. Но младшая сестра так и не появилась ни у старого Иеремии, ни в доме Бартоломея. Симон все-таки вернулся далеко за полночь. Бартоломей встретил измотанного цирюльника недалеко от церкви Святого Мартина. Вместе с другом Самуилом тот доставил одержимого, но уже неподвижного викария домой и там некоторое время понаблюдал за ним. Магдалена с облегчением узнала, что никакой оборотень ее мужа не кусал. Но то, что Симон рассказал о жутком преображении Себастьяна Харзее, повергло ее в ужас. Неужели человек и в самом деле мог превратиться в чудовище на глазах у множества свидетелей?

– Прошлой ночью весь город точно спятил, – сказал Бартоломей, который все это время молча ел кашу из общей миски.

Он только что вернулся из городской тюрьмы, куда ходил на разведку.

– Ну, по крайней мере, стражники взяли все под контроль, – продолжал палач с надеждой в голосе. – Этих малолетних извергов всех до одного разогнали по домам. Но, как говорят, этой ночью убили по меньшей мере двух артистов, а потом ради всеобщей потехи повесили, как мертвых котят. Теперь никто не признаёт вину, а у капитана Лебрехта, видимо, есть дела поважнее, чем разыскивать виновных. – Он тяжело вздохнул. – Остальные артисты сидят в тюрьме. Наверное, скоро мне самому придется ими заняться.

– А… Барбара тоже среди них? – спросила Магдалена, запинаясь.

Сердце у нее забилось вдвое быстрее. Симон уже рассказал ей и остальным, что Барбара накануне участвовала в представлении. Отец постанывал и с хрустом сжимал кулаки, но в целом вел себя на удивление спокойно.

Бартоломей помотал головой:

– Барбары нигде нет. Как и некоего Маркуса Зальтера, кстати. Этот пачкун, видимо, пишет пьесы, или переписывает, или что там еще… – Он принял суровый вид. – А вот их режиссеру, этому Малькольму, не позавидуешь. У него в сундуке, в потайном отделе, нашли колдовские принадлежности. Пентаграмму, черные свечи и человеческий череп. Теперь говорят, что он заклинал с их помощью оборотней.

– Сэр Малькольм, наверное, использовал их в одном из представлений, – предположила Магдалена. – Может, для «Доктора Фауста», пьеса ведь про колдовство…

– И зачем прятать все это в тайник? – Бартоломей нахмурился: – Не знаю. Как бы то ни было, Совет не верит ни единому его слову. – Он повернулся к Симону: – Ты же был на вчерашнем представлении. Может, этот Малькольм вел себя как-нибудь странно?

– Э… да вроде нет.

Фронвизер поднял голову, вид у него был задумчивый. Он как раз листал книгу из маленькой библиотеки Бартоломея.

– Не думаю, что одержимость Харзее как-то связана с труппой, – продолжил он. – Должно быть, это какое-то редкое заболевание. Бедняга весь парализован, только веки дергаются. Если это оборотень, то довольно жалкий… – Цирюльник устало потер виски. – Странно только, почему эта болезнь, если дело в ней, наступила именно в тот момент, когда все заговорили об оборотнях. – Он вздохнул и отодвинул книгу. – Я полночи ломал над этим голову. Но здесь книги только по ветеринарии. Они мне ничем не помогут, к сожалению.

– Не вздумай пренебрегать «Гиппиатрикой» Цехендёрфера, – вмешался Якоб. – Это одна из лучших книг по медицине, когда-либо написанных.

– Да, если речь идет о вздутиях у лошадей или треснутых копытах, – возразил Симон. – То же самое можно сказать о замечательных работах по уходу за собаками, их разведению и дрессировке. К сожалению, наш случай несколько сложнее, ведь дело касается человека…

– У зверей есть чему поучиться, – отозвался Бартоломей. – Например, скромности и смирению.

Якоб хотел что-то добавить, но сидящий рядом Георг положил ладонь отцу на руку.

– Согласен, мы любим поспорить, – сказал он твердым голосом. – Но сейчас на это нет времени. Давайте лучше подумаем, помогут ли нам сведения, которыми поделился вчера Иеремия. Теперь, когда Барбара пропала, нужно во что бы то ни стало ее разыскать. Все прочее не имеет значения.

Якоб удивленно посмотрел на сына. Очевидно, неожиданная самоуверенность Георга сбила его с толку.

– А ты, черт возьми, прав, – сказал он уже не так резко. Потом показал на потолок: – С другой стороны, наверху лежит парень, в которого влюбилась Барбара. А друзья его сидят в тюрьме и дожидаются казни. Что скажет Барбара, если ее собственный дядя, может, уже завтра отправит их на тот свет? Ну? – Он посмотрел на Бартоломея, и тот ответил ему хмурым взглядом. – Об этом вы задумывались?

Несмотря на серьезность положения, Магдалена невольно усмехнулась. Она знала, что отца подстегивало безмерное любопытство. Он, несомненно, хотел выяснить, что же на самом деле творилось в Бамберге. Иначе просто спать не сможет.

– Может, вы еще раз обобщите все, что рассказал вам Иеремия ночью? – попросил Симон палача. – Признаюсь, я так и не разобрался во всем до конца.

Якоб прокашлялся и, не вдаваясь в подробности, рассказал о судьбе Иеремии и его бытности палачом Михаэлем Биндером во время преследования ведьм. Не забыл он упомянуть и про юную проститутку, убитую стариком. Бартоломей между тем задумчиво пожевывал щепку, которую отломал от полена.

– Я кое-что слышал про этого Михаэля Биндера, – перебил он брата, не вынимая щепки изо рта. – Он, судя по всему, неплохим палачом был. Те, кто помоложе, думают иногда, что я его сын, ведь должность переходит по наследству. Как бы то ни было… – Он пожал плечами. – Если закон еще имеет силу в этом городе, то этого Иеремию следует повесить. Не сказал бы, что это доставит мне удовольствие, но ничего другого, наверное, не остается.

– Я дал ему слово, что мы не выдадим его, если он нам поможет, – возразил Якоб. – Ты только взглянул бы на него, это же калека! Господь сам воздал ему за его деяния. Иеремия хочет искупить свои грехи. И старые в том числе… – добавил он мрачно.

– Это когда он пытал собственную возлюбленную? – Симон поежился. – Такого не искупить. Даже Господь тут бессилен.

– Ты что тут вообще несешь?! – Якоб внезапно вскочил и с ненавистью уставился на Симона; он, словно темная туча, навис над зятем. – Куда тебе, цирюльнику никчемному, понять, каково приходится нам, палачам? Ты когда-нибудь причинял страдания кому-то другому только потому, что должен? Потому что тебя ждет голодная семья, а самого тебя забьют камнями, если откажешься? Ты кому-нибудь накидывал петлю на шею, в то время как бедняга плачет и молит тебя? Под алчными взглядами своих благочестивых сограждан? Знаешь, каково это?