Ахарамот, однажды, достигнув высшей области, соединится со Спасителем; огонь, сокрытый в мире, уничтожит всю материю, поглотит сам себя, и люди, став чистыми духами, вступят в брак с ангелами!
Ориген. Тогда Демон будет побежден, и наступит царство божие!
Антоний сдерживает крик; и тотчас Василид берет его за локоть.
Верховное существо с бесконечными истечениями именуется - Абраксас, а Спаситель со всеми своими благими свойствами - Каулакау, иначе - линия над линией, прямизна над прямизной.
Силу Каулакау приобретают с помощью слов, начертанных на этом халцедоне для памяти.
И он показывает у себя на шее маленький камень, на котором вырезаны причудливые линии.
Тогда ты будешь перенесен в Незримое, и, став выше закона. ты презришь все, даже добродетель!
Мы же, Чистые, мы должны бежать страдания по примеру Каулакау.
Антоний Как? а крест?
Элкесаиты в гиацинтовых одеждах отвечают ему:
Печаль, ничтожество, осуждение и угнетение моих отцов, изгладились благодаря пришествию посланного.
Можно отрицать Христа низшего, человека Иисуса, не надлежит поклоняться другому Христу, явившемуся на свет под крылом Голубицы.
Почитайте брак! Святой дух - женщина!
Иларион исчез; и вот перед Антонием, теснимым толпой, Карпократиане, лежащие с женщинами на шарлаховых подушках:
Прежде чем войти в Единое, ты пройдешь через ряд условий и действий. Чтобы избавиться от мрака, выполняй отныне его дела! Супруг скажет супруге: «Окажи милость твоему брату», и она поцелует тебя.
Николаиты, собравшиеся вокруг дымящегося кушанья:
Вот идоложертвенное мясо, - вкуси его! Отступничество дозволено тому, чье сердце чисто. Насыщай свою плоть тем, чего она требует. Старайся изничтожить ее распутством. Пруникос, мать Неба, валялась в позере.
Маркосиане в золотых кольцах, умащенные бальзамом.
Войди к нам, дабы соединиться с Духом! Войди к нам, дабы испить бессмертия!
Один из них показывает ему за висящим ковром тело человека с головой осла, что изображает Саваофа, отца Дьявола. В знак ненависти он плюет на него.
Другой открывает очень низкую постель, усыпанную цветами, говоря, что Духовный брак сейчас свершится.
Третий держит стеклянную чашу, совершает возглашение; в чаше появляется кровь.
А вот она! вот она! кровь Христова!
Антоний отстраняется. Но он обрызган водой, выплеснувшейся из купели.
- Гельвидиане бросаются в нее, головой вниз, бормоча:
Человек, возрожденный крещением, безгрешен!
Затем он проходит мимо большого огня, у которого греются Адамиты, совершенно обнаженные в подражание райской чистоте, и наталкивается на Мессалиан Они валяются на полу, в полудремоте, оцепеневшие.
О, раздави нас, если хочешь, мы не двинемся с места! Труд - грех, всякая работа - скверна!
Позади них презренные Патерниане, мужчины, женщины и дети, сплошной кучей в грязи, подымают свои отвратительные лица, выпачканные вином:
Нижние части тела, сотворенные Дьяволом, ему принадлежат. Давайте же пить, есть, блудодействовать!
Аэтий Преступления - потребности, до которых не опускается око божие!
Но вдруг Человек, одетый в карфагенский плащ, выскакивает из их толпы со связкой ремней в руке и, стегая, как попало, направо и налево, неистово кричит:
А! обманщики, разбойники, симонийцы, еретики и демоны! червоточина школ, подонки ада! Вот Маркион, синопский матрос, отлученный за кровосмешение; Карпократа изгнали как мага; Эций обокрал свою наложницу, Николай продавал жену, а Манес, называющий себя Буддою, а по имени Кубрик, был ободран заживо острием тростника, и его дубленая кожа болтается на вратах Ктесифона!
Антоний узнал Тертуллиана и бросается к нему.
Учитель! ко мне! ко мне!
Тертуллиан, продолжая:
Разбивайте иконы! скрывайте девиц под покрывалами! Молитесь, поститесь, плачьте, умерщвляйте плоть! Прочь философию! прочь книги! после Иисуса знание бесполезно!
Все разбежались, и Антоний видит на месте Тертуллиана женщину, сидящую на каменной скамье.
Она рыдает, прислонив голову к колонне: волосы ее распущены, тело, в длинной бурой симарре, поникло.
Затем они оказываются рядом, вдали от толпы. Наступило молчание, необычайное спокойствие, как в лесу, когда ветер стихает и листья вдруг сразу перестают шевелиться.
Женщина очень красива, хотя поблекла и бледна, как покойница. Они глядят друг на друга, и глаза их шлют взаимно как бы волны мыслей, тысячу старинных, смутных и глубоких воспоминаний. Наконец Прискилла начинает говорить:
Я находилась в последней комнате бань и задремала под уличный шум.
Вдруг я услышала громкие голоса. Кричали: «Это маг! это Дьявол!» и толпа остановилась перед нашим домом, против Эскулапова храма. Я приподнялась на руках до высоты отдушины.
В перистиле храма стоял человек с железным ошейником на шее. Он брал уголья с жаровни и проводил ими широкие полосы на груди, взывая «Иисус! Иисус!» Народ говорил: «Это не дозволено! побьем его камнями!» Но он продолжал. То было нечто неслыханное, восхитительное. Цветы, огромные как солнца, вращались перед моими глазами, и из пространств до меня доносились трепетания золотой арфы. Смерклось. Руки мои выпустили перекладины, тело ослабло, и когда он увел меня в свой дом...
Антоний. Но о ком говоришь ты.
Прискилла. Да о Монтане!
Антоний. Монтан умер.
Прискилла. Это неправда!
Голос Нет, не умер Монтан!
Антоний оборачивается; рядом с ним, с другой стороны, на скамье сидит вторая женщина - белокурая и еще более бледная, с припухшими веками, словно она долго плакала. Не дожидаясь его вопроса, она говорит:
Максимилла Мы возвращались из Тарса по горам, когда на одном повороте дороги увидели под смоковницей человека.
Он издали закричал: «Стойте!» и бросился к нам с бранью. Рабы сбежались. Он разразился смехом. Лошади вздыбились. Молоссы выли.
Он стоял. Пот катился по его лицу. Плащ его хлопал от ветра.
Называя нас по именам, он поносил суету наших деяний, позор наших тел, и он грозил кулаком, указывая на дромадеров, в негодовании на серебряные колокольчики, подвешенные у них под челюстью.
Его ярость внушала мне ужас, и в то же время словно какое-то сладостное чувство меня убаюкивало, опьяняло.
Сначала приблизились рабы. «Господин, - сказали они, - животные наши устали»; затем заговорили женщины: «Нам страшно», и рабы отошли. Затем дети подняли плач: «Мы голодны!» И, не дождавшись ответа, женщины исчезли.
А он говорил. Я почувствовала кого-то возле меня. То был мой супруг; я внимала другому. Он полз между камней, крича: «Ты покидаешь меня?» и я ответила: «Да, отыди!», дабы последовать за Монтаном.
Антоний. За евнухом!
Прискилла. А! это тебя удивляет, грубый сердцем! Но ведь Магдалина, Иоанна, Марфа и Сусанна не делили ложа со Спасителем. Души способны с еще большей страстью обниматься, нежели тела. Дабы соблюсти непорочность Евстолии, епископ Леонтий изувечил себя, любя больше любовь свою, чем свою силу мужчины. Притом же, это не моя вика: некий дух понуждает меня; Сотас не мог меня излечить. А все-таки жесток он! Что нужды! Я - последняя из пророчиц, и после меня наступит конец света.
Максимилла. Он осыпал меня подарками. Впрочем, ни одна и не любит его так, - и ни одна так не любима им!
Прискилла. Ты лжешь! Меня он любит!
Максимилла. Нет, меня!
Дерутся.
Между их плеч появляется голова негра.
Монтан в черном плаще с застежкой из двух костей человеческого скелета.
Успокойтесь, мои голубицы! Мы неспособны к земному счастью, но наш союз дает нам, полноту духовную. За веком Отца - век Сына; и я предвещаю третий век - век Параклета. Его свет сошел на меня в те сорок ночей, когда небесный Иерусалим сиял на небе над моим домом в Пепузе.
Ах, в какой тоске кричите вы, бичуемые ремнями! как ваше исстрадавшееся тело ищет пламенной моей ласки! как вы томитесь на моей груди неосуществленной любовью! Сила ее открыла вам миры, и вы можете ныне созерцать души вашими очами.
