А дальше всё случилось очень быстро. Острые когти на дрёмовских бёдрах, земля сделала кувырок, и вот он уже вытянут на животе, уткнувшись лицом в скомканный спальник. Сим покрыл его сверху, словно… Да, бля, не словно, а как самое настоящее животное, каким он и являлся! Он крепко держал «соблазнителя» за предплечья своими ручищами, бёдра вдавливались ровно туда, куда надо, и Мирона резко замутило от воспоминания об «удачной» дыре для хвоста на штанах, от осознания, на ЧТО он спровоцировал этого самца. Мирон задёргался из стороны в сторону, словно увязнув в болоте, бестолково, истерично, но сфинкс держал его крепко и, грозно взвыв, прикусил за холку. Этого-не-может-быть-этого-не-может-быть! Мирон выдирался, выбивался из сил, но не мог сладить с ошалевшим зверем сверху. Мышцы рук и ног от напряжения жгло, словно кислотой, он слабел с каждым рывком от паники, голода, недосыпа...

Человек зажмурился до сведённых мускулов на лице, когда неизбежность навалилась на него похолодевшим затылком, когда тело выморозило ужасом быстрее, чем мозг осознавал происходящее. Зубы начали выстукивать дробь, от предчувствия неизбежности насилия, расправы, от своей беззащитности у него будто сжало лёгкие, и никак не получалось вдохнуть, перед глазами заплясали чёрные мушки. Чудовище сверху властно, безжалостно расплющивало его, подстраивая, подгоняя под свои намерения, разрывая когтями штаны сзади. И тут Мирчо наконец глотнул воздуха и заскулил. Наверное, он заплакал, что-то запричитал бессвязно, жалостно, словно ребёнок, замотал головой, отказываясь принять то, что сейчас произойдёт. Тварь сверху затихла, а Мирон зажался, ожидая самого страшного.

Справа появилась ненавистная тёмная морда – хищник наклонился через плечо жертвы, и Мирчо скосил глаза, всхлипывая. Сфинкс пялился на него пристально, будто заглядывал в телескоп. Ноздри напряжены, зрачки – как две воронки. Он зашарил своими дурными зенками по лицу Мирона, словно по тому бегали муравьи.

– Укусили снова?

Мирчо перестал скулить, поражённый, что эта сволочь ещё и говорить с ним вздумала. Он шмыгнул носом и, чувствуя, как слёзы продолжают течь из глаз, выкрикнул обвиняюще:

– Да!

На плоской морде ничего не отразилось, и последовал вопрос:

– Кто?

Мирону удалось выудить из-под себя руку и, утерев глаза кулаком, он выплюнул:

– Ты!

Почему-то сердце перестало частить, может, организм включил самозащиту, но кислорода всё равно не хватало. Он втягивал носом воздух до боли в переносице, отчаянные стыдные слёзы холодили веки. Стало легче, почему-то тяжёлая туша внезапно свалилась с него, когти убрались, цепляя за собой куски материи. Мирчо не мог встать в ту же секунду, он остался без сил, а в голове – шум. На инстинктах он пополз вон из мешка. Опираясь на руки, встал на карачки и поднявшись прямо побрёл печальным осликом к кривому дереву, цепляясь голыми ступнями за выстуженную землю. Продолжая всхлипывать, вздрагивая, слать непонятные зверю русские проклятия на головы всех мерзких тварей, населявших вселенную. Хотелось разораться, спалить эту планету в угли. Чем он заслужил такое, чем? Что он сделал этим бессердечным дикарям? Вот он лично, Мирчо Дрёмов – что он кому сделал?

Он опасливо оглянулся – сфинкс сидел на спальнике, поджав ноги под себя, вытаращив свои прожекторы на бормочущего землянина. Поймав злой взгляд, мотнул башкой, словно чего-то не понял. Не понял он!

– Что?! Ты?! Творишь?! – срываясь на хрип выкрикнул Мирон, ища глазами камень поувесистей. – Видеть тебя не могу!

Сим дёргал мордой на каждом вскрике, словно ему зажжённый факел в нос тыкали. Его взгляд перебегал с предмета на предмет, но он словно и не видел ничего, прокручивая что-то в голове. А Мирчо вдруг проняло холодом. Ступни уже крючило на мёрзлой земле, и он торопливо огляделся. Ботинки с носками стояли рядом с потухшем костром. Какая забота, надо же! Он было кинулся за ними, как вдруг:

– Мр-рон!

Мирчо дёрнул головой, словно на свист пули. Сим смотрел на него снизу вверх, сидя на согнутых ногах, как послушный мальчик, даже руки уложил на коленки. Он мурлыкал его имя, играя своей чёртовой интонацией, будто мифическая сирена в древнем море. Мирон замер, как та самая морская фигура. Эта чёртова кукла обращалась к нему по имени?

– Мр-рон! Ты меня… Хотеть… Трогать… У нас трогать, если… вязка.

Последнее слово ошпарило кипятком лицо землянина, и он машинально закрыл его рукой.

– Что? – прошептал он сквозь пальцы. – Вязка?

Картинки в голове закрутились, как на архаичной киноплёнке, раскрывая значение выражения «причинно-следственная связь». Мирон со стоном зажмурился, он словно только сейчас наконец проснулся, скинул сонную благодать, в которой выделывал какую-то опасную, гнусную хрень. Значит, идиот-землянин хотел вязки? Он трогал. Он хотел с Симом.

– Бля-а…

От собственного кретинизма заныло где-то под грудью, в желудке, захотелось согнуться, будто ему дали под дых. Он ведь всерьёз собирался заняться сексом с ксеносом, с другим видом, не считая того, что ещё и с мужчиной, вернее, самцом! Ничего не зная про эту часть их жизни. Всё равно что сесть в аппарат на ядерном топливе и начать бездумно нажимать на все кнопки. От слабой гравитации точно мозги не разжижаются? Что в этой животине такого, что Дрёмов кидается на него, а потом горит со стыда? Какой-то хитрый синдром от стресса?

– Что ты мне дал вчера? – спросил устало, без всякой надежды на «химическое» объяснение своего безумия. – Что за порошок?

Сим так и сидел на спальнике, встрёпанный, напряжённый.

– Детокс, от яд. Дают и детёныши! – он будто оправдывался, присовокупив это уточнение. – Отравление от укуса.

Позорище. Он его спасает, лечит, носки вон одевает, а Мирон… Ну и кто после этого дикарь? Дрёмову никому и никогда не нужно было объяснять своих действий, потому что он – обычный, логичный, цивильный «голубь»^{6}. Не бил морды друзьям, не ссорился с начальниками, не закатывал сцен подружкам, не уходил скитаться по пустыням в поисках смысла жизни, не влипал в секты и политпартии. Видать, в компенсацию за навоевавшихся сербских предков он такой уродился, пацифист-философ. Последним военным в роду стал русский дед, а Мирон по мирной стезе пошёл – строить и созидать. А теперь вот достроился. И надо сесть и объяснить кое-кому, что ты не маньяк ебанутый, а единственное, что приходит в голову, это «я больше так не буду». Что объяснит чужаку-сфинксу принятое у землян в таких случаях слово «сорвался»? Ведь до «сорвался» должно что-то копиться, нагнетаться. Ведь какие-то «крючочки» дёргаются внутри, цепляют за…

– Пойду за… – и непонятный набор звуков.

Мирон дёрнулся от неожиданно спокойного голоса своего «секс-партнёра», уставился на то, как тот застёгивает ботинки. Казалось, сфинкс уже забыл про потасовку в мешке и выдвигался за каким-то… чем? ..

– За чем-за чем?

Дрёмов так настроился на долгий и психотерапевтический диспут, что хозяйственность Сима конкретно сбила его с толку. Тот достал из своего рюкзака какую-то складную копалку вроде детского совочка и воззрился куда-то в кусты.

– Под деревом. Накопаю и приду. Разожги костёр, – и только хвост мелькнул меж шуршащих листьев.

Мирон ошалело огляделся по сторонам с чувством избежавшего расстрела уголовника. Деревья безучастно покачивали верхушками под слабым ветерком, в кустах кто-то шуршал и чирикал. Мирчо потряс головой, всё ещё не веря, что остался безнаказанным, и, подскочив с мешка, как с горячей сковородки, засуетился у костра.

Наверное, это были грибы. Или какая-то местная картошка. Плотный, упругий плод, весь в земле, с красноватыми отростками. Сим, в изгвазданных штанах, споро закапывал добытое в угли, подальше от открытого огня. Мирон бестолково топтался рядом, не зная, чем помочь. Он уже собрал спальник и вещи, чтоб хоть как-то руки занять. Додрал оставшиеся листья для защиты от местных кровопийц. Рука всё ещё побаливала, да и тошнота вернулась, но он мужественно терпел – обращаться к Симу было неудобно и даже боязно. Но и не пришлось. Тот сам развёл новый пакетик с антидотом и сунул миску ему под нос. Может, он был старшим братом в большой семье?