«У меня много времени и я могу заниматься чем угодно и бесконечно долго, – останавливаясь по дороге отдохнуть, говорил Рэм. – Здесь на берегу время слишком велико, исчисляется горами и планетами, и перестаёт быть заметным, и реже замечает меня, или я просто хочу в это верить». Они проговорили весь день. Какие-то слова без сожалений роняли вниз, другие подвешивали в воздух и внимательно рассматривали со всех сторон.
Наступила ночь. Полная луна вышла из-за горы и осветила море. Внизу на открытой веранде зажёгся свет. Рэм настоял, и По остался ночевать на диванчике в гостиной, а сам Рэм до утра отправился работать в мастерскую, что располагалась здесь же на втором этаже дома. Устроившись поудобней, По ещё долго смотрел на белый потолок, пересечённый толстыми морёными балками, на стену с отпечатком окна, по городской привычке ожидая, что застывший свет зашумит колёсами, оторвётся, забегает по стене, но луна крепко повисла в окне над морем, и, несмотря на доносящиеся из мастерской песни исключительно пиратского содержания, По сумел заснуть.
К утру, закончив работу над картиной «Чудесный улов апостолов Петра и Андрея», Рэм переоделся в редкие не испачканные краской одежды, которые вне зависимости от своих первоначальных функций назывались им выходным костюмом и хранились в отдельном шкафчике. Сегодня Рэм и старина По – а за это время они уже успели сдружиться – собрались в город. Вдруг оказалось, что пищевые запасы По подошли к концу. Словом, всем сегодня было нужно в город.
Изготовив мази от обветренных губ, для розовых щёчек, белизны лица и составы с другими не менее полезными свойствами для нескольких постоянных заказчиц из города, Дар разложила их в маленькие уютные коробочки и каждую снабдила рисованным руководством к действию. Закрыв дом и повесив ключ на гвоздик у двери, она села на велосипед и отправилась в город. Раз в неделю Дар совершала этот путь и оставляла в домах свои разноцветные коробочки, забирая взамен необходимые продукты. По дороге заезжала к козе с досадной хозяйкой, забирала козье молоко в бидон и к вечеру возвращалась назад. Весь путь она обычно преодолевала одна, здесь некому было встречаться. Но в этот день всё было не так, и навстречу прямо вслед за стайкой разлетающегося из-под колёс пернатого клуба самоубийц, поднимая клубы пыли, мчался, звуча нестройными голосами, зелёный автомобиль, который населяли два её новых и единственных соседа. «Видимо, они уже хорошо спелись», – констатировала Дар, ожидая, когда её с головой поглотит облако пыли. Через мгновение из пыли и дыма появились тысячи забавных извинений и обещаний впредь замечать велосипедистов, кем бы он ни были, тем более что здесь ими всегда безошибочно являлась Дар. Все трое как-то сразу понравились друг другу, и к концу разговора двое из них были приглашены в гости пить чай.
Сегодня они собрались в доме Дар и весь вечер плыли над морем под тёплым абажуром её веранды. Рэм принёс и вручил ей ещё не просохшую новую картину о чудесном улове двух апостолов. Поддавшись искушению, По проверил небольшую сеть и достал из моря пару рыбёшек, так что Дар ничего не оставалось, кроме как испечь для всех свежий горячий хлеб. Все отлично знали эту историю. Накормив своих людей и заняв уютное качающееся кресло, Дар тихо слушала их разговоры, а потом так же тихо уснула. Проснувшись незадолго до рассвета, она застала их всё так же мирно беседующими на краю веранды, ночи здесь были короткими.
Дар сварила кофе, и скоро в предутренних сумерках они уже шли по воде. Зайдя достаточно глубоко, чтобы начать плыть, ещё какое-то время удалялись от берега и в конце концов перестали двигаться, легли на спины и растворились в утреннем море.
Проходили прекрасные дни, а другие только собирались начаться. Со временем По, Рэм и Дар придумали тайные ночные знаки фонариками, говорящие трём посвящённым, что уже можно и даже давно пора приходить в гости. Иногда все ночевали на берегу в доме со звёздами, где жил По, или оставались у Рэма в мастерской и много говорили, но чаще всего плыли на тёплом, уютном корабле-веранде.
***
В зиму, в ту, что живёт в его городе, По уехал. Он попрощался с Дар. После Рэм отвёз его в городок, потом автобус доставил его к самолёту. По не доверял самолётам и потому каждый раз, ступая на борт, вглядывался в беззаботные лица пассажиров, с которыми вполне возможно ему сегодня предстояло упасть вниз, но, регулярно нарушая законы физики, самолёты один за другим доставляли его в город, в однокомнатную квартиру на третьем этаже.
В этой квартире всегда стояли полярные времена суток. Окно на кухне выходило в глухой колодец, образовавшийся благодаря пристроенным позже трём новым домам. Свет никогда не проникал в этот узкий двор из четырёх стен, и, если у кого-нибудь и возникало желание посмотреть в него сверху, то увидеть можно было только горящее в темноте окно По. Он никогда не выключал свет на кухне, где соорудил небольшой настил за окном, чтобы, высунувшись из него наполовину, греть ноги у батареи под подоконником, а самому смотреть на звёзды, которые, как всем известно, так хорошо видны из любых колодцев.
По любил стук железных колёс по рельсам, и так случилось, что окно его дневной комнаты с неровными углами выходило в город, а по городу протянулась трамвайная линия. Стук колёс и привычный свет фар по стенам непрестанно двигали комнату в завтрашний день. А кухонное окно меняло лишь тёмно-синие оттенки, доверяя своему Alter ego светить в небо непрерывным жёлтым и никуда не двигаться.
Дарья Владимировна Крачун работала врачом в первой городской больнице, это была даже не работа, а редчайшее призвание и чистая идея. С детских лет Дарья Владимировна не могла примириться с любыми несовершенствами живой материи в диапазоне от простуды на губах до умирающего во дворе голубя, невесёлой собаки или подслеповатой старушки у подъезда. С идеей всё исправить, насколько это возможно, она училась в мединституте, ходила на курсы аюрведы, ездила в Китай повышать квалификацию по акупунктуре, создавала кремы и отвары и, конечно, лечила, лечила, лечила, и оперировала, и снова и снова лечила. Она считала, что если всё делать правильно, то жизнь будет счастливой, долгой и здоровой. Жизнь, как принято говорить, с завидной регулярностью, достойной лучшего применения, опровергала эту идею, но Дар не сдавалась никогда, и этот вечный мотор двигал её и окружающих людей всё дальше от множества ненужных бед, боли и несовершенств. Эта борьба не затихала ни на минуту.
Поздним вечером Дарья Владимировна села в трамвай и, как часто бывало, направилась в центр города съесть чего-нибудь вкусного. Она любила так ездить через весь город на вечерних трамваях и радовать себя, например, кусочком тыквенного пирога или чем-то ещё, а домой возвращаться уже на такси и на заднем сиденье, прислонившись к прохладному стеклу, вглядываться в жёлтые окна неспящих.
Ей самой хватало для сна трёх-четырёх часов. Утром она, как всегда бодрая и решительная, садилась в те же трамваи и, нисколько не сожалея о не потраченных на сон часах, отправлялась на работу.
Сегодня трамвай был совсем пуст, и несколько остановок она к своему удовольствию проехала совершенно одна, не считая взъерошенного затылка вагоновожатого. На одной из остановок в последнюю дверь заскочил запыхавшийся пассажир и сел где-то в хвосте трамвая. Так, каждый в своих мыслях, они проехали ещё остановку, на которой водитель вдруг покинул свой пост и решительно направился в хвост вагона. Дар невольно обернулась и увидела недавнего пассажира, уже лежащим на полу и едва подающим признаки жизни, и эти признаки она мгновенно узнала. Водитель трамвая неловко суетился вокруг, пытаясь поднять тяжёлого человека. Дар решительно сорвалась с места.
– Как вас зовут? – окликнула она водителя.
– Петрович, – растерянно откликнулся тот.
– Тогда гони, что есть силы, дружище Петрович, здесь через три остановки моя больница или пропадёт человек совсем!
А ему уже и не надо было ничего говорить, он уже был в пути, трамвай тронулся и набрал ход. Верный ход в нашу пользу. Совсем недавно Петрович начал работу над картиной с библейским сюжетом и как человек, глубоко увлекающийся любой темой, над которой работал, всё чаще стал задумываться о возможности спасения всех людей разом или конкретно кого бы то ни было, и вот он случай с ветерком, с искрами. Петрович был художником, а трамвай – его сбывшейся детской мечтой.
