Джеф позволил себе несколько минут упиваться привлекательностью идеи.

– Можешь называть свою цену, – сказал Гюнтер. – Чего ты хочешь, Джеф? Чего ты действительно хочешь?

«Единственное, чего я хочу, – возвращения Трейси. Но этого ты мне дать не можешь».

Гюнтер наблюдал, как омрачается лицо Джефа. Сообразив, что потеряет его, как только момент пройдет, он сделал главный ход.

– Получилось так, что у меня есть именно работа, с которой можно начать, – объявил он, сжимая плечи Джефа костлявыми пальцами. – Что скажешь насчет небольшой увеселительной поездки в Рим?

Роберто Климт вышел на балкон роскошной квартиры на виа Венето полюбоваться закатом.

Роберто считал себя ценителем красоты во всех формах. Его приводили в восторг вечернее винно-красное солнце, кровоточившее на римском горизонте. Портрет работы Баскии, висевший над его кроватью и изображавший два обезьяноподобных лица в буйстве красной, голубой и желтой красок. Идеальный изгиб ягодиц юноши по вызову, ожидавшего его в постели в загородном доме в Сабине, в сорока минутах езды от города. Роберто Климт наслаждался, смаковал и упивался всеми этими вещами.

«Я имею их, потому что заслужил. Потому что я истинный художник, а только истинные художники должны вознаграждаться истинной красотой!»

Сорокалетний, ошеломительно тщеславный, с густыми крашеными светлыми волосами, полногубым, жестоким чувственным ртом и янтарно-желтыми глазами змеи, Роберто Климт занимался куплей-продажей предметов искусства. Питал пристрастие к юным мальчикам. Он сделал первые десять миллионов на мошенничестве с недвижимостью, подкупив продажную местную полицию. Следующие девяносто миллионов были сделаны на искусстве – бизнесе, к которому у Роберто были, несомненно, блестящие способности.

Роберто не только разбирался в красоте, но и умел ее продать. И в результате жил, как римский император эпохи упадка, баснословно богатый, развращенный, продажный и ни перед кем не имеющий обязательств.

Ветерок позднего лета слегка холодил. Роберто, нахмурившись, ушел с балкона в роскошную гостиную и закрыл за собой высокие подъемные окна.

– Принесите плед, – приказал он, ни к кому в особенности не обращаясь.

Во всех домах Роберто было полно слуг. Он никогда не интересовался обязанностями каждого, но знал, что если хоть кто-то находится поблизости, его желания тут же исполнятся.

– И принесите чашу. Я желаю посмотреть на чертову чашу.

Через несколько минут хорошенький темноволосый мальчик с длинными ресницами и трогательной ямочкой на подбородке притащил хозяину шафраново-желтый кашемировый плед от Лоро Пианы – поскольку приближалась осень, Роберто признавал только осеннюю палитру цветов – и закрытый плексигласовый футляр, в котором лежала маленькая чаша из чистого золота.

Роберто отпер футляр ключом, который носил на платиновой цепочке на шее, и любовно взял чашу, как мать – новорожденное дитя.

Не больше современной десертной чаши и совершенно не украшенная резьбой или филигранью, чаша была олицетворением простоты. Отполированная и ослепительная. С гладкими, вытертыми прикосновениями многочисленных рук боками, она, как казалось Роберто, излучала некую магическую силу.

– Это принадлежало императору Нерону, знаешь? – промурлыкал он мальчику, который ее принес. – Его губы касались края в этом месте. Прямо там, где сейчас мои. – Роберто прижал влажные мясистые губы к металлу, оставляя блестящую дорожку слюны. – Хочешь попробовать?

– Нет, сэр, спасибо, мне было бы не по себе.

– Попробуй! – скомандовал Роберто.

Мальчик, краснея, сделал, как было велено.

– Видишь? – довольно улыбнулся Климт. – Ты только сейчас коснулся величия. Каково это?

Мальчик что-то беспомощно залепетал.

– Не важно. – Роберт отпустил его резким жестом руки. – Филистер, – пробормотал он тихо. Это крест, который ему приходится нести. Быть постоянно окруженным ничтожными людьми, неспособными осознать истинную природу красоты!

Все же он утешал себя тем, что подобные испытания уготованы всем великим художникам. Благородные страдания.

Завтра он, Роберто, уедет в свой загородный дом. Чаша Нерона последует за ним несколько дней спустя. Климт нанял элитарную команду секьюрити, чтобы защитить свои сокровища. Глава этой команды несколько дней назад уведомил Роберто о слухах, касавшихся некоего плана ограбления квартиры на виа Венето.

– Ничего конкретного. Только намеки и шепоток. Какой-то большой шишке в преступном мире, откуда-то из-за границы, понравились экспонаты вашей коллекции.

– Держу пари, что понравились, – рассмеялся Роберто. У любого вора больше шансов ограбить Форт-Нокс, чем обойти систему охраны его квартиры. Тем не менее, по совету главы секьюрити, он согласился перевезти чашу Нерона и еще пару редчайших экспонатов в Сабину. Единственным частным итальянским владением, охраняемым лучше римской квартиры Роберто Климта, было загородное поместье Роберто Климта. Он лично будет наблюдать за установкой чаши в только что переоборудованной «сокровищнице», а в ожидании ее прибытия станет наслаждаться телом юноши по вызову.

Юноше было восемнадцать. Ему щедро платили за услуги. Роберто предпочитал юных мальчиков, из тех, кто не склонен к содомскому греху. Притворная покорность была плохой заменой подлинному сопротивлению. Но после неприятного инцидента с двумя цыганскими мальчишками, которые спрыгнули с крыши здания после свидания с Роберто, ему волей-неволей пришлось стать более осторожным.

«Чертовы цыгане! Шваль, все до одного!»

В высшем обществе Рима были те, кто их извинял. Либералы прощали им грязь, уродство и воровство, оправдывая все это их бедностью. Роберто презирал бедных людей. Когда-то он сам был беден и считал это грязным пятном на своей репутации и добром имени.

Он скорее умрет, чем вернется к такой жизни.

Джеф Стивенс въехал в «Отель де Рюсс» под именем Антуана Дюваля.

Гюнтер кратко сообщил другу детали его «биографии»: Антуан Дюваль имеет двойное франко-американское гражданство. Возраст – тридцать шесть лет. Читает лекции в Сорбонне, работает консультантом по искусству у различных богатых собирателей в Париже и Нью-Йорке. Приехал в Рим, чтобы сделать кое-какие приобретения.

– Надеюсь, Антуан любит многие хорошие вещи в жизни? – спросил Джеф.

– Естественно.

– Как он относится к «Отель де Рюсс»?

– Он всегда живет только в люксе «Нижинский».

– Он уже мне нравится.

Девушка за стойкой портье была сногсшибательной – темноволосой, с прекрасными формами, как итальянская кинозвезда пятидесятых.

– Ваш номер готов, синьор Дюваль. Помочь вам с багажом? Или с чем-нибудь еще?

Какую-то долю секунды Джеф обдумывал многообещающие перспективы, скрытые под словами «чем-нибудь еще». Но все же сдержался. Работа, на которую отправил его Гюнтер, была сложной и опасной. Он не может позволить себе отвлечься.

– Нет, спасибо. Только ключ.

Люкс «Нижинский» был роскошен. Он находился на верхнем этаже отеля и имел террасу, откуда открывался поразительный вид на виллу Боргезе и римские крыши. Люкс прекрасно декорировали. Спальня была с гигантской кроватью; в гостиной находился телевизор с плоским экраном. В номере была мраморная, выложенная изразцовой мозаикой ванная комната с утопленной ванной.

Джеф принял душ, переоделся в льняные брюки и голубую рубашку, прекрасно оттенявшую его серые глаза, и спустился в знаменитый «тайный сад» отеля.

– Будете ужинать у нас, синьор Дюваль?

– Не сегодня.

Джеф заказал двойной джин-тоник и прошелся по саду. Человек, которого он ждал, тихо сидел под бугенвиллеей, читая газету «Република». У него были длинные, подкрученные кверху усы и бачки. Даже сидя, он казался необычайно высоким. Далеко не серый, безликий человек в толпе, которого Джеф надеялся увидеть.

– Марко?

– Синьор Дюваль! Рад встрече.