— Ну, теперь можно и в Якутск, — сказал Стадухин. — Собирайся, Зырян, с тобой казну повезем, за нас на Колыме Семейка Дежнев останется да Иван Беляна.

Невесело было, когда пошел вниз по Колыме ладный коч Стадухина. Уходили в поход товарищи, оставляли на трудную жизнь. Узнают юкагиры да тунгусы, что русских в Нижнеколымске осталось вдвое меньше, поднимутся войной, пойдут отбивать аманатов[22].

И война пришла.

В середине июня юкагирский князец Пелева прикочевал со своим родом к Нижне-колымску. В острожке жили аманаты, которых Стадухин взял у Пелевы. Дежнев забеспокоился, хотел прогнать юкагиров, но Пелева сказал, что его род скоро откочует, справит праздник убоя тонкошерстного оленя и уйдет подобру-поздорову.

Дежнев поверил Пелеве, но казакам велел ухо держать востро.

Выпал на праздник солнечный день, без ветра, с утренним морозцем. Сопочки стояли нарядные от снега, полыхали на солнце белеными холстами, а те, что были в тени, синели, как рождественские русские ночи.

В стойбище юкагиров зашумели спозаранку. Перед урасами[23] женщины запалили костры, а перед большой урасой Пелевы огонь был такой, что языки пламени отрывались от костра и плыли по небу, на спине густого дыма. Молодые мужчины и женщины в нарядных одеждах встали перед большой урасой и дружно кричали на оленей, которых подгоняли старики. Они кричали ритмично, но одно и то же:

— Хо-хок-хок-хок! Хо-хок-хок-хок!

Дети совали в огонь стрелы и пускали их, горящие, из луков на все четыре стороны. Взрослые потрясали тяжелыми копьями.

Дежнев с товарищами стоял на башне и следил через бойницу за юкагирами.

— Уж больно разошлись что-то! — сказал Втор Катаев.

— Духов они от скота гонят. Поорут, постреляют и оленей забивать начнут.

Так оно и было. Женщины пошли разбрасывать на четыре стороны кусочки колбасы, а потом мужчины начали колоть оленей. Забивали телят, взрослый скот били парами — оленя и олениху.

Полилась обильно кровь, и юкагиры возрадовались еще больше: матери кровью телят мазали детей и других членов семьи. Каждая семья имела свой особый знак. Эти знаки рисовали кровью на лбу, груди, подошвах ног.

Мясо, кости, шкуры понесли в урасы, а больше всего в большую урасу Пелевы.

— Вот что, казаки, надо нам свой пир затеять, — сказал Дежнев. — Приглашать они нас придут скоро, а нас больно мало, чтобы на пиры ходить. Пусть Пелева с нами будет, пусть наше ест, пьет. Аманатов в амбар запереть нужно, от греха подальше.

В стойбище гремели бубны.

Пелева явился с десятью воинами. Дежнев и тут схитрил, казаки разобрали их себе по домам. Юкагирам объяснили, что у русских нынче тоже праздник и что у русских такой закон: гости должны быть в каждом доме. У ворот остались Втор Катаев да Андрей Горелов.

Юкагиры тоже были с головой. Подослали к сторожевым мальчишек — дескать, посмотреть русские дома. Втор взял да и пустил их в острожек. Мальчишки — шмыг, шмыг к амбару, запор сбили и давай кричать по-своему. Гости выскочили из-за столов на улицу и бежать к воротам. Мальчишки бегут, аманаты бегут, воины бегут, казаки шумят! У Втора с Андреем голова кругом пошла.

А Пелева, как услышал базар, выхватил из меховых своих одежд русский кинжал — и Дежневу в грудь. Семен упал, а Пелева из дома и к своим.

Только Дежнев был Дежнев. Под кафтан спрятал железную рубашку, не задел его кинжал. Схватил Семен аркан и за гостем. С крыльца метнул, захлестнула петля горло, упал Пелева, ногами забил.

Тут и Втор с Андреем опомнились. Один стал палить по стойбищу — уже шли оттуда воины, другой по Пелеевой дружине. Одного убили, остальных в плен взяли.

Стал Семен пытать Пелеву, что и как, узнал недобрую весть: на казаков идет большой тойон Аллай, а воинов с ним пять сотен.

Хотел Семен взять с родичей Пелевы выкуп оленями, целое стадо хотел забрать, а казаки соболей запросили.

Дежнев говорит им:

— Война с Аллаем у нас будет долгая.

Осадит острог, на охоту не побежишь, у юкагиров не возьмешь, своей еды не ахти много.

Иван Беляна пошел против Дежнева.

— На кой черт нужны олени! Их пасти надо. Попередохнут с голоду. А Аллай то ли нападёт, то ли нет, то ли пять сотен у него воинов, то ли пять десятков, то ли есть он, а может, и нет его. Может, его Пелева придумал.

— Ну глядите… — сказал Семен.

Взяли выкуп соболями.

Пелеву и его двух воинов отпустили. Свернули юкагиры стойбище, ушли, а ночью вокруг Нижнеколымского острога запылали многие костры.

Никто не заснул в Нижнеколымске. Небо стояло такое черное, что выпавший снег тоже был темен. Небо устрашало тьмой, земля устрашала пространством, а костры с высокими злыми головами обещали пожар, кровь, убийство. Ах, как далеко были от маленького острожка покой и дружелюбие!

— Вот и Аллай пожаловал, — сказал Беляне Семен. — Не пятьдесят у него воинов, а пятьсот, а то и вся тыща. Не придумал Аллая Пелева, будет Аллай поутру крепость брать.

— Кишка тонка! — рассердился Беляна.

— Да у нас тоже не шибко толстая. На север который тын глядит — хлипок совсем, а вторую башню не достроили.

— Перевоюем, Семен Иванов, мы твоего Аллая.

— Может, и перевоюем. Его сегодня напугать надо. Коль убежит, успеем крепость поправить, успеем едой запастись, а не то плохо нам будет.

— Как ты его напугаешь, Семен Иванов?

— А вот этак…

И тайно ушли из крепости десять человек.

Семен выбрал себе самый большой костер. Где, как не у большого костра, стоит ураса Аллая? Подкрался совсем близко. Возле огня воины, человек двадцать, слушают, что старик говорит. Старик хорошо одет — может, шаман, а может, сам Аллай.

Вход в у расу ярко освещен огнем костра. От урасы ложится на мох большая подвижная тень. Кажется, что это сама ураса шевелится. Семен Дежнев пополз в эту тень. Полз долго, замирая и вылеживая не шевелясь томительные бесконечные минуты. Старик у костра говорил все громче и громче. Это было на руку Дежневу. Проскользнул к урасе, прислонил к пологу мешочек с порохом, развязал его и, чертя на земле пороховую тропку, пополз назад.

И вдруг сильный порыв ветра отбросил в сторону спасительную тень. Ветер отклонил пламя, и показалось Семену, что его глаза встретились с глазами старика. Может, так оно и было, но ударили по кострам казацкие пищали. Повалились убитые, закричали раненые. Заметались в испуге юкагиры.

Семен высек кремнем искру. Заплясала на снегу огненная змейка. Погасла на миг. Ослепительный шар вырос и развалился с грохотом возле большой урасы. Ураса запылала, и Дежнев, пятясь в ночь, увидел, как выскочил из нее высокий молодой юкагир, а за ним — жены. Это и был Аллай.

Казаки вернулись в крепость, а юкагиры, бросив урасы, бежали. И, словно преследуя их, загорелся на небе призрачный терем северного сияния.

Утром казаки собирались идти за добычей, да не тут-то было: вернулся Аллай.

Полтора месяца сидели казаки в осаде.

Кончилась мука, съели собак.

Женщины обдирали с бревен тына кору, мололи ее и пекли соленые лепешки. Чего было много в Нижнеколымске, так это соли.

А пороху и зарядов тоже осталось мало. Аллай не только морил казаков голодом, он каждый день водил своих воинов под стены острожка, и с каждым днем все труднее и труднее отбивали казаки натиск юкагиров.

Однажды Сичю сказала Дежневу:

— Совсем плохо, Семен. Последнюю кору с тына содрали, на три дня хватит.

Сичю была совсем черная, да и у Семена остались нос да глаза. Семен собрал казаков. Сидели они перед ним заросшие, черные от пороха, в грязных рваных кафтанах. Не то что постирать — поменять одежду не было ни охоты, ни сил.

— Не пора ли, казаки, кончать Аллая? — спросил Семен серьезно.

На него уставились мрачно и с надеждой. Когда не было и капли ее, от любой малости ждали чуда.