– Может, в кофе налить чего покрепче?

– Да, спасибо, граппы, – простонал бизон.

Маскаранти через коммутатор заказал кофе из бара, а Дука повторил:

– Так кто же дал мескалину Сомпани?

Кофе с граппой для подонка, способного расчленить пилой живого человека, – это уж слишком, более щедрых и цивилизованных полицейских трудно себе представить!

– Ульрико ездил за грузом в Геную, а потом должен был привести его Туридду.

Значит, курьером был все тот же Ульрико Брамбилла: он возил не только образцы автоматов, но и грузы наркотиков.

– Объясни получше, – буркнул Дука, начиная нервничать: здесь, в квестуре, в присутствии сил правопорядка и перед лицом самого закона, не дашь ему в морду. – Ульрико Брамбилла едет в Геную, привозит мескалину, передает ее Сомпани, а потом снова забирает и убивает Сомпани – так, что ли?

– Он должен был передать, но не передал – оставил себе.

– Ну и что?

– Ульрико знал, что в тот же вечер Сильвано должен забрать эм-шесть у Туридду, а если б Туридду сказал Сильвано, что Ульрико не передал ему груз, то сразу бы выяснилось, что это Ульрико зажал эм-шесть. Словом, он поехал в «Бинашину» и своей машиной столкнул в канаву машину Туридду и его бабы.

Все логично: курьер прикарманивает наркотик вместо того, чтобы передать его распространителю для клиентуры (одному же выгоднее работать), а затем убивает распространителя, чтоб никто не догадался, что он ничего ему не передал.

– Что дальше? – с отвращением спросил он у Вальтраги.

– Ну вот, как только Туридду преставился, мы подождали несколько дней, пока не выяснилось, что полиция не нашла эм-шесть, и тогда поняли, что Туридду ничего не получал. Мы – к Ульрико, он поклялся, что передал груз Туридду, а я поверил – этого никогда ему не прощу!

Не простит, после того как разрезал его на куски! У Дуки засосало под ложечкой, и в горле образовался ком – уникальный случай нравственного отравления!

– Продолжай, скотина, – глухо обронил он.

Тот продолжал:

– Ведь если Ульрико передал эм-шесть Туридду, значит, убийца Туридду – Сильвано, который получил у него эм-шесть, но оставил себе, а Туридду сбросил в канал. Тогда я и наладил Сильвано с Джованной. ОНИ, как узнали, что Ульрико передал груз Туридду, сказали: пора кончать, и я покончил с Сильвано, а Ульрико, оказывается, меня обманул. – От ярости, что его обманули, лицо его, и без того обезображенное пластырями и кровоподтеками, исказилось еще больше. – Это он, Ульрико, присвоил товар, а не Сильвано.

Дуку начал разбирать смех; в сущности, Карруа прав: пускай пропадут и перебьют сами себя, пускай воруют друг у друга наркотики, пускай кожу друг с друга сдерут: теперь три падения в воду казались ему естественными и закономерными – все это внутренние распри международного преступного синдиката с крайне разветвленной деятельностью. Только один момент оставался неясным.

– Куда же она все-таки делась, эта мескалина?

– Ульрико ее припрятал, но я так и не дознался – где, он все твердил, что ничего не знает, и я тогда... потерял терпение.

Что тут странного, дело житейское: потерял человек терпение и пустил другого на мясо! Дука уставился в пол, чтобы не видеть это чудовище; к счастью, вошел полицейский с кофе и граппой, а другой полицейский, желая поправить самочувствие ближнего, обслужил гражданина Клаудио Вальтрагу – ведь до приговора никто не имеет права называть его убийцей.

– Пусть допивает свой кофе, – сказал Дука, не поднимая взгляда, – и уведите его в камеру – с глаз долой.

– Хорошо, доктор Ламберти, – сказал Маскаранти.

Когда полицейский увел гражданина Клаудио Вальтрагу, Дука оторвал наконец глаза от пола и сказал Маскаранти:

– Вот и кончено, пойду-ка я домой. – Он закурил отечественную сигарету: кто не переходит на заграничные – тот настоящий мужчина. – Если Ульрико присвоил упаковки, значит, он передал их своей старой подруге Розе Гавони. Эти болваны не догадались ее потрясти. Съездите вы к этой женщине, я выхожу из игры.

– Она в больнице, в шоке, – сообщил Маскаранти. – Это после того, как ей пришлось опознавать Ульрико Брамбиллу.

Еще бы, тут кто хочешь заработает шок.

– Как только сможет говорить – допросите: чтобы отомстить за своего Ульрико, она все выложит.

Они вышли из кабинета с забытой в углу шваброй и отправились наверх, к Карруа, застав его за сочинением отчета.

– Ну что?

– Маскаранти все запротоколировал, он сам тебе расскажет, – заявил Дука. – А я закончил и иду домой.

– Улов у нас богатый, – заметил Карруа. – Все главы крупных фирм.

– Берегись, как бы эти киты сеть тебе не попортили.

– Все, что можно, мне ты уже попортил. – Неистовый сардинец взглянул на него с искренней злобой.

А неистовый эмильянец Дука Ламберти, напротив, широко ему улыбнулся.

– Ну, раз так, моя миссия окончена. Там еще непонятная история с наркотиками, но ее пускай уж доводит Маскаранти. Я пошел.

– Погоди-ка. Я тебе еще не сказал, что ты молодчина. С твоей помощью раскрыта самая крупная преступная организация на всем Севере.

– Это ты молодчина, что доверил дело такому, как я. Умеешь угадывать в людях таланты.

– Присядь, я хочу с тобой поговорить, и не остри, пожалуйста.

– Благодарю, садиться не буду, я уж с этой скотиной насиделся.

– Так вот, я хотел сказать тебе, что ты молодчина.

– Это я уже слышал.

– Не перебивай, Дука, а то взорвусь. – Когда Карруа говорит так тихо, его почему-то трогает. – Ты молодчина, и я могу предложить тебе перейти к нам в штат.

– Спасибо, работа мне нравится.

Интересно, какое жалованье ему положат? Сто сорок тысяч, должно быть – по особой рекомендации Карруа; а ежели какой бандит выстрелит ему в глаза, то за государственный счет его направят в школу для слепых, а потом выучат на телефониста, ведь в квестуре уже, кажется, был один слепой телефонист из полицейских?

– Я знал, что ты так ответишь, – сказал Карруа. – Но на сто сорок тысяч в месяц ты не сможешь содержать сестру и племянницу.

Смотри-ка, в самую точку попал, именно сто сорок тысяч, пожалуй, можно и в гадалки идти.

– И что же?

– А то, что я бы лучше попробовал восстановить тебя в Ассоциации, – сообщил Карруа. – Но только не тем способом, какой предлагал тебе тот тип... как уж его? Что-то среднее между содой и солью.

– Сильвано Сольвере. – Дука уже не улыбался.

– Да, Сильвано Сольвере обещал, что восстановит тебя в Ассоциации, а я на сто процентов обещать этого не могу, только могу сказать, что если ты мне напишешь заявление, несколько строчек, то, возможно, через месяц сможешь открыть частный кабинет, и я приду к тебе на осмотр, потому что...

– Не морочь голову, какое заявление? – Он нахмурился.

– Нечего корчить рожу, как у бешеной собаки! – завопил Карруа и больше уже не снижал тона. – Я все равно договорю до конца, даже если мне потом придется делать уколы против бешенства.

– Я весь внимание.

– Заявление примерно следующего содержания: я, Дука Ламберти, отсидел три года за то, что в качестве лечащего врача ввел своей пациентке иркодин и тем самым с целью эвтаназии ускорил ее смерть. Заявляю, что несмотря на гуманные побуждения, я совершил ошибку. Эвтаназия является совершенно недопустимой практикой, и смерть любого индивидуума должна происходить естественным путем, не зависящим от воли другого человека. Кроме обязанности помогать каждому пациенту всеми имеющимися средствами, врач призван до последнего поддерживать в нем надежду. Признавая свое заблуждение, даю слово, что подобное никогда впредь не повторится, и прошу восстановить меня в Ассоциации врачей – и так далее, и тому подобное.

– Да, – сказал он.

– Что значит – да? Ты напишешь такое заявление? Тогда вон машинка, садись и печатай, об остальном я позабочусь.

– Да – значит, что я подумаю.

Карруа явно хотел снова разразиться криком, но почему-то изменил свое намерение.

– По-моему, думать тут нечего. Впрочем, думай. Но только побыстрее. Профессор, который вызвался мне помочь, пробудет в Милане всего несколько дней.