— Мне не из чего выбирать. Если бы я мог надеяться, что проживу еще хотя бы пять лет. Если бы я мог рассчитывать, что ты переживешь меня. Слишком много «если», Тилам. Остается только Рават. Святой Баад или аких Таласар, но он сделает то, что я наметил, и удержит Квайр.
— А народ?
— Ты опоздал с этим вопросом. Мы уже повернули колесо.
Да, мы уже повернули колесо, и народ будет драться до конца. Они осознали себя народом. Речь идет не о политическом, а о физическом существовании, и мне больше нечего сказать…
— Хорошо. Последний вопрос. Что хуже: Садан или Араз?
Он вздрогнул, как от удара, но ответил спокойно:
— Араз.
— Значит, Садану есть к чему стремиться?
Он пожал плечами.
— Я сделаю для Садана все, что можно, но не больше.
— Значит, ничего.
— Скорей всего, так.
— Тогда до завтра, — я повернулся, чтобы уйти, но он окликнул меня:
— Тилам!
— Что?
— Пожалуйста, будь осторожней! Если я останусь один — как — то смиренно он это сказал; горькая нежность была в его взгляде и потерявшем твердость лице. И та же самая горькая нежность взяла мое сердце в жесткие лапы и сжала горло шершавой тоской. И стало неважно, кто из нас прав, важно лишь то, что пока мы вместе…
— Не беспокойся, — ответил я мягко, — у меня еще без малого год.
Мы с Суил обманули охрану и сбежали за город вдвоем. Дальше, все дальше вдоль реки, и уже только наши следы бегут по сырой земле.
А река разлилась. Злобно ворча, она тащит ветки, подмытые где — то деревья и всякий весенний хлам. Она забросала весь берег дрянью и заплевала желтой пеной, злясь на наше неуместное счастье.
А небо синее до испуга, пушистые шарики на ветвях, и глаза у Суил совсем голубые.
— Ты меня правда любишь?
Смеется и обнимает за шею.
— Не верю! Я старый и противный.
— Ты красивый, — говорит она серьезно. — А я?
— Как солнце!
— Ой, грех!
— Нет, лучше солнца. Оно ведь ночью не греет?
— Ой, бесстыдник! — а сама прижалась ко мне.
Речной прохладой пахнут ее волосы, так нежны и пугливы губы, и мира нет — есть только мы и счастье, тревожное, украденное счастье, и жизнь, готовая его отнять.
Что — то Асаг не торопился со встречей, и это уже слегка пугало меня. Или весть не дошла, или он мне не верит. Не хотелось бы мне самому искать связь, когда приставленная Баруфом охрана день и ночь караулит меня. Конечно, я пробовал избавиться от этой чести. Спорил и ругался, пока не охрип, а когда поневоле умолк, Баруф сне сказал непреклонно:
— Ты слишком нужен Квайру, Тилам. Будь у Братства кто — то в залоге, я бы не стал тебя опекать. А так — сам понимаешь.
И мне пришлось замолчать, чтобы не навести на мысль о залоге.
Я должен был кое — что сказать Асагу перед тем, как покинуть Квайр — может быть, навсегда. Но день отъезда все приближался, а никто не искал меня, и я стал подумывать, что и как я смогу рассказать Эргису.
Я совсем уже было решился — и тут увидел его. Я его сразу узнал. Невзрачный, тощенький человек, такой безобидный, пока его не увидишь в деле. Брат Совета Эгон, один из самых опасных в Братстве.
Он просто шел по улице — кинул быстрый прицельный взгляд, проверяя, заметил ли я его, угадал ли, в чем дело — и брел себе не спеша, равнодушный ко мне и ко всем на свете.
Мы ехали следом, я придержал коня, чтобы не обогнать его. А он все шел и шел, свернул в переулок, дождался, пока мы окажемся рядом, поглядел на солнце, покачал головой и трижды стукнул в неприметную дверь. Я молча проехал дальше, а вечером, еле избавившись от охраны, как мальчишка помчался туда, где должен был ждать Асаг.
Асаг был верен себе: ни улыбки, ни привета, кивнул равнодушно и спросил:
— Чисто смылся?
— Проверь, — ответил я тем же тоном.
— Говоришь, большой стал человек?
— А я и был не маленький.
— Что да, то да — длинный вырос! — Асаг, наконец, улыбнулся, и я понял, что все в порядке. Просто он тоже устал.
— Ну и как оно там, наверху?
— Тяжело, — ответил я честно.
— А назад не тянет?
— Тянет.
— Смотри, я тебя не тороплю, но раз уж так…
— Пока не могу, Асаг. Квайр в опасности. Того, что я смогу, никто другой не сделает.
— А ты не в грош себя ценишь! Ладно, не кривись! Мне тебя не покупать, и на твоей цене сойдемся. Звал — то зачем?
— Предупредить. Спрячьтесь. Заройтесь в землю. Оборвите все нити к Ирсалу.
— Затеяли что?
— Пока нет, но если вы покажете силу… Кеватские войска на границе. Скоро начнется…
— Война?
— Да. Этим летом все решится. Если Огил сочтет, что вы опасны, Братству не уцелеть.
— Многие нас истребить ладились, — сказал Асаг с усмешкой, — да их уж позабыли, а Братство стоит.
— Огил сможет. Такого врага у вас еще не было.
— А мы ведь его сами на шею взгромоздили. Так?
— Так. И правильно сделали, Асаг. Только Огил может спасти Квайр. Он его спасет…
— Но?
— Подожди с этим, ладно? Квайр еще не спасен.
— Погодим. Где ж это ты был до сей поры?
— В Лагар ездил мир заключать.
Он кивнул, будто сам это знал.
— А теперь куда?
— Сейчас в Бассот, потом в армию — к Криру.
— Ты и с ним запросто?
— А я со всеми запросто, даже с тобой.
— А я ведь тебе добрую весть припас. По моему слову взяли тебя в Совет. Оно, конечно, дома у тебя нет, да ты один за всех спляшешь.
Надо было благодарить — я благодарил, наверное, без восторга. Просто сейчас это было совсем неважно. Может, потом…
— Слышь, Тилар, а ты как: веришь, что победим?
— Почти. Сил у нас маловато, но ведь и в Кевате неспокойно. Думаю, сумеем перессорить кеватских вельмож. А нет — устроим бунт — другой.
— И опять ты?
— Я тоже.
— Страшные вы люди, — тихо сказал Асаг. — Что он, что ты… Ни в добром, ни в злом не остановитесь. Только оно, видать, так и надо: всегда до конца. А как стал — так пропал.
— Ты о чем?
— Сам не знаю. Вот гляжу на вас и думаю: вторая сотня лет, как Братство стоит, а что переменилось? Деды в обиде прожили, отцы в землю ушли, а нынче и мы свой век в беде доживаем. И ни конца тому, ни краю. Ладно, иди. Сам — то меня не ищи, найду, коль будешь надобен. И за мать не тревожься. Покуда я жив… не тревожься.
Домой я добрался без приключений, зато у дверей столкнулся с Баруфом: они с Дибаром как раз показались из — за угла. Дибар ухмыльнулся, а Баруф спросил равнодушно:
— Гулял?
— Вот именно.
— Очень полезно. Зайди ко мне на минутку.
В своей спальне — единственной комнате, куда не проникала роскошь — Баруф отпустил Дибара и одетый прилег на постель.
— Подвинься, — сказал я и устроился рядом.
— Тилам, — начал он, — когда ты поймешь, что твоя жизнь — достояние Квайра? Глупый риск…
— Отстань! Может, я как раз о своей жизни и позаботился.
— Значит, с прогулками кончено?
— Они тебе мешают?
— Мешают, — сказал он спокойно. — Если о них узнают…
— Рават?
— Я не уверен, что смогу это замять. Вот и все.
— Спасибо!
— Послезавтра уже сможешь выехать. Все готово.
— Спешишь убрать меня из Квайра?
Баруф ничего не ответил. Он просто повернулся и поглядел мне в глаза. Печаль и нежность были в его взгляде, какая — то необидная дружеская зависть — и у меня опять встал в горле комок. Я был готов сказать… сам не знаю что, какую — то глупость, но он уже отвернулся.
— Ты что, спать здесь собрался?
— Почему бы и нет?
— Ну да! Мне только выволочки от Суил не хватало!
— Тогда вещего вам сна, сиятельный аких.
— Ладно, иди знаешь куда!
— Рад выполнить ваше поручение, господин мой!
Вот уже два месяца я не слезаю с седла. Где — то на постоялом дворе остался измученный Блир, и пегий Иг, хрипя, упал на одной из лесных дорог.
Я давно не жалею ни коней, ни людей: бросаю загнанных лошадей, меняю измученную охрану, и только Эргис неразлучен со мной. Из Каса я мчусь в ставку Крира, от Крира — в лесные вертепы олоров, оттуда — тайком перейдя границу, в укромное место, где ждет меня кое — кто из кеватских вельмож.
