— Слышишь, Майх, ты вот был на Ктене…

— Ктен? Ну, по кометной идем, должны прорваться.

— А, черт! Что я, об этом? Майх!

Он поднял голову, наконец.

— Да, Хэл?

— Майх, — медленно и раздельно сказал Хэлан, — как по — твоему, что такое Ктен?

— Четвертый из внешних спутников Фаранела. Ктен, Латен, Афар, Гварам. Поперечник — 1100, масса — 1,200 от Сатлирской. А что?

— Я не об этом. Я спрашиваю: что такое Ктен?

— А! Вот ты о чем. Не знаю. Место странное, ты прав. А в чем дело?

— Думать пора. Мы можем добраться до Намрона напрямую?

— Нет. Если честно, не знаю, доберемся ли до Ктена. И так на экономичном иду, видишь, каждый этап по три раза пересчитываю.

— Горючее?

— Да, главным образом. Ничего, Хэл, пробьемся.

— Ну, если пробьемся, давай я тебя поспрашиваю. Значит, ты был на Ктене?

— Да.

— Прямой рейс?

— Нет. Рейс обычный: Авлар — Гават — Гварам.

— А Ктен?

— На Гвараме подвернулся груз. Понимаешь, это ведь идет, как спецрейс, по особому тарифу. Наша компания от таких фрахтов не отказывается!

— А почему именно вы?

— Глупей не нашлось. Рейс для самоубийц. Груза мало, а недогруженный корабль… ну, понимаешь, при неправильной загрузке теряется точность маневра. А навигация там дьявольская… Мы по кометной идем, и то будет трудно. А уж от Гварама…

— Понятно. А груз?

— Обычный. Медикаменты, оборудование, запасные блоки и приборы.

— А оттуда?

— Почти ничего. Малые контейнеры и кассеты. Пленки с приборов, как я понял.

— А почта? Туда, обратно?

— Никакой почты, Хэл. Мне это тоже показалось странным.

— Только это? Помнится, ты говорил, что ждали груз. А груза — то нет? Сколько вы там торчали?

— Четыре дня. Догадываюсь, что ты спросишь. На станцию нас не пустили. По карантину.

— Значит, теперь у них есть врач?

— Не знаю, Хэл. Не уверен.

— А карантин?

— Ну, это как раз нормально. На такие вот маленькие станции нашего брата, жестяночника… ну, не любят пускать.

У ребят ведь всегда кое — что есть, ни один таможенник не отыщет.

— И на «Звезде»?

— Ну — у, у нас поменьше — Лийо в это не марался. Так, по мелочам. Нельзя было пережимать, Хэл. При такой сволочной работе ребятам надо хоть что — то с рейса иметь.

— Предположим. К вам кто — нибудь выбирался?

— Нет. Даже разгружались сами. Выгрузились, Лийо связался со станцией, оттуда пришли и забрали груз.

— И наоборот?

— И наоборот. Понимаешь, Хэл, мы об этом не говорили. Перед рейсом, на Гвараме, у нас была портовая инспекция. Проверяли линии связи. Чтоб ты понял… на наших кораблях связь — это единственное, что всегда в порядке.

— А это тебе странным не показалось?

— Показалось. А еще показалось, что Лийо знает, в чем дело, только не хочет говорить. А ты?

— Догадываюсь.

— Что?

— Думаю, тюрьма. Если б что — то секретное, черта с два вашу жестянку туда бы пустили.

— Думаешь или уверен?

— Пока только думаю, малыш. Вот свалимся мы на Ктен… нам помощь нужна?

— Почти нет. Достаточно, чтоб не мешали.

— Значит, нужна.

Майх усмехнулся.

— Тогда давай думать. Предположим, тюрьма. Вроде, пока сходится… по намекам. А зачем? На Планете тюрем мало?

Нет, брат, хватает. С жильем туго, а тюрем хватает. А тут Ктен. Вези черт — те куда, продукты ему, кислород… Это сколько же стоит человека на такой станции содержать?

— Достаточно дорого.

— Вот видишь. Вроде глупо… а не глупо. Понимаешь, на Планете ведь человека без следа не упрячешь. Хоть на превентивный, а бумага нужна.

— Ну и что?

— Бумага — это след, Майх. Раз бумага — значит, пойдет через бюро регистрации, через картотеку. А это уже вторая бухгалтерия — электронная. Информационная система, понимаешь? Тут уже никакой контроль не поможет… есть такие способы. Кто с информационными сетями работает — как я — везде концы найдет.

— Значит, если человек должен исчезнуть…

— Его просто убивают, Майх.

— А если его нельзя убивать?

— Убивать всех можно. Это не вопрос. Тут по — другому надо: а если его невыгодно убивать?

— Кого и почему?

— Мгм. Вот уже вопрос. Это ты в точку. Кого невыгодно убивать? Кто имеет цену сам по себе. Знает или умеет. Или… погоди, что — то такое… А! Исчезновения. Помнишь, у Раса? Об ученых: «кое — кто исчезает»

— Нет, — сказал Майх. — Не помню.

— Был такой разговор. Что, мол, кое — кто из ученых исчезает. А что, не торчит! И сразу «почему» получается.

Смотри: компания, в общем — то, тесная, и связями все проросло, как грибница. Куда ты его не сунь, найдут, и возню поднимут — свой. А тут запихал на Ктен и пусть работает… глядишь, окупится кислород, а?

— И возят туда не часто, — задумчиво сказал Майх. — Раз уже случайный корабль послали. Похоже. Ну, и что?

— Думай, парень. За Намроном у нас дырка, между прочим.

— Подумаю, — сказал Майх.

Конец полета выдался не легче, чем начало. Снова любимые забавы: то перегрузка, то невесомость — делать нечего: сиди, пристегнувшись, и пялься на обзорный экран. Скучная картинка — темень, звезды, да багровый огонь Фаранела.

Фаранел набухал на глазах; рос, расползался по экрану, раздвигал и заглатывал звезды. Не фонарик, а круг — буро — желтый, нахальный. Он дрожал в закрытых глазах, когда перегрузки размазывали тело, а когда наплывала невесомость, то казалось: это он тянет в себя. Вот сейчас лопнут ремни, и ухнешь прямиком в эту желтую муть.

Он сожрал уже четверть экрана, когда снизу мячиком выпрыгнул Ктен. Просто светлая пустяковинка, но Хэлан сразу понял, что это Ктен.

— Дотянули! — сказал Майх и сверкнул зубами — очень белыми на почерневшем лице. У него были совсем сумасшедшие глаза: радостные и злые. — Дотянули, а, Хэл?

Хэлан промолчал. Ктен словно сам накатывался на них, выпячивался в неправильный шарик. Приближался, наплывал, растягивался на весь экран. Середина провалилась, это был уже не шар, а какая — то щербатая лоханка.

Рявкнул двигатель, вдавило в кресло; Ктен отъехал в сторону, повернулся набок. Хэлан закрыл глаза. Что будет — то будет — не поможешь.

Их трясло и мотало; двигатель то ревел, то смолкал; и все длилось, и длилось, и уже не было сил даже на страх, и пусть будет, что будет, лишь бы уже конец, и…

И вдруг кончилось. Сразу. Совсем другая, прочная, тишина, и корабль уже не трясет. Он надежно стоит посреди черно — белой равнины, и вокруг колючий частокол горизонта.

Хэлан еле оторвался от экрана, чтобы глянуть на Майха. Майх спал. Обвис на ремнях, и спал, как неживой.

— Майх!

Вскинулся, глянул на экран, шевельнул губами. Медленным, каким — то не своим движением протянул руку, сделал что — то на пульте — и опять заснул.

— Вы очень здоровый человек, господин Керли, — сказал тот, кто назвался врачом, и Хэлан усмехнулся. Не успел бы кое — чего глотнуть — спал бы, как Майх.

— Как вы себя чувствуете?

— Отлично. Даже голова не болит.

— А она и не должна болеть, — спокойно ответил тот, и Хэлан посмотрел на него с большим интересом. Никак не определялся у него этот человек, ни в какую схему не укладывался. Внешность? Тощий, сутулый, ходит как — то боком, локти прижимает, будто боится задеть кого невзначай. А повадка доброго доктора из детской передачи. Сейчас вот по голове погладит и лекарство даст. Уже дал! Вчера по такой дозе вколол, что и я отключился.

Тут, на Ктене, сразу все пошло наперекосяк. Вроде всякого ждал, но чтоб вот так взяли и сунули в карантин… Вот прилетает корабль на махонькую станцию, где сто лет чужих не было. Куда экипаж? В карантин, куда еще? Надо только одну малость забыть: какая это станция и какой это корабль.

А добренький доктор молчит, разглядывает. Надо думать обшарили все — таки, пока спал. На интересные мысли их, должно быть, мои карманы навели!

— Доктор, — спросил он, — а вы давно здесь?

— Как вам сказать? Некоторое время. А почему это вас интересует?