То обстоятельство, что социальный капитал в некоторых случаях используется для деструктивных целей или превращается в препятствие на пути прогресса, не отменяет весьма распространенного убеждения в его полезности. В конце концов, и физический капитал далеко не всегда приносит пользу. Он не только устаревает, но зачастую применяется для изготовления огнестрельного оружия, медикаментов типа талидомида*, безвкусных развлечений и прочих «социальных зол». Но с негативными проявлениями капитала, как физического, так и социального, общество борется с помощью законов; отсюда можно заключить, что в своих отрицательных аспектах социальный капитал не более вреден, чем капитал физический.
Именно так его рассматривает большинство специалистов, пользующихся данным понятием. Насколько нам известно, впервые термин «социальный капитал» был употреблен Лидой Ханифан в 1916 году для описания общинных школ в сельской местности.4 В своей классической работе «Смерть и жизнь больших городов Америки» Джейн Якобс также обращается к нему; она поясняет, что плотная социальная сеть, которая складывается в старых городских районах, является формой социального капитала, укрепляющей общественную безопасность.5 В 1970-е годы экономист Гленн Лоури и социолог Айвэн Лайт использовали термин «социальный капитал» для анализа городской экономики. По наблюдениям этих авторов, афроамериканцам не хватало тех уз доверия и социальной вовлеченности, которые наблюдались у американцев азиатского происхождения и прочих этнических меньшинств, что во многом объясняло неразвитость негритянского малого бизнеса.6 В 1980-е годы термин «социальный капитал» был введен в широкий оборот социологом Джеймсом Колмэном7 и политологом Робертом Патнэмом. Последнему удалось спровоцировать горячие дебаты о роли социального капитала и гражданского общества в Италии и Соединенных Штатах.
Как измеряется социальный капитал?
Ни социологов, ни экономистов широкое внедрение термина «социальный капитал» отнюдь не радует. Социологи видят в нем еще одно свидетельство покорения общественных наук экономикой, а экономистам он представляется довольно туманной сущностью, с трудом поддающейся (или вовсе не поддающейся) измерению. Действительно, фиксация точного уровня взаимоотношений сотрудничества, основывающихся на нормах честности и взаимности, представляет собой довольно непростую задачу.
В книге «Чтобы демократия сработала»* Роберт Патнэм говорил о том, что качество государственного управления в различных регионах Италии обусловлено наличием социального капитала и что в США с 1960-х годов этот капитал неуклонно сокращается. На примере его работы можно проиллюстрировать трудности, возникающие при измерении социального капитала. Ради этой цели Патнэм обращается к двум типам статистических данных. Первый — это информация о группах и групповом членстве, начиная от спортивных клубов и хоровых обществ и заканчивая лоббистскими объединениями и политическими партиями. Сюда же примыкают индексы политического участия: явка в ходе голосования, число людей, читающих газеты и т.п. Кроме того, здесь же задействованы данные опросов по использованию свободного времени и прочие индикаторы, свидетельствующие о том, какими делами люди занимаются в своей жизни. Ко второму типу следует отнести данные опросов General Social Survey(для Соединенных Штатов) и World Values Survey(для 60 стран мира), изучающих принятые в обществе ценности и социальное поведение.
Утверждение о том, что на протяжении последних двух поколений Америка лишь растрачивала социальный капитал, горячо оспаривается. Многие специалисты указывали на иные данные, согласно которым число групп и членство в них в последние годы, напротив, возрастало, в то время как другие отмечали, что имеющиеся в нашем распоряжении цифры просто не отражают реалии групповой жизни в столь сложном обществе, каким являются США.8
Помимо вопроса о том, как эффективно подсчитать групповое членство, есть, по меньшей мере, еще три проблемы, связанные с вычислениями. Во-первых, социальному капиталу присуще важное качественное измерение. Хотя лиги игры в кегли или садовые общества действительно способны, как предполагал Алексис де Токвиль, поощрять сотрудничество и взаимодействие, они все же довольно радикально отличаются от таких организаций, как американская морская пехота или мормонская церковь, природой тех коллективных действий, которые стимулируют. Достаточно сказать, что любители боулинга едва ли преуспеют в высадке десанта на какой-нибудь пляж. Следовательно, адекватное измерение социального капитала должно принимать в расчет сущностные особенности совместных действий, на которые способна группа.
Вторая проблема связана с тем, что экономист назвал бы «позитивными издержками» членства в группах, а мы именуем «позитивным радиусом доверия». Хотя социальный капитал требуется любой группе, некоторые из них способны распространять узы доверия (и, следовательно, сам социальный капитал) за свои собственные пределы. Как указывал Вебер, пуританство настаивало на честности не только по отношению к товарищам по религиозной общине, но и ко всем людям. С другой стороны, бывают и такие группы, где нормы взаимности практикуются лишь среди узкого меньшинства членов. Едва ли есть основания полагать, что в таких, скажем, организациях, как Американская ассоциация пенсионеров, которая насчитывает около 30 миллионов членов, кто-то доверяет своему соседу или действует с ним сообща только потому, что оба платят ежегодные взносы в одну и ту же кассу.
Последняя проблема касается «негативных издержек» групповой жизни. Целый ряд групп проповедует нетерпимость, ненависть и даже насилие по отношению к аутсайдерам. И хотя ку-клукс-клан, «Нация ислама» или «Мичиганская милиция», бесспорно, обладают социальным капиталом, общество, которое сплошь состоит из таких групп, едва ли будет демократическим. Даже друг с другом подобные объединения взаимодействуют с трудом, а скрепляющие их внутренние связи скорее отгораживают их от внешнего мира.
Нам должно быть ясно, что получение более или менее достоверной цифры, выражающей наличие социального капитала в таком большом и сложном обществе, как Соединенные Штаты, путем простой переписи групп весьма маловероятно. Имеющиеся у нас эмпирические данные характеризуются разной степенью достоверности, охватывают лишь один сегмент действующих в стране групп и не позволяют судить об их качественных различиях.9
Альтернативой измерению социального капитала как позитивной ценности выступает куда более легкая фиксация его отсутствия, основанная на традиционных показателях социальных дисфункций, таких как уровень преступности, количество разводов, число наркоманов, статистика судебных тяжб, самоубийств, уклонения от налогов и так далее. В основе названного подхода лежит предположение о том, что раз социальный капитал отражает наличие кооперативных норм, социальные аномалии ipso facto свидетельствуют о дефиците социального капитала. Индикаторы социальных расстройств (несмотря на двусмысленность некоторых из них) имеются в большем изобилии, нежели данные по членству в тех или иных группах, и доступны в сравнительной перспективе. В частности, Национальная комиссия по гражданскому обновлению опирается в своей деятельности именно на такую методику.
Правда, весьма серьезной проблемой, связанной с фиксацией недостатка социального капитала, является то, что в данной процедуре полностью игнорируется проблема распределения. Подобно тому, как «обычный» капитал зачастую распределен в обществе неравномерно (что отмечается статистикой доходов), социальный капитал тоже может распределяться аналогичным образом — слои социально ориентированных, способных к самоорганизации людей порой соседствуют с очагами крайней атомизации и социальной патологии.
