Это невозможно умилительно и смешно, и Имс фыркает в ямку на стыке шеи и плеча, трется носом, унюхав слабый аромат кардамона – а ведь Артур знает толк в роскоши.
В номере темно, хоть глаз выколи, не видно ни стен, ни потолка. Мрак, как соучастник, свивается в мягкий, глушащий все вокруг кокон, только светлым пятном белеет кровать со сбитыми в кучу простынями. Это правильная темнота, сладкая и томная, и полная обещаний.
Имс просовывает колено между обтянутых шелком ног, ткань холодит одну ладонь, а другая плавится на чужой горячей коже, и тут у этого странного Артура снова случается внезапный приступ: он начинает вырываться из рук так, словно на кону стоит его жизнь, уворачивается и дергается, и добивается всем этим абсолютно противоположного результата. Все это ерзанье и трепыханье ударяют Имсу в голову и, рикошетом, в пах, член встает разом. Вожделение заливает жаром, Имс чувствует, как вдоль позвоночника выступает испарина. Впрочем, и до этого эрекция была уже вполне ощутимой, так что Имс совершенно не намерен тратить время на глупую чушь вроде выяснения отношений.
Поздно.
Он только крепче прижимает Артура к себе, сжимает локтями, запускает руку в волосы на затылке, чтобы зафиксировать голову, не дать отвести глаза, и спрашивает, подняв бровь:
– Ну что еще?
– Мы не можем, – заявляет Артур и вздергивает подбородок, и отворачивается, и подставляет шею так, что хочется вцепиться зубами.
Интересно, он это делает нарочно или случайно? У Имса нет однозначного ответа, и тем больше ему это нравится.
Удивительный Артур. Необычный. Красивый.
Надо присвоить, нельзя упустить.
– Почему это? – говорит Имс.
Ему на самом деле любопытно.
– Мы же едва знакомы, – отвечает Артур и стреляет в Имса глазами.
Нет, приходит к выводу Имс, он делает это не специально. Ни один нормальный мужик не будет вести себя как взбалмошная, напрашивающаяся девица.
Ржать во весь голос, наверное, неправильно, но Имс не может сдержаться. Даже зная, что радостный смех просто на раз убивает всю эротику. Но что делать, если очень смешно?
– Пупсик, – очень убедительно говорит Имс, – мне вовсе не надо быть с тобой знакомым, чтобы хотеть тебя. Скажи-ка, неужели знание, какой сорт маргариток ты предпочитаешь, поможет мне тебя лучше выебать? Что-то я сомневаюсь...
И осторожно укладывает Артура на кровать – все эти беседы отнюдь не помешали Имсу продвигаться в нужном направлении. Имс славится умением выполнять несколько задач одновременно.
– Я захотел тебя сразу, как только увидел, – шепот Имса заставляет Артура напрягаться, прислушиваясь, – почти сразу. И, честно говоря, мне было плевать, кто ты и чем занимаешься – какая разница? А тебе разве нет?
Артур молчит, но не отрывает рук от Имса, ощупывает его спину, бока и вздрагивает каждый раз, когда Имс касается его губами.
Имс подпускает в голос низких нот. Он отлично знает, как гипнотизирующе это звучит, и беззастенчиво пользуется. Все способы хороши, знаете ли.
– Все, что я хочу знать о тебе, – бормочет Имс, прерываясь на легкие, теплые поцелуи, – это какой ты вот здесь, – и он целует Артура в шею, прижимая языком бьющийся под кожей пульс, наверное, все сто семьдесят ударов в минуту, если не больше, – и вот здесь, – и он сжимает губами твердый сосок, втягивает его в рот и выпускает, хлюпая слюной, – и вот здесь, – и трется носом о нежную кожу подмышкой, – и вот здесь, – шепчет он прямо в живот и наконец-то выдирает Артура из шелковой пижамы.
Возражений больше нет. Имсу кажется, что Артур впал в легкий транс. Имс вытягивает руку и зажигает у кровати ночник. Лампочка светится едва-едва, тускло, как ночное насекомое в джунглях, но этого вполне достаточно, чтобы видеть, какой мутный у Артура взгляд, как расширены зрачки, как влажно блестят губы – он поминутно облизывает их языком, и Имс предвкушает, как сейчас, вот прямо сейчас, он оближет эти губы сам, и просунет внутрь собственный язык, и прижмет это длинное, стройное, охуенное тело к кровати своим собственным.
– Смотри мне в глаза, – приказывает Имс и кладет Артуру руку на подбородок, подкрепляя слова движением.
Артур плывет. Он тоже вытягивает руку и самыми кончиками пальцев, почти неощутимо, трогает лицо Имса. Проводит по бровям, обрисовывает щеку, большим пальцем оттягивает губу, и Имс позволяет все это, ловит от этого кайф. Но больше всего от того, что Артур, как и велено, не отрывает от него глаз, будто прилипнув взглядом.
– Очень хорошо, – все это Имсу очень нравится.
Он втягивает палец Артура в рот, чмокает, облизывает ямку у основания и с большим удовольствием смотрит, как Артур сжимает губы, чтобы подавить стон.
Бесполезное занятие, кстати. Грудью Имс отлично чувствует, как ходуном ходят под ним Артуровы ребра, как клокочет сдерживаемое дыхание.
Имс устраивается на коленях. На недоуменный взгляд он отвечает обещающей улыбкой – торопиться мы ни за что не будем, нет-нет, а Артур чем дальше, тем больше напоминает ему давно утерянный и внезапно найденный шедевр. Такое всепоглощающее чувство предвкушения находки бывало у Имса несколько раз за всю жизнь, никогда не обманывало и никогда еще не было настолько сильным. Он думает, что на досуге стоит это обдумать, в конце концов, перед ним все же обычный живой человек, а не затерянная картина Ван Гога, но ощущения…
И Артур – не обычный человек. Понимание наваливается на Имса внезапно, но разбираться он будет завтра.
Он не торопясь разглядывает тело перед ним: длинные ноги с сухими изящными коленями, нежная кожа на бедрах, твердый живот – кто бы мог подумать, что ученый-этнограф может быть в такой форме? Имсу кажется, что каждым своим взглядом, каждой своей лаской он стягивает с Артура слои сомнения и ненужного стыда, как реставратор в мастерской снимает столетнюю грязь и пыль с картин. Имс облизывает пальцы, трогает Артура за соски и жадно смотрит, как Артура встряхивает, словно его ошпарили кипятком.
Имс подталкивает Артура, и тот послушно раздвигает ноги, закидывает руки за голову – и зажмуривается.
– Открой глаза и смотри на меня, – повторяет Имс, запуская руку Артуру между ног.
На Артуре нет ни одного волоска, ноги гладкие, как полированный каррарский мрамор. Имс щекочет лобок, придерживает пальцем вздрогнувший член, внимательно рассматривает его: он под стать всему Артуру, такой же элегантный, идеальный – теперь Артур уже не лежит без движения, а крупно вздрагивает каждые несколько секунд, – поднимает на ладони тяжелую мошонку, разглаживает пальцем морщинки и поднимает взгляд.
У Артура совсем, совсем шальное лицо, сумасшедшие глаза на пол-лица, темный румянец на скулах – боже мой, думает Имс, это гораздо, гораздо, в сто тысяч раз лучше, чем потерянный и найденный Микеланджело или Да Винчи.
Как бы кощунственно это ни звучало.
Живой, теплый, гениальный шедевр прямо в руках Имса.
Охуеть. А ведь еще два дня назад он даже и не подозревал! Да что там, еще утром, несмотря на желание и очевидное притяжение, думал, что все это выльется в красивый и бурный, но короткий роман.
В голосе мелькает слабая мысль, что все это странно, очень-очень странно, но Имс отмахивается.
Имс знает, что он – баловень судьбы. Но вот это – настоящий подарок богов.
Он держит взгляд Артура глазами, а его яйца – рукой, чувствуя, что тот сейчас весь, целиком и полностью – его. Снаружи и внутри.
– Прекрасный, – говорит Имс низким голосом. – Абсолютно прекрасный.
Артур закусывает губы, выгибается аркой на лопатках и пятках, и кончает, кончает сильно и долго, заходясь дыханием и судорогой, не разрывая взгляда, со все еще зажатыми в ладони у Имса яйцами, с хрипом сквозь стиснутые зубы.
– Это было очень красиво, – честно признается Имс спустя пару минут, размазывая сперму в художественные кляксы по животу и груди Артура.
Артур молчит, закрыв глаза, потом тянет руку, пытается добраться до Имса.
